Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

На заре он встал с решительным настроением, как обычно помолился, только теперь не просил у Бога себе покоя и внезапной смерти без мучений, а просил выдержки, здоровья и возможности вырастить внука. После этого он тщательно выбрился, одел чистую одежду, хорохористо вышел во двор.

— Жена, — крикнул он. — Почему снег не убрали?.. Скотину покормили?.. Ничего не продаем, а наоборот, еще пару коров купим… Буди детей, а сама одевайся, поедем в город, купим внуку новую коляску и одежду. Пока он не окрепнет — нам надо жить. Понятно, старая?.. Чтобы больше траура и слез в моем доме не было…

После траура молодая мать Элаберда оставила сына и уехала к родителям в Грозный. А еще через месяц Цанка и Густан поблагодарили сноху за всё и предоставили ей свободу в действиях. Только делить внука ни с кем старый Арачаев не желал.

— Он будет жить только со мной, в Дуц-Хоте, — категорично высказался он в присутствии родителей невестки. — Я понимаю, что мать есть мать. Но здесь дело неординарное. А Ваша дочь еще молода и обязана устраивать свою жизнь по-новому.

На старости лет "по-новому" зажил и Цанка. Он стал тщательно следить за своим здоровьем. Понял, что семьдесят лет не конец жизни, а продолжение ее. С весны до середины лета он собирал травы, ягоды, корневища лекарственных трав. Сушил и пил их настой регулярно. В меру работал: косил, рубил, пахал. Часто ходил по горам на охоту. Все лето купался в роднике, на месте Кесирт. До сих пор любил ее, тосковал. По-новому Цанка стал относиться к воспитанию детей. А Элаберд был его отрадой и смыслом всей жизни. Радовал внук деда, рос бодрым, здоровым, с детства смахивал на Арачаевых.

Летом 1979 года сбылась давнишняя мечта Арачаева Цанки, сын Гелани прислал телеграмму, что он с Артуром выезжает на Кавказ. До этого в каждом письме отец умолял его приехать, сын всё обещал, но в последний момент у него поездка всегда срывалась. И наконец он ехал, да не один, а с внуком!

На Грозненском вокзале долгожданных гостей встречали Цанка и Герзани. Увидел старый Арачаев своего сына и заплакал. Изменился Гелани до неузнаваемости: полностью остался без волос, даже брови выпали; осунулся; почернел; согнулся. А внук Артур наоборот радовал — вырос, окреп, был бойким мальчишкой. В первый же вечер Цанка сказал сыну:

— Ты, видно, болен, оставайся здесь, там тебе делать нечего.

— Да, — отвечал Гелани, — я поживу здесь все лето, а там видно будет.

Через пару дней сын освоился, раскрепостился и поведал отцу и своем горе:

— Батя, — говорил он на русском языке, — кончилась моя жизнь… С работы уволили, дали инвалидность. Получаю пенсию… Болезнь у меня тяжелая, неизлечимая. К тому же пью много. По пьяному делу жена обманула — дополнительно прописала в квартиру своих мать и сестру. В прошлом году сдала меня в лечебно-трудовой профилакторий, где алкашей держат. Я там восемь месяцев сидел. Тебе не говорил. Сосед твои письма мне пересылал. Теперь хочет сдать меня в дурдом… А сама блядина, гуляет направо и налево, даже в мою квартиру мужиков приводит, сама им бутылки ставит, угощает.

С каждым словом голос Гелани ослабевал, дрожал все сильнее, потом он заплакал.

— Не знаю, что делать, — продолжал он сквозь слезы. — Убить ее хочу… Еле сдерживаюсь… А она, свинья, хочет меня выкинуть из собственной квартиры… А я очень болен, я слаб… У меня бывают страшные приступы и боли… Что мне делать?.. Сына жалко. Боюсь я за него… Поздно одумался.

Теперь уже и Цанка плакал, горевал тяжко за судьбу сына. — Ну что тебе надо? — просил он сына. — Посмотри, всё есть… Сколько земли, природа, горы… Я тебя еще прокормлю, у тебя брат молодой, сестры, свой дом. Оставайся здесь, живи на здоровье, и сына здесь оставляй. Не хочешь жить в селе — у нас квартира хорошая в центре Грозного. Если хочешь, я тебя и на спокойную работу устрою. Оставайся, пожалуйста, Богом прошу!

— Да, да, я останусь, — потирал сын лицо, стал серьезным и спокойным.

Две недели Гелани жил, наслаждаясь природой и красотой родного края. Потом не выдержал, никому ничего не сказав, поехал в Грозный. Два дня его искали по всей республике, на третий день он приехал сам на такси.

— Батя, заплати, — крикнул он отцу, еле вылезая из машины.

Вид у него был потасканный, под глазом чернел синяк, костюм был в грязи и крови, рукав на предплечье распоролся. С этого дня Гелани слег и пролежал более месяца. Густан и две ее дочери, Дамани и Байхат, днем и ночью сидели возле больного. Цанка ездил в Грозный, привозил в Дуц-Хоте самых важных врачей в республике. Те осматривали больного и разводили руками — "лучевая болезнь, мы бессильны".

Тем не менее Гелани ожил, забегал как ни в чем не бывало по Вашандаройской долине. Каждое утро, как в детстве, он бегал купаться на родник, загорел. У него на лице появился к концу лета легкий румянец. Вместе с отцом он ездил на сенокос, пас овец, ходил с походом в альпийские горы. О спиртном больше не вспоминал, даже курить стал значительно меньше.

Может, он так бы и остался в Дуц-Хоте, но в конце августа пришло письмо от жены. Оксана требовала привезти сына и в конце письма приписала, что очень соскучилась по "дорогому мужу, пустынными стали весь город и их квартира".

Гелани попросил у отца денег на дорогу и уехал вместе с ребенком в Свердловск. Артур не хотел уезжать, плакал, даже убегал из дому. За лето он сдружился с местной детворой, выучил чеченские слова, облазил все окрестности. А своего двоюродного братика, маленького Элаберда, полюбил сердечно. Они весь день бывали вместе, и ночью спали в одной кровати. На вокзале, прощаясь, Цанка и Гелани прослезились, по-родственному, крепко обнялись.

— Батя, ты за сыном посмотри, если что, — шептал сын старому отцу.

— Это вам надо за мной смотреть, — пытался отшутиться Цанка.

Через месяц в письме Гелани сообщал, что полностью порвал с женой, что не пьет, живет теперь в общежитии у товарища. И самое главное — ожидает с нетерпением бракоразводного процесса, после которого по уговору с женой квартира остается за Оксаной, а сын Артур его. И тогда он вернется навсегда в родное Дуц-Хоте.

Этого счастья не случилось — в октябре 1979 года Гелани скончался. Как только Цанка получил телеграмму о смерти, он выслал в Свердловск родственников. Похоронили Гелани Арачаева на родном кладбище газавата.

После этого события Цанка стал ежемесячно писать Артуру. Внук ни разу не ответил, только полгода спустя пришло письмо от Оксаны. "Ваши сентиментальности никому не нужны, — писала она, — если любите — высылайте деньги". Арачаев никак на это не отреагировал, продолжал ежемесячно писать внуку. Правда, денег не посылал.

В 1982 году Герзани окончил Грозненский нефтяной институт по специальности — эксплуатация нефтяных и газовых месторождений. По распределению его направили работать в далекий приполярный поселок в Западной Сибири — Уренгой. Сам Герзани ехать на крайний север не хотел, Густан также противилась отправить единственного сына в чужие края. Однако Цанка настоял.

— Пусть поездит по земле, вкус хлеба почувствует, себя проверит, а то что это, сидит под юбкой старой матери.

Первые два года Герзани прилетал домой каждые полгода, на третий год явился только в отпуск — на лето.

— Всё, хватит, — стал возмущаться отец, — покатался по миру и домой пора возвращаться.

— Нет, отец, — теперь заартачился сын, — у меня там работа, высокая зарплата. Скоро получу квартиру, тогда посмотрим.

— Нечего там делать, — перешел на крик Цанка. — Дома заработанный рубль дороже, чем десять заработанные вне Родины.

— Да что это такое? — стал возмущаться старый Арачаев. — Что за дела? Раньше нас под дулом винтовки возили в Сибирь, а теперь эти молокососы сами туда рвутся.

— Времена, отец, не те, — смеялся Герзани.

Как ни старались старые родители, ничего у них не получилось — сын хотел продолжать работать на севере. Тогда Цанка выдвинул жесткое условие:

— Передай сыну, — говорил он жене, — что отпущу, если он сейчас женится.

— Сам хочет, — улыбалась Густан.

— Есть невеста? — поинтересовался Цанка.

— Да, встречается с Зукаевой Балукой.

— Это внучка брата Курто?

— Да.

— О-о, молодец сын! Вот это выбор. Я сам ее для него присматривал, — довольно сощурился старик.

— Ты-то старый, что по девкам глазеешь? — злилась Густан.

— Но-но-но, я так, на всякий случай, — поправлял седые усы Цанка. — Сын свою жену увезет на север, а я женюсь, тебе помощница будет… Только о тебе думаю.

— Ой, бесстыжий, уже еле ходит, а болтает о том же.

— Сама ты болтаешь… Вот посмотришь, на свадьбе сына больше меня никто танцевать не будет… А молодые жеро так и будут вокруг меня кружиться… Ох, берегись, старая!

В тот же вечер Цанка пошел свататься. Герзани уехал на север с молодой женой из Дуц-Хоте.