ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Быков

С каждым понижением его в должности Каблучный опускался на подгибающихся коленях все ниже, а в момент производства его в прапорщики встал на четвереньки и гнусно завыл.

— Достаточно,— сказал Колесов, отдуваясь.— Если завтра не разравняете холма, я сделаю вам больно, я растерзаю вам жопу на британский флаг и глаз на нее натяну.

Генерал-полковник Колесов вернул кресло на место и сел. Успокаивался он мгновенно. И он, и генерал-майор Каблучный отлично знали, что в Дегунине нет никакого холма, но для более молодых генералов и прикрепленного к генштабу специального корреспондента газеты «Красная звезда» подполковника Тутыхина нужно было имитировать бурные разносы. Так создавались легенды о том, как, гонимый гневом штабного тучегонителя, генерал лично брал в руки лопату и вместе с подчиненными сравнивал холм с землей: без надрыва и пупочной грыжи деятельность генштаба была немыслима. Тутыхин так себе и записал: репортаж, холм.

— Размещение представителей прессы,— продолжал начштаба.— Корреспондентский пул утверждается генерал-майором Зубиковым.

— Я!— радостно вскочил Зубиков.

— Список,— потребовал Колесов. Зубиков положил перед ним поименную роспись штабного пула: двадцать человек, преимущественно первый и второй федеральный каналы, «Красная звезда» и трое проштрафившихся из прочей прессы, которых ссылали на фронт для исправления. Они призваны были вести репортаж непосредственно из окопов, тогда как группа мужественных репортеров программы «Специальный корреспондент» — в пуле их знали под кличкой «Три толстяка» — наблюдали за сражением непосредственно с генеральского НП. Они же получили аккредитацию на расстрел и почетное право крупным планом добить недобитых.

— Годится,— сдержанно одобрил Колесов.— Прочие расходные статьи: спектакль Московской артистической артели «А зори здесь тихие»… Это что такое, я спрашиваю?

— Это после сражения, в порядке отдыха,— браво рапортовал главный идеолог штаба генерал-майор Коромыслов.

— Какой отдых, генерал-майор Коромыслов? Солдат только что чуть не помер, в нем адреналин бушует, ему поспать теперь до следующего сражения, а вы ему зори свои тихие суете? Вы из Москвы на деньги народные попрете ему в Дегунино военным бортом свой монастырь стародевичий из московской артистической артели? Вы будете на деньги народные солдата после сражения кормить своими старухами растелешенными? Я буду вас так и так, генерал-майор Коромыслов!— кричал Колесов, но, конечно, уже не с тем пылом, с каким опускал Каблучного в прапорщики. Кончилось тем, что деньги на артистах он сэкономил, а сэкономленное выписал на себя.

Покончив с военным советом и окончательно распилив бюджет между идеологическими, интендантскими и тыловыми службами, а на собственно сражение выделив примерно двадцатую часть бюджета, Колесов тяжело поднялся и, небрежно попрощавшись, прошел к себе. В кабинете, щедро декорированном инкрустациями на темы русских берез и смиренных дев, машущих платочками вслед уходящему воинству (последнее вырезано было из мореного дуба), он сел за огромный стол и по вертушке связался с начальником ЖДовского штаба. Началась изощренная штабная игра.

Согласно тайной договоренности, достигнутой в верхах, после генерального сражения ЖД должны были получить Краснодарский край и часть Ростова, отделить их от основной территории непроходимым забором и зажить припеваючи в южной части бывшего Каганата, полное восстановление которого оказалось невыполнимой, а главное — бессмысленной задачей. Согласно тайной генеральской игре, войну следовало продолжать до последнего солдата, поскольку именно такова была стратегическая цель варяжства, более всего озабоченного истреблением собственного населения, а хазарские военачальники своих хоть и берегли, но заканчивать войну на условиях противника считали ниже своего достоинства. Наконец, хоть генералы и вступили в сговор, решившись саботировать действия своих же правительств, но варяги ненавидели хазар до того, что не верили ни одному их слову, а хазары не верили вообще никому. Из этих трех векторов слагался сложный тактический расчет. Плелась интрига, которую варяжский начштаба Колесов и хазарский начштаба Строцкий вели с наслаждением, самоуважением и изобретательностью. Все на свете обусловлено множеством факторов; проблема только в том, что и факторы эти говно, и все на свете говно, и скучно разбираться, что чем обусловлено.

Оба военачальника в соответствии с тайной договоренностью правительств сдавали друг другу результаты своих секретных совещаний, в соответствии с собственной установкой на войну перевирали их с точностью до наоборот, а в соответствии с варяго-хазарским взаимным недоверием даже и получившейся белиберде верили только наполовину, так что реальность войны, трижды преображенная, ускользала от них окончательно. Колесов наврал, что генеральное сражение назначено на полдень, хотя назначил его на одиннадцать; Строцкий решил, что варяги, как всегда, врут и выступать надо в десять. Колесов сказал, что сражение будет дано при Дегунине, и точно — обе армии давно топтались вокруг этого богатого и плодородного села, единственного, где можно было достать пищу (в прочих давно уже шаром покати, война, все дела). Строцкий, однако, не поверил и решил, что сражение будет дано при Баскакове, где размещался варяжский штаб. Наконец, Колесов точно знал, что ядерное оружие ввиду ведения боевых действий на своей территории применяться не будет, но Строцкому сказал, что будет; Строцкий, услышав это, заключил, что будет применено также и химическое. Всегда, знаете ли, лучше подстраховаться.

Организовав взаимную утечку, генералы удовлетворенно повесили трубки и потерли руки. Воцарилось благолепие. Хеллер отдыхал, Гашек сосал, и я тоже что-то плохо себя чувствую.

2

В это же самое время генерал-майор Пауков составлял диспозицию для будущего генерального сражения. Стратег, он хорошо знал, как пишутся диспозиции. Они все равно никогда не исполнялись. Варяги воевали как Один на душу положит, подчиняясь внезапным велениям сердца и прихотливому движению боя. В конце концов всегда наступал предел, за которым бесчестье и гибель,— и на этом пределе коренное население обязательно совершало подвиг, такова уж была его природа, не только ратная, но и бытовая. В реальном сражении Пауков пасовал, ибо не чувствовал ни духа войска, ни настроя противника; он не умел предугадывать чужие замыслы и внушать бодрость собственным подчиненным,— но диспозиции выходили у него круглы, пространны и внушительны.

«Первая колонна федеральных сил (батальон 1) марширует на северную оконечность деревни Дегунино,— писал он, одновременно нанося на карту толстую синюю стрелу,— и героическими усилиями, не жалея крови и самой жизни, удерживает высоту 23.30 в квадрате 2569. Вторая колонна (батальон 2) марширует на южную оконечность деревни Дегунино, где окапывается вдоль берега реки Дресвы, отрезая противнику возможную переправу через нее. Третья колонна (рота 13) марширует в обход деревни Дегунино в сторону деревни Баскаково, совершенно деморализуя противника и вводя его в заблуждение. Когда же противник отвлечет свои силы от штурма и оттянет их в сторону деревни Баскаково, третья колонна, не доходя упомянутой деревни, сворачивает налево и вместо Баскакова идет к восточной оконечности деревни Дегунино, где занимает оборону и в 13:18 переходит в решительное наступление свежими силами. Путем усиленной артиллерийской подготовки противник вынуждается к ответным действиям. Артиллерийская подготовка осуществляется силами дивизиона, при участии установок «Град», «Ливень», «Тайфун» и «Погода дрянь». Четырнадцатая рота под командованием капитана Фунтова выдвигается на западную оконечность деревни Дегунино и до особого распоряжения находится там. В 15:32 первая колонна перемещается на южную оконечность деревни Дегунино, а ее место занимает вторая колонна. Четырнадцатая рота ударяет в тыл противника и, посеяв панику в его рядах…».

Пауков как всякий военный, даже не открывавший «Войны и мира», отлично знал, что суть воинских распоряжений, делаемых начальниками разных рангов, заключается вовсе не в том, чтобы войска выполняли распоряжения, делаемые ими, и вследствие этих распоряжений занимали бы такие-то и такие-то позиции, но что суть эта заключается в том, чтобы несколько тысяч праздных и сытых людей имели возможность поставить себя в такие условия жизни, при которых они могли бы, не только не рискуя собой, но даже и не приближаясь к месту боевых действий, совершать бессмысленное и противное человеческой природе дело, а именно регулировать людские потоки, в то время как всякая война и 0,99 всех сражений выигрываются не маршировкою первой колонны, второй колонны и т.д., а тем неуловимым, но ясно чувствующимся духом войска, который не зависит ни от каких диспозиций и марширующих колонн, а лишь от совокупности тысяч воль, начитавшихся Шопенгауэра и никак не могущих закончить многострочный период, скучный, как война, и бессмысленный, как мир. Пауков отлично понимал, что диспозиция его, даже если бы кто-то и пожелал ее выполнить, не содержит и йоты смысла — потому что вся она сводится к перемещениям вокруг Дегунина, по почти ровному кругу, лишь бы солдатики ходили. Это была тонкая смесь психической атаки, стратегического расчета и наведения порядка в расположении.