Дорога в рай - Роальд Даль

— Простите, что приходится говорить вам это, мистер Корнелиус, но я не думаю, что вы достаточно осведомлены об органолептических свойствах, чтобы понять меня дальше. Лекция закончена.

Анри Биот принял самодовольный вид и стал невозмутимо поглаживать тыльную сторону одной руки пальцами другой. Пучки волос, торчавшие из его ноздрей, придавали ему вид какого-то колдуна, но это была маскировка. Он мне, скорее, казался похожим на некое опасное и грациозное маленькое существо, с острым глазом и жалом в хвосте, что прячется за камнями в ожидании одинокого путника. Я незаметно рассмотрел его лицо. Рот показался мне интересным. Губы имели фуксиновый оттенок — вероятно, причиной тому было его больное сердце. Мясистая нижняя губа отвисала. Она выпячивалась, и рот становился похожим на кошелек, в который запросто можно было складывать монеты. Кожа на губе казалась крепко натянутой, будто была надута, и все время была влажной, и не оттого, что он ее облизывал, а от избытка слюны во рту.

И вот он сидел, этот мсье Анри Биот, коварно улыбаясь, и терпеливо ждал моей реакции. Совершенно аморальный тип, тут все ясно, но ведь и я такой же. Он к тому же был человеком порочным, и, хотя, если быть до конца откровенным, я не могу утверждать, будто порочность является одной из моих добродетелей, в других она мне кажется неотразимой. У порочного человека особенный, присущий только ему блеск. И к тому же есть нечто дьявольски прекрасное в том, кто хочет вернуть цивилизованному человеку половые привычки пятисоттысячелетней давности.

Да, он поймал меня на удочку. Поэтому я прямо тут же, сидя возле речки в саду одной дамы из Прованса, сделал Анри предложение. Я предложил ему тотчас же оставить свою службу и устроить небольшую лабораторию. Я буду оплачивать все счета этого предприятия, а также обеспечу его самого хорошим жалованьем. Контракт будет рассчитан на пять лет, и то, что получится, мы поделим пополам.

Анри был вне себя от радости.

— Это правда? — вскричал он. — Вы не шутите?

Я протянул ему руку. Он схватил ее обеими руками и принялся с силой трясти. Мне показалось, что руку мне жмет тибетский як.

— Мы покорим весь мир! — восклицал он. — Мы будем богами на земле!

Он раскинул руки, обнял меня и поцеловал сначала в одну щеку, потом в другую. Ох уж эти ужасные галльские поцелуи! Когда Анри коснулся меня своей нижней губой, мне почудилось, будто жаба приложилась ко мне своим влажным животом.

— Оставим ликование на потом, — сказал я, вытираясь насухо льняным носовым платком.

Анри Биот принес извинения хозяйке и в тот же вечер умчался в Париж. Не прошло и недели, как он оставил свою прежнюю службу и снял три комнаты, которые должны были служить ему лабораторией. Комнаты находились на третьем этаже дома на Левом берегу, на рю де Кассет, рядышком с бульваром Распай. Он истратил кучу моих денег на закупку сложного оборудования и даже установил большую клетку, в которую поместил двух обезьян — самца и самку. Он также взял себе в помощники умную и скромную на вид молодую женщину по имени Жанет. Обзаведясь всем этим, он приступил к работе.

Вы, должно быть, понимаете, что для меня это небольшое предприятие и оно не имело сколько-нибудь большого значения. У меня не было проблем с выбором развлечений. Я заглядывал к Анри раза, наверное, два в месяц, чтобы посмотреть, как идут дела, но в общем я предоставил его всецело самому себе. О его работе я и не думал. Следить за такого рода исследованиями у меня не хватает терпения. А когда выяснилось, что скорых результатов не последует, я начал терять к этому всякий интерес. Спустя какое-то время даже парочка перевозбужденных обезьян меня уже перестала забавлять.

Только однажды я извлек удовольствие из посещения его лаборатории. Как вы, должно быть, уже знаете, я редко могу пройти мимо даже скромной на вид женщины. И потому в один дождливый четверг, пока Анри был занят тем, что прилаживал электроды к обонятельным органам лягушки в одной комнате, я прилаживал нечто несравненно более приятное Жанет в другой. Разумеется, я не ожидал ничего необычного от этой маленькой шалости. Я действовал скорее по привычке, нежели в силу каких-либо иных соображений. Но Боже мой, какой меня ждал сюрприз! Под халатом этой весьма скромной химички скрывалась ловкая и гибкая женщина, обладающая неуемной сноровкой. Эксперименты, которые она проводила — сначала с осциллятором, потом с высокоскоростной центрифугой, были поистине захватывающи. По правде, я не испытывал ничего сколько-нибудь похожего с момента встречи в Анкаре с одной турчанкой-канатоходкой. А все это в тысячный раз подтверждает то, что женщины непостижимы, как океан. Покуда не бросишь лот, не узнаешь, что у тебя под килем — глубина или мель.

О том, чтобы снова побывать после этого в лаборатории, я и не помышлял. Вы же знаете мое правило. Я никогда не возвращаюсь к женщине на второй раз. Со мной, во всяком случае, женщины отбрасывают все барьеры еще во время первого свидания, и потому вторая встреча скорее всего явится не чем иным, как исполнением старой мелодии на все той же старой скрипке. Кому это нужно? Мне — нет. Поэтому, когда я в то утро за завтраком неожиданно услышал голос Анри, я уже почти позабыл о его существовании. Он срочно приглашал меня к себе.

Преодолев дьявольски плотное парижское движение, я приехал на рю де Кассет. Припарковав машину, я поднялся на крошечном лифте на третий этаж. Анри открыл дверь лаборатории.

— Не двигайтесь! — вскричал он. — Стойте где стоите!

Он поспешно скрылся и вернулся спустя несколько секунд, держа в руках небольшой поднос, на котором лежали два красных резиновых предмета неопрятного вида.

— Затычки, — пояснил он. — Вставьте их, пожалуйста, в нос. Как я. Они не пропускают молекулы. Давайте же, запихивайте их поплотнее. Вам придется дышать через рот, но какая вам разница?

У каждой затычки на тупом конце имелась ниточка, служившая, видимо, для того, чтобы выдергивать ее из ноздри. Я увидел, что из ноздрей Анри болтаются два кончика голубых ниточек. Я вставил затычки в нос. Анри посмотрел, как я это сделал, и затолкал их поглубже большим пальцем. Потом он танцующей походкой направился в свою лабораторию, громким голосом говоря:

— Заходите, мой дорогой Освальд! Заходите, заходите! Простите, что я так волнуюсь, но сегодня у меня большой день!

Из-за затычек он говорил так, будто был сильно простужен. Он подскочил к шкафчику и, запустив в ящик руку, достал один из тех небольших квадратных флакончиков, в которые вмещается что-то около унции духов. Он поднес его ко мне, сжимая в обеих ладонях, словно маленькую птичку.

— Смотрите! Вот она! Самая ценная жидкость на свете!

Подобные нелепые преувеличения мне изрядно претят.

— И вы полагаете, дело сделано? — спросил я.

— Конечно же, Освальд! Успех, я уверен, полный!

— Расскажите мне все.

— Это не так-то просто сделать, — сказал он. — Но я попробую.

Он бережно поставил флакончик на скамейку.

— Вчера вечером я оставил эту смесь, ее номер тысяча семьдесят шесть, на ночь, — продолжал он. — Я это делаю потому, что каждые полчаса выделяется только одна капля дистиллята. Во избежание испарения, я слежу за тем, чтобы капли попадали в запечатанную колбу. Жидкости такого рода необыкновенно летучи. А утром, в половине девятого, я взял жидкость под номером тысяча семьдесят шесть, вынул пробку из колбы и принюхался. Всего-то разок втянул запах. А потом скова закрыл.

— И что же?

— О Боже мой, Освальд, случилось нечто удивительное! Я попросту потерял контроль над собой! Я делал такие вещи, какие мне бы и в мечтах не явились!

— Например?

— Дорогой вы мой, я был вне себя! Я сделался диким животным, зверем! Я стал нечеловеком. Куда-то делось все многовековое влияние цивилизации. Я вернулся в каменный век!

— Что же вы такое сделали?

— Я не очень отчетливо помню, что было в следующую минуту. Все случилось так быстро и стремительно. И между тем я был охвачен самой необычайной страстью, какую только можно себе вообразить. Единственное, чего я хотел, — это женщину. Все остальное утратило всякий смысл. У меня было такое чувство, что если я немедленно не раздобуду женщину, то взорвусь.

— Везет же этой Жанет, — заметил я, глядя в сторону другой комнаты. Как она себя сейчас чувствует?

— Жанет оставила меня больше года назад, — сказал он. — Я заменил ее на блестящую молодую химичку, которую зовут Симона Готье.

— Значит, Симоне повезло.

— Нет-нет! — воскликнул Анри. — В этом-то и весь ужас! Она не пришла! Именно сегодня она опоздала на работу! Я начал сходить с ума. Я выскочил в коридор и бросился бежать по лестнице. Я был точно какое-нибудь опасное животное. Я гнался за женщиной, за любой женщиной и надеялся, что Бог спасет ту, за которой я бегу!