Талли - Паулина Симонс

В девять утра открылось Арлингтонское кладбище. Они пошли туда пешком, и все было бы неплохо, только вот подъем оказался довольно длинным.

— Я смотрю, ты все в той же восхитительно удобной обуви, — заметил Джек, поглядывая на ее белые босоножки.

— Я хочу хорошо выглядеть для тебя, даже на кладбище, — ответила она, шагая в гору.

Он обнял ее за талию.

— Ты всегда прекрасно смотришься на кладбище, Талли.

— Не будь таким романтичным, — ответила она.

В это время, да еще в воскресенье, людей было мало, — всего несколько случайных парочек.

Могила Кеннеди оказалась совсем простой. На гранитной плите написано: «Джон Фицджералд Кеннеди. 1917–1963». Одинокая искусственная роза — больше никаких цветов. Чуть выше на утреннем ветерке трепетало пламя Вечного огня.

Они немного постояли у могилы, и Талли, скорее инстинктивно, чем осознанно, перекрестилась и смущенно оглянулась. Ее заметила какая-то женщина и тоже перекрестилась, улыбнувшись Талли. Талли встала поближе к Джеку, и он обнял ее.

Талли посмотрела вниз на город и сказала:

— Какой вид отсюда — и смотреть бы на него и день, и ночь, вечно…

Джек мягко взял Талли за локоть, и они тихонько пошли дальше.

— А знаешь, когда Кеннеди увидел панораму, открывающуюся из окон дома Роберта Э. Ли, то сказал, что когда умрет, хочет быть похороненным именно здесь, на вершине холма.

— Я не знала этого, — сказала Талли. — Пойдем к дому Роберта Э. Ли.

Они пошли налево, мимо могилы Роберта Кеннеди. Подойдя к дому, они сели на траву и стали смотреть вниз, на город,

— Удивительно, как долго люди могут горевать! — сказала Талли.

— Действительно, — согласился Джек. — А что ты имела в виду?

— Ты знаешь, Тед Кеннеди приходит сюда каждый год двадцать второго ноября, чтобы преклонить колени у могилы брата.

— Он любил брата, — сказал Джек.

— Естественно, — согласилась Талли. — Но ведь прошло двадцать шесть лет. Мог бы уже пережить это, сказал бы ты.

Джек взглянул на нее.

— Я уверен, что ты правда так обо мне думаешь, но ты ошибаешься, — сказал он.

Талли притихла и повернулась к нему.

— Джек, — произнесла она. — Я не хочу потерять тебя. Я никогда не хочу потерять тебя.

Он взял ее за руку.

— Ты меня и не потеряешь. Никогда.

— Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Но мне надо разобраться со своей жизнью. Ты понимаешь?

— Я все понимаю. Если я буду знать, что ты поедешь со мной, то я смогу подождать, — он сжал ее руку.

— Джек, выслушай меня. Как нам быть с Бумерангом?

Произнеся вслух имя сына, Талли почувствовала, что задыхается.

— Как быть? Он поедет с нами, конечно. Я очень люблю Буми. Он тоже поедет. Ему понравятся пляжи. Мы купим ему собаку. Мальчишки любят бегать по пляжу с собаками.

У нее перехватило горло, и Талли сказала:

— Прекрасно. Звучит очень заманчиво.

Они пробыли на Арлингтонском кладбище довольно долго. Осмотрев могилы, они пошли дальше — вверх по склону, под деревьями, через мост, обошли маленький белый амфитеатр и успели как раз к смене караула у могилы Неизвестного солдата. Талли была так поражена церемонией, что решила подождать полчаса, чтобы полюбоваться ею еще раз. Джек вздохнул, но уступил ей.

Они так и не попали в Бухту приливов. У них не хватило времени — самолет Талли улетал в час дня.

Джек взял ее чемоданы, и она прижалась лицом к его груди.

— Это было незабываемо! — прошептала она, уткнувшись лицом в его куртку.

Джек обнял ее свободной рукой и сказал:

— Мы приехали сюда для того, чтобы провести незабываемое время вместе. И мы наконец-то поговорили.

— Да, — согласилась она, — наконец-то.

— Тебе понравился Вашингтон?

— Это было прекрасно, — весело ответила Талли, но думала она о зарослях хлопчатника, которые скоро увидит.

Джек смотрел Талли вслед, пока она не скрылась в зале отлета, и взял такси до Мемориала Линкольна. Он прошел весь их вчерашний путь вдоль Потомака, до Бухты приливов. Там он сел на белые мраморные ступени Мемориала Джефферсона и стал смотреть на залив, на маленькие лодочки, на монумент Вашингтона, на Белый дом и цветущие вишни.

Спустя несколько месяцев, в июне, Талли и Робин ужинали пиццей. Робин вернулся около шести, а в доме не было ни крошки. Стояло лето. Милли уже ушла, и они заказали пиццу— с колбасой и дольками чеснока.

Талли была спокойна, целиком погружена в себя. Она едва слушала даже Бумеранга.

— Как дела на работе? — спросил Робин.

— Прекрасно, — отозвалась она. — Хуже чем обычно.

— А что случилось?

«Что случилось? — Талли взглянула на Робина. — О чем он меня спросил? Ах да, о работе».

— Слэттери получили-таки своих детей, — сказала она.

— Ох, Господи, Талли, это ужасно. Мне так жаль. Как им удалось?

— Лилиан. И доктор Коннели тоже. Они оба сочли, что три года достаточное наказание для Слэттери и они заслуживают еще один шанс. И Джейсона с Ким и Робби две недели назад отправили домой.

— А ты что сделала?

— А я ничего не могла сделать. Как ни странно, на сей раз они даже не позвали меня на освидетельствование.

— Талли, ты должна была тогда подать в суд.

— Я много чего должна была, — отрезала она.

Робин замолчал. Бумеранг попросил разрешения и вылез из-за стола.

Талли сменила тон.

— На днях я получила второе предупреждение из департамента.

— То есть еще одно — и ты вылетишь? А за что на этот раз?

— Я занимаюсь опросом детей и родителей. Терпеть их не могу, но должна в них участвовать. Как-никак я определяю потом этих детей в семьи.

— А ты не думаешь, что дети должны жить со своими родителями?

— Конечно, нет! Когда это я так думала?

— Но иногда дети должны жить в своей семье.

— Иногда, — согласилась Талли. — Но знаешь, сколько семей-усыновителей отказались от своих усыновленных детей? За те восемь лет, что я работаю в агентстве, — шестеро. Это меньше, чем один случай в год. Ты можешь сказать, что это тоже малоприятная статистика. Вот и мисс Коннор хочет забрать свою девочку обратно. Она говорит, что изменилась, что поняла, по какой кривой дорожке шла раньше, и теперь будет хорошо заботиться о Карен.

— Что за кривая дорожка?

— Ну понимаешь, все будто бы мелочи: например, она грабила дома своих родственников на глазах у дочери, и еще что-то такое… Она никогда не работала на одном месте дольше чем две недели, и всю жизнь жила на пособие. И большую его часть тратила на то, чтобы воспарить над землей. Ее родственники сообщили о ее увлечениях фармакологией, дамочку лишили пособия. Тогда она подкинула четырехлетнюю Карен дальней родственнице и уехала в Вичиту, где занялась торговлей собой за наркотики. В итоге забеременела, вернулась в Топику, и я снова имела счастье с ней увидеться: она требует вернуть ей Карен. И, как я полагаю, только для того, чтобы получить на нее пособие.