Пепел и пыль - Анастасия Усович

Похоже, как бы я не старалась, Христофа ждёт один конец. Вот только проблема в том, что раньше Христофа убивать я не хотела по принципам морали, — кровь не может оправдать кровь, — то теперь я попросту не могу позволить этому случиться.

Рис, которого я знаю, не заслуживает смерти.

По штабу разлетается звон колокольчиков. Из памяти Аполлинарии я вылавливаю этот звук как объявление об открытии портала в бальный зал и запуске гостей. А это значит, и нам с Беном пора присоединиться к остальным.

— Я пойду первой, — говорю я, направляясь к выходу. — Не стоит лишний раз делать акцент на том, что Аполлинария и Алексей общаются. У меня ещё после последней встречи с одной из твоих воздыхательниц щека ноет. Да и Родю нужно найти.

Я прохожу мимо Бена, но он успевает схватить меня за руку — не за запястье, а за пальцы.

Цепляется, как за ускользающее спасение.

— Будь осторожна.

Я киваю. Хочется ответить Бену, но все нужные слова застревают в горле, когда в голову приходит мучительная мысль: а что, если это последний раз, когда я вижу его живым? Я дёргаю наши руки на себя. Бен делает непроизвольные шаги вперёд, приближаясь. Теперь, когда расстояние между нами измеряется не длиной, а теплом, которое его тело передаёт мне, а моё — ему, я обнимаю Бена свободной рукой за корпус и утыкаюсь носом ему в ключицу.

Мне бы сказать, пусть он тоже не делает глупостей, но я чувствую — открою рот и сразу расплачусь. А Бен, похоже, и так понимает всё без слов. Его свободная рука ложится мне на плечи, прижимая к себе сильнее.

— Да, я тоже постараюсь, — говорит Бен.

И я чувствую — он улыбается. А я разве что не вою. Как мне сохранить ему жизнь? Как уберечь Нину, Родю, Васю? Как остановить Христофа, не убив?

Со мной сейчас огнестрельное оружие и ножи, а также сила тренированной годами защитницы, но всё равно я чувствую себя беспомощной.

— Пора идти, — первым отстраняется Бен.

Объятья прекращает, но руку мою не выпускает. Тогда я пользуюсь этим: снимаю с пояса один из ножей и вкладываю Бену в ладонь. Он делает слабые попытки сопротивления, но я сгибаю его пальцы в кулак.

— Здесь я хранитель, забыла? — горько усмехается Бен. — Ты доверишь профану холодное оружие?

— Не ему, а парню, что сидит внутри, — настаиваю я. — Он не просто защитник, а оперативник команды «Альфа». Вот ему я бы и собственную жизнь доверила.

Это работает. Уверенность в собственных силах едва заметным блеском наполняет Бенов взгляд. Он примеряет нож в ладони и, убедившись в том, что тот годен для самообороны, прячет его за жилетом и пиджаком. Затем открывает рот, чтобы что-то сказать, но я перебиваю его:

— Поблагодаришь, когда всё будет кончено.

Даже если он собирался поведать мне о чём-то другом, помимо благодарности, сейчас я не готова это слушать. Всё становится таким важным перед лицом смерти, и я хочу, чтобы точкой этого момента, если он окажется последним, стали наши объятия, а не неловко брошенные напоследок слова.

* * *

Немые вопросы, вопросительные взгляды и осуждающие покачивания головами: всё это меня больше смешит, чем задевает. Так и хочется воскликнуть: «Глупцы! Когда вам придётся бежать ради спасения ваших жизней, вы тысячи раз проклянёте свои красивые платья и накрахмаленные пиджаки!». Но я держусь. Лишь сканирую толпу взглядом в поисках Роди. Нахожу его, разговаривающим с какой-то черноволосой девушкой. Она стоит ко мне спиной, и её лица я не вижу, но на ней платье защитницы. Рядом маячит юноша, явно не заинтересованный в беседе. Он в красном костюме. Когда он поворачивается вполоборота ко мне, я едва не роняю бокал, из которого последние пару минут лениво попивала безалкогольный напиток из неизвестных мне ингредиентов. Это Богдан, отец Власа и бывший лучший друг Христофа. Сейчас они уже не общаются; их пути разошлись, когда Рис начал медленно сходить с ума, одержимый своей идеей.

Гадать за личность черноволосой девушки теперь уже не приходится. И когда она отходит от Роди, ведомая своим кавалером куда-то в другую компанию, я лишь подтверждаю свои догадки. Асе сейчас, должно быть, столько же, сколько и Христофу. Интересно, во сколько лет они с Богданом обвенчаются, и когда на свет появится Влас? А главный вопрос: Христоф предупредил их или специально оставил в неизвестности, потому что хотел, чтобы они стали свидетелями его извращённого успеха?

Я опустошаю бокал залпом и оставляю его на подносе первого проходящего мимо официанта.

— Эй, незнакомка.

Передо мной возникает Рис. На нём костюм в тон и фасон с моим. Мы бегло осматриваем друг друга. Рис первым реагирует — довольно хмыкает, ерошит свои волосы. Разводит руки в сторону.

— Мы великолепны, — заключает он. Подходит ко мне, хватает за руку и заставляет меня покружиться вокруг себя. Я только и успеваю, что придержать пальцами блузон, чтобы он не задрался и не продемонстрировал окружающим спрятанное от глаз оружие.

— Не то слово, — отвечаю я.

Рис подмигивает мне. Наклоняется ниже, шепчет на ухо:

— Твой кавалер сейчас дыру во мне прожжёт.

И то верно. Родя, к которому я так ещё и не присоединилась, теперь не сводит с нас пристального взгляда. Он хочет подойти, ведь я должна ему первый танец, но он не сделает этого, пока Рис не оставит меня.

— Я должна ему танец, — говорю я.

— А что насчёт моей пары? — спрашивает Рис, заглядывая мне в глаза.

Я почти отказываю ему, ссылаясь на то, что возможность потанцевать, благодаря ему самому, у нас будет только одна, но вместо этого захожусь в кашле в попытке скрыть осознание: я совсем забыла о Розе. Бросаю взгляд в сторону Роди и вижу, что он сам больше не обращает на нас внимания: машет кому-то в стороне, весело улыбаясь. К нему подходит прекрасная девушка в молочно-розовом платье, с собранными в золотой пучок волосами и глазами, украшенными не косметикой, а счастьем.

Не отрывая взгляд от Розы, я на ощупь нахожу лицо Риса и поворачиваю его в нужную сторону. Понимаю, что он увидел то же, что вижу я, когда Рис молча покидает меня, завороженный прекрасным видением.

Он выглядит ни как Христоф, которого знают в будущем, и ни как Рис, которого знаю я. Этот молодой юноша — что-то третье. И обитает он в мире, где кроме него и девушки в молочно-розовом платье не существует ни души.

— Это был Христоф Рождественский? Внук Авеля? —