Друид - Клауде Куени

Более того, он, унижаясь, умолял их представить его роль в истории Рима в гораздо более благоприятном свете, поскольку никакими великими деяниями в те смутные времена Цицерон похвастаться не мог. Так как почти за каждым римлянином постоянно следили шпионы, поскольку нанявшие их люди надеялись тут же уничтожить своих политических оппонентов, как только те сделают хотя бы один неверный шаг, любое, даже самое секретное послание могло считаться таким же тайным, как устраиваемые в Риме игры… Вся столица смеялась над письмами Цицерона, в которых тот выпрашивал для себя достойное место в истории. Некоторые копии его посланий оказались даже в Галлии. Над одной из них, содержавшей текст письма Цицерона историку Лукцею, мы смеялись до слез и никак не могли остановиться:

«Достаточно часто я делал попытки объяснить тебе на словах, о чем именно мне хотелось бы тебя попросить. Однако я каждый раз смущался, хотя такое поведение совсем не к лицу светскому человеку. Теперь же я нахожусь вдалеке от тебя, а потому могу изложить суть моей просьбы, ведь отправленное мной письмо не зальется краской стыда».

У Цицерона была слабость, о которой прекрасно знал весь Рим — он очень любил слушать свои же речи. Но, едва взглянув на любое из его посланий, каждый тут же понимал, что с не меньшим удовольствием Цицерон писал длинные письма. Он исписал два свитка, прежде чем перейти к изложению своей просьбы:

«Представь мои заслуги в таком свете, будто они являются гораздо более значительными, чем ты думаешь. Надеюсь, ты не откажешь мне и согласишься закрыть глаза на законы историографии. В одной из своих речей ты удачно заметил, что дружба не способна заставить тебя пренебречь правдой и сойти с пути истинного, так же как сладострастие не смогло затмить разум Геркулеса. Если же моя дружба хоть немного дорога твоему сердцу, то прошу тебя не отвергать мою просьбу. Надеюсь, ты сможешь понять меня и ради сохранения дружеских отношений решишься слегка приукрасить правду».

Что ж, с тех пор как и без того богатый Цицерон начал брать у Цезаря в долг огромные суммы денег, ему, скорее всего, стало гораздо легче обращаться к кому бы то ни было с прошениями, которые благодаря покровительству проконсула имели совершенно иной вес и значение. Дело было не только в том, что историю пишут победители. В Риме она создается еще и теми, кто может заплатить за столь дорогое удовольствие. Поэтому я нисколько не удивлюсь, если через две тысячи лет Цицерона будут считать гениальным оратором и одним из самых мудрых политиков. При всем при этом на самом деле он ничего из себя не представляет: трусливый убогий червь, не имеющий ни собственного мнения, ни характера, ни человеческого достоинства.

Весной года 699 я получил приказ вновь присоединиться к легионам Цезаря. Они как раз находились в походе и передвигались на север. Два германских народа, узипеты и тенктеры[73], переправились через Ренус и вторглись в покоренную Цезарем Галлию, которую он считал своей собственностью.

Когда вытянувшаяся на несколько миль в длину колонна римских солдат проходила мимо оппидума карнутов, мы (Ванда, Люсия, Криксос и я) присоединились к войску Цезаря. Проконсул отдал приказ разбить походный лагерь неподалеку от городских ворот. За время пребывания в Кенабе Фуфий Цита успел устроить там огромный склад продовольствия.

Не прошло и часа с момента моего прибытия в лагерь, а Цезарь уже отправил ко мне одного из преторианцев, который сообщил, что проконсул хочет меня видеть. Цезарь обнял меня словно сына, а затем велел слугам принести воду, хлеб и орехи. Проконсул сильно изменился — он похудел, а каждая черта его лица свидетельствовала о том, что любые трудности только закаляли его. В момент нашей встречи Цезарь показался мне очень сосредоточенным и спокойным.

— Я очень обрадовался, узнав, что ты принял решение остаться у меня на службе и подписал контракт с легионом. Поверь, друид, ты об этом не пожалеешь. Каждый, кто верой и правдой служит Юлиям, может рассчитывать на покровительство самих богов.

Беседа была недолгой, потому что Цезаря ожидало множество дел. Он был одержим одной из своих великих идей: в тот момент проконсул сосредоточил все свои усилия на том, чтобы как можно быстрее навести порядок в новой империи и укрепить свою власть. Он лично следил за своевременной уплатой дани, и этот факт, на мой взгляд, говорит о многом. Все офицеры и многие простые легионеры ломали голову, задавая себе вопрос, откуда у Цезаря столько сил и энергии. Казалось, ничто не может сломить его железную волю. Он спал гораздо меньше, чем остальные. Во время перехода на север, в земли эбуронов[74], Цезарь шел пешком рядом со своими солдатами и делил с ними скудную пишу. Оставалось только удивляться его умению переносить любые трудности. Многие офицеры предостерегали Цезаря, напоминая, что ему следовало бы поберечь свое пошатнувшееся здоровье, но тот просто игнорировал подобные замечания. Через некоторое время даже простые солдаты начали беспокоиться о своем полководце, ведь Цезарь в отличие от них не мог похвастаться крепким телосложением, кроме того, он не обладал такой же выносливостью, как легионеры, которые в течение долгих лет привыкали к длительным переходам, а также к разного рода физическим нагрузкам. Тем не менее проконсул с достоинством выдержал это испытание. День за днем шагая рядом со своими легионерами, он смог завоевать еще большее доверие. Я не ошибусь, если скажу, что полководец и его солдаты стали относиться друг к другу по-товарищески. Легаты, трибуны, а также простые легионеры боготворили Цезаря и в то же время считали его своим. Однако все прекрасно понимали, что проконсул оставался Юлием, чей род происходил от богов. Солдаты считали своего полководца человеком, который сошел к ним с небес, чтобы вести от победы к победе. Цезарь больше не был таким, как прежде. Он покорил Галлию, но и Галлия заставила его измениться.

Когда наши легионы находились на расстоянии всего лишь нескольких дневных переходов от племен германцев, те отправили к Цезарю послов. В тот же день я под диктовку проконсула записал следующее:

«Он велел разбить лагерь в нескольких днях пути от германцев, и в тот же день к нему прибыли послы от узипетов и тенктеров, которые объяснили действия своих племен следующим образом: — Мы ни в коем случае не собираемся воевать против римского народа. Однако наши воины готовы отразить любое нападение, поскольку мы унаследовали от своих предков обычай давать отпор каждому, кто решит пойти на нас войной, и не собираемся, унижаясь, умолять врага о заключении мира. Мы перешли Ренус не по своей воле, а были вынуждены поступить так, поскольку наши племена были изгнаны из принадлежащих им же земель. Мы, послы узипетов и тенктеров, готовы поклясться тебе, что наши племена хотят мирно сосуществовать с римлянами, чтобы оба народа смогли извлечь пользу из добрососедских отношений друг с другом. Не желая воевать с Римом, мы просим указать нам, на каких землях мы должны поселиться, или же разрешить нам остаться на той территории, которую мы уже захватили силой. Кроме того, прежде чем принять какое-либо решение, ты должен тщательно взвесить все «за» и «против», поскольку по силе и могуществу мы уступаем только свевам, с которыми не могут сравниться сами бессмертные боги. Мы, послы узипетов и тенктеров, выражаем полную уверенность в том, что кроме германского племени свевов на земле нет народа, способного победить нас. Тем не менее мы предлагаем тебе заключить временное перемирие…