Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры - Герт Нюгордсхауг

Сообразил наконец, где находится.

Посмотрел на светящийся циферблат. Почти два часа ночи. Он спал не один час. Оттолкнул ногой кресло, споткнулся о разбросанные на полу книги. Пробормотал нехорошие слова, добрался ощупью до того места, где сверху падали капли воды. Открыл рот, ловя по одной капле каждые двенадцать секунд. Простоял так не меньше десяти минут, даже шея затекла, прежде чем набралось во рту для приличного глотка.

Утолив жажду, почувствовал себя немного лучше.

«Мой взгляд на жизнь лишен всякого смысла. Не иначе, некий злой дух водрузил мне на нос очки, одно стекло которых чрезвычайно увеличивает предметы, а другое на столько же уменьшает».

Так и есть, подумал он вслед за Кьеркегордом, ощупывая блок, отделившийся от фундамента. Он не думал сдаваться.

За блоком открылась довольно большая пустота. Предельно осторожно Фредрик принялся разгребать землю вокруг торчащей руки. Работал медленно, почему-то не хотелось повредить средневековые останки. Потрудившись часа два, аккуратно сложил череп, нижнюю челюсть и большинство других частей скелета в противоположном углу подвала.

После чего стал пробиваться вверх. Первые минуты дело шло споро, он отделял большие комья земли. Но чем дальше, тем плотнее становился грунт, и вскоре он уперся в твердую глину. Куски досок, заменявшие ему лопату, расщеплялись и стали совершенно непригодными. К этому времени прорытый им ход возвышался всего на полметра с небольшим над полом подвала.

Утром, без четверти десять, он лежал в прострации на куче вырытой земли, беседуя вполголоса с Матерью-Землей, одним ассирийским царем и одним епископом о загадочном возникновении Вселенной, парадоксах квантовой физики и прискорбных изъянах человеческих органов чувств.

Напряженно трудясь без еды, он совершенно обессилел. И понял, что ему не пробиться к дневному свету сквозь твердый грунт.

В полубессознательном состоянии он поднялся на ноги и побрел вдоль стены, машинально схватил кресло из прочной азиатской древесины, затолкал две ножки между водопроводной трубой и потолком и всем телом нажал на спинку.

Труба поддалась, согнулась, и внезапно в стену ударила тугая толстая струя. Фредрик упал на спину вместе с креслом, ударился головой о камни и остался неподвижно лежать, меж тем как вода заливала пол.

Через десять минут она заполнила вырытый им ход и продолжала подниматься вдоль стен.

Подплыв к голове Фредрика, книга под названием «Об охранной грамоте папы Евгения III монастырю Мункелив от 7 января 1146 года» принялась долбить его висок.

Но он ничего не чувствовал.

4

Пониже шоссейного моста в районе Луэнга к рельсам Восточной железной дороги спускался поросший травой откос. На этом клочке зелени, зажатом со всех сторон разными магистралями, надежно скрытом от посторонних взглядов, разместились одни из самых интересных археологических памятников Норвегии, включая лежащие частично под самым мостом развалины церкви Святого Климента.

Здесь же помещалась и усадьба Саксегорден, деревянное строение, посеревшее от пыли и выхлопных газов машин, круглые сутки оглашающих рокотом окрестности. Еще ниже, у железнодорожной колеи находились руины Мариинской церкви и королевской усадьбы Харалда Сурового.

На упомянутом откосе, не зараженном суетой города, сидели два молодых парня в черных джинсах и черных кожаных куртках, украшенных абсолютно непонятными непосвященным символами и знаками. В ушах у парней гроздьями висели кольца, в носу торчали пестрые палочки, левую щеку пронизывала позолоченная английская булавка. Макушка была выбрита, но обрамляющий ее оранжевый венок волос служил прибежищем для всяких экзотических украшений.

Удобно прислонясь спиной к цоколям древних колонн, они грелись в лучах осеннего бледного солнца, которое проглядывало между подъемными кранами в порту, и по очереди затягивались дурманящим дымом самокрутки из смешанных с табаком отечественных трав.

— Скажешь, датский паром отваливает в пять? Или в четыре? — произнес один из них, почесывая макушку.

— Кочумай. Копни репу, знаешь же — в пять. На котлы свои глянь.

— При чем котлы, при чем репа. Как время считать — назови пятерку четверкой, и датчанин свалит в четыре.

— В пять он свалит, в пять, философ хренов.

Философская проблема, связанная с необходимостью конкретно определить время отплытия парома, уже несколько минут занимала умы двух членов маленького братства хяппи — местных панков, обосновавшихся в Старом городе, точнее — в жилых помещениях заповедной усадьбы Саксегорден.

— Слышь, Фаллес, датчанин этот белый или черный? — Плечистый парень сел поудобнее и хитро сощурился.

— Внутри или снаружи? — Щуплый Фаллес сделал последнюю затяжку и швырнул окурок вниз на рельсы.

— Повидал снаружи — повидал внутри. А, верняк?

— Завязывай ты цветной базар, Плутта. Умей резонить объективно, в натуре.

Фаллес приподнял корму, повернулся, потрогал землю рукой. Земля была влажная.

— Уж не с шоссейки это тут накапало? — Он посмотрел наверх, на бетонную громадину моста.

А затем оба уставились себе под ноги. Как раз там, где они сидели, появились вдруг струйки воды, сквозь утрамбованную ногами землю между клочками засохшей травы пробился грязный, серый ручеек, который с каждой секундой журчал все громче.

— Эт чё такое, Плутта? — Фаллес вытаращил глаза.

— Земля трясется, в натуре! Черт… — Плутта стал подниматься, и тут же оба живо вскочили на ноги.

Земля под ними зашевелилась, послышался какой-то рокот. Парни поспешили взобраться каждый на свой цоколь и продолжали наблюдать сверху внезапное стихийное бедствие.

В нескольких местах из земли били фонтаны, затем огромный пласт дерна приподнялся вверх, и половина откоса поползла к путям, влекомая стремительным потоком. Все произошло очень быстро и так же быстро закончилось. Лишь небольшой ручей продолжал вытекать из скважины, которая открылась как раз перед тем местом, где в средние века помещалась паперть церкви Святого Климента.

Скважина была довольно широкая.

Оползень подмыл проволочное ограждение вдоль железнодорожных путей, ограда наклонилась, улавливая, точно ситом, все что нес с собой вырвавшийся из-под земли поток.

На проволоке повисли жалки остатки книг, какие-то тряпки, палки, комья земли и прочие непонятные предметы.

Но в самом низу под оградой, наполовину скрытый кустами, лежал сверток побольше. Человек.

— Ничего себе прикол? Фаллес!..

И без того бледные панки совсем побелели.

— Думаешь, живой?

Парни в черном растерянно таращились на неподвижное тело. Потом плечистый Плутта сорвался с места и подбежал к ограде. Его товарищ последовал за ним, и мокрый сверток был решительно и быстро доставлен на площадку перед развалинами. Плутта ритмично колотил кулаками по грудной клетке утопленника и нажимал на диафрагму, выдавливая воду из легких. Фаллес, не мешкая, наклонился над лицом бедняги и принялся вдувать ему воздух в нос и рот.

— Вроде живой, в натуре, — вымолвил Плутта, массируя область сердца.

Спустя несколько минут они остановились. Стоя на коленях, удивленно смотрели на мужчину, вынесенного из-под земли бурным потоком, который иссяк так же быстро, как возник.

Мужчина дышал ровно.

— Не бросать же его, не в масть, а, Плутта?

— Верняк, Фаллес. Потащим с собой.

Открыв глаза и ощутив приятное тепло, Фредрик Дрюм первым делом подумал — могли его и впрямь ощипать? Или тепло все-таки объясняется тем, что он не ощипан?

Несколько минут он продолжал считать себя ощипанной куропаткой.

…Он успел довольно далеко улететь в темноте, когда раздался выстрел, заряд подбросил его вверх, дробинки впились в крылья и тело, и он упал. Упал через ветки, через густую листву на землю. Тут кто-то схватил его, стал бросать с места на место, выдергивая перья, пока вовсе не ощипал догола.

Вся эта картина, чрезвычайно живая, надолго засела в мозгу.

И вот теперь оказывается, что он вовсе не подстреленная и ощипанная куропатка.

Наконец ему удалось сосредоточить взгляд на висящем под потолком предмете. Бабочка из бумаги вращалась то в одну, то в другую сторону. Зелено-желто-синяя с красными кругами на задних крыльях, она была подвешена на бечевке, привязанной к гипсовой розетке в центре потолка.

Надо же.

Закрыв глаза, он попытался представить себе что-нибудь более реалистическое. Проще простого: холодное темное помещение, глухие каменных стены, куча земли, кости. Голод. Жажда. Запертая стальная дверь, капающая вода — кап, кап, кап…