Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

- Я тебя ничего не заставляю делать. Все, что ты делаешь, ты делаешь по своему выбору, а не по моему.

Он осторожно положил меня обратно.

- Я бы мог сломать тебе руку.

Голос звучал ласково, но в нем была угроза.

- Я больше не хочу тебя трогать. И не буду делать этого по своей воле.

- Но ты просто положи руку мне на грудь, на сердце. Это нетрудно, Анита.

- Нет.

- Ты очень упрямая женщина.

- Не ты первый мне это говоришь.

- Я не буду тебя заставлять силой.

Человек без кожи подошел и встал с той стороны камня, зеркально от своего бога. Вытащив обсидиановое лезвие, он наклонился надо мной. Я напряглась, но ничего не сказала. Не могла я его коснуться и быть уверенной, что мне это сойдет. Если мне предстоит сегодня умереть, я умру такая, как есть, а не одержимая каким-то самозваным богом.

Но он не ударил меня ножом, он поддел острием плечо кевларового жилета. Кевлар не предназначен для отражения колющего удара, но его не так-то легко разрезать, особенно каменным ножом. Пустая кожа кисти, украшавшая запястье прислужника, моталась взад-вперед, взад-вперед пилящими движениями. Я смотрела мимо него, на дальнюю стену, но не могла не видеть краем глаза болтающуюся руку. В конце концов мне пришлось уставиться в потолок, но там была только темнота. Трудно смотреть просто в темноту, если вокруг есть что увидеть, но я старалась.

Я чуть не спросила их, знают ли они, что такое кевлар, но не стала. Пусть потратят время на разрезание жилета обсидиановым ножом. Черт, может, мне и не придется как-то тянуть время - достаточно обсидиана, которым они будут резать кевлар до утра.

К несчастью, не только я до этого додумалась.

Человек в чужой коже засунул клинок обратно в ножны и вытащил из-за спины другой нож, который сверкнул в свете факелов серебром или сталью. Даже если он с высоким содержанием серебра, то прорежет жилет куда быстрее обсидиана.

Человек просунул острие под плечевой шов жилета. Мне уже надо было что-то сказать.

- Вы собираетесь вырезать мне сердце?

- Твое сердце останется у тебя в груди, где ему и положено быть, - сказал бог.

- Тогда чем вам мешает жилет?

Я все же повернула голову к нему, стараясь не смотреть ни в какие его глаза.

- Если ты не хочешь касаться моей груди рукой, есть и другие части твоего тела, способные ощущать, - сказал он.

После таких слов я почти готова была протянуть ему руку. Почти. Очень мне не хотелось знать, о каких других частях тела он говорит. Но так они потратят время на снимание жилета, а если я просто дам руку, это никакого времени не займет. А время мне нужно.

Жилет поддался быстрее, чем можно было рассчитывать. На противостояние пилящему лезвию он не рассчитан. С меня сняли куски разрезанного жилета, вытащив нижнюю половину из-под спины.

Супруг Красной Жены взобрался на камень рядом со мной, склонился ко мне, и смотрел он не в лицо. Кончиком пальца он провел по контурам лифчика. Очень-очень легко, под тканью, по коже.

- А это что? - спросил он, продолжая водить пальцем.

- Белье, - ответила я.

Он потрогал черные кружева сверху.

- Столько узнаешь нового.

- Рада за тебя, что тебе нравится, - сказала я.

Сарказм до него не дошел. Может, он вообще был неуязвим для сарказма.

И он сделал то, что я и предполагала, - залез на меня сверху. Но не в стандартной позиции миссионера - он сполз ниже, так что его грудь прижималась к моей. При нашей разнице в росте его пах оказался на безопасном расстоянии ниже моего. Значит, сейчас будет происходить не изнасилование. Может, мне и не стоило так опасаться, но само знание, что секс здесь ни при чем, почему-то испугало меня еще сильнее. Есть вещи поважнее секса, которые могут быть взяты у меня силой, - например, мой рассудок.

Он прижался ко мне грудью, гладкой, теплой, очень человеческой. И ничего плохого не случилось. Но забавно, что это не смирило моего бешеного сердцебиения и не заставило заглянуть ему в глаза.

- Ты чувствуешь? - спросил он.

Я упорно смотрела в стену пещеры.

- Не понимаю, о чем ты говоришь.

Он прижался грудью сильнее:

- Чувствуешь, как бьется мое сердце?

Я не ожидала этого вопроса и потому действительно задумалась. Прислушалась, но не почувствовала биения его сердца. Я ощущала лишь собственный лихорадочный пульс.

- Извини, но я чувствую только свое.

- В этом-то все и дело, - сказал он.

Тут я действительно посмотрела на бога, увидела тень горестной мины у него на лице, нависшем так близко над моим, и удивленный проблеск в сине-зеленых глазах. И снова отвернулась к стене.

- У меня сердце не бьется.

Я попыталась ощутить его сердце, пульс его жизни сквозь теплую кожу его груди. Сосредоточенность заставила мое сердце замедлить бег. Вообще-то не всегда можно ощутить биение сердца мужчины, но если он лежит на тебе грудь в грудь, обычно это чувствуется. Его же грудь плотно прижималась ко мне. Я медленно поднесла к нему свободную руку. Он приподнялся на руках, пропуская ее, чтобы я ощупала его грудь.

Кожа у него была гладкой и теплой, почти совершенной, но ничего у меня под рукой не билось. Либо у него не было сердца, либо оно не билось.

- Я - только тело. Красная Жена не живет во мне. Сердце мое не будет подходящей жертвой без ее прикосновения.

Эти слова заставили меня снова повернуться к нему, заглянуть в умиротворенные глаза.

- Жертвой? Ты собираешься принести себя в жертву?

С нежностью и надеждой смотрели его глаза.

- Я буду жертвой богам-создателям. Им нужно напитаться кровью бога, как было в начале времен.

Я попыталась что-то уяснить по этому спокойному красивому лицу. Увидеть какое-то сомнение, страх, что угодно, что было бы понятным.

- И ты собираешься дать своему жрецу взрезать твою грудь?

- Да, но я возрожусь.

- Ты уверен? - спросила я.

- У моего сердца хватит сил биться вне моего тела, а когда оно снова будет в меня вложено, старые боги вернутся из изгнания, куда их отправил твой белый Христос.

Его лицо более слов убеждало, что он в это верит.

Я достаточно много читала о завоевании Мексики испанцами, чтобы сильно сомневаться, будто Христос имел к нему отношение, какие бы вещи ни делались во имя Его.

- В том, что сделали с твоим народом испанцы, не обвиняй Христа. Наш Бог даровал нам свободу выбора, а это значит, что мы можем выбрать зло. И я верю, что так поступили люди, завоевавшие твой народ.

Он снова с недоумением посмотрел на меня.

- Ты действительно в это веришь. Я вижу, что веришь.

- Всем сердцем, - сказала я. - Извини за каламбур.