Письма. Часть 2 - Марина Цветаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодарность. Просьба. И — должно же быть третье, и оно есть — подарок, а именно: в С<ан>-Франциско наверное будет мой большой друг Владимир Иванович Лебедев, бывший редактор пражской «Волн России». (Он только что приехал в Нью-Йорк, будет объезжать обе Америки с рядом лекций.) Я напишу ему о Вас, чтобы он Вас посетил, и он Вам обо мне расскажет, и — что лучше — сможет быть Вам очень полезен в Вашем журнале, как опытный, долголетний, просвещенный («Воля России» — единственное место в эмиграции, где меня не обижали!) редактор. Ныне он редактор сербского «Русского Архива» — русского ежемесячника на сербском языке в Белграде, где. я тоже сотрудничаю.
И что еще проще — вот его адрес, напишите ему сами, пошлите журнал, пригласите побывать, когда будет в С<ан->Франциско — и сошлитесь на меня. Дружу с ним с 1922 г., — моего приезда за границу. Человек он всячески редкостный.
И мне пришлите журнал: если не явно политический (я вне) с большой радостью буду участвовать, но до посылки Вам чего-нибудь хочу увидеть — и общий дух, и физические размеры. Напишите, если будете писать, и о гонораре (хорошее слово с хорошим корнем). Да и свое имя-отчество, пожалуйста.
Ну вот.
Вот и состоялось — рукопожатие через океан.
М. Цветаева
ВЕЙДЛЕ В. В
30-го ноября 1936 г., понедельник
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Многоуважаемый Владимир Васильевич,
Ряд моих пушкинских стихов сейчас на руках у М. Л. Слонима, который обещал мне их, по возможности, устроить (упоминал о Mesures)[2016] — нo это уже было давно, и я о дальнейшей судьбе их ничего не знаю.
Одновременно пишу и ему, выясняя — если взяты — то какие, и куда, и наверное ли. Тотчас же по получении ответа извещу Вас — надеюсь, еще до Вашего пятничного свидания с Mesures.
У меня переводов много, хватило бы на ряд мест.
Итак — ждите весточки.
Сердечное Вам спасибо за участие.
МЦ.
Если увидите В<ладислава> Ф<елициановича>[2017] — сердечный мой привет ему.
26-го мая 1937 г., четверг
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогой Владимир Васильевич,
Очень тронута неизменностью Вашего участья.[2018] — Ничего не получила, — они наверное думают, что на гонорары существует давность и что она — прошла. Но написала я им еще до давности — с месяц назад — и тоже ничего.
Если Вам не трудно, возьмите у них за меня и известите — мне гораздо приятнее получить от Вас и у Вас, чем не-получить в редакции, в которую я совсем не знаю как ехать. (А м. б. и редакции уже нет? Т. е. журнал давно кончился и «directeurs»[2019] поделили между собой письменный стол, табурет, машинку и остающиеся экземпляры?)
Жду весточки, сердечно Вас благодарю, приношу извинения за заботу и приветствую.
МЦ.
САВИНКОВУ Л. Б
12-го декабря 1936 г., суббота.
Милый Лёва,
Мне срочно нужен точный почтовый адрес Штейгера — в связи с его вечером.
Во-вторых: не знаете ли Вы, где он в данную минуту — в Париже или зáгородом.
В-третьих: если он зáгородом ― не знаете ли Вы точный маршрут к нему; ехать до Chateau de Vincennes — а потом?
Очень прошу Вас сразу мне ответить, по возможности — pneu. Марки прилагаю.
Всего доброго. Спасибо заранее.
МЦветаева
Vanves (Seine) 65, Rue J. S. Potin
Наш № 65, а не 33, а то может выйти путаница.
АНДРЕ ЖИДУ
<Январь 1937>
Господин Андре Жид, пишет Вам русский поэт, переводы которого находятся у Вас в руках. Я работала над ними шесть месяцев ― две тетради черновиков в 200 стр<аниц> каждая ― и у некоторых стихотворений по 14 вариантов. Время тут ни при чем — хотя все же нет, чуть причем, быть может для читателя, но я Вам говорю, как собрат, ибо время это работа, которую в дело вкладываешь.
Чего я хотела больше всего, это возможно ближе следовать Пушкину, но не рабски, что неминуемо заставило бы меня остаться позади, за текстом и за поэтом. И каждый раз, как я желала поработить себя, стихи от этого теряли. Вот один пример, среди многих,
написанные стихи:
…Pour ton pays aux belles fablesPour les lauriers de ta patrieTu délaissais ce sol fatalTu t’en allais m’otant la vie[2020]
4-я строфа:
Tu me disais: — Domain, mon ange,Là-bas, au bout de l'horizon,Sous l'oranger charge d'orangesNos coeurs et lèvres se joindront.[2021]
Дословный перевод: Tu me disais: A l'heure de notre rencontre — Sous un del étenellement bleu — A l’ombre des olives — les baisers de l’amour — Nous réunirons, mon amie, á nouveau.[2022]
Итак, во французской прозе:
А l’ombre des olives nous unirons, mon amie, nos baisers a nouveau.[2023]
Во-первых, по-русски, как и по-французски, соединяют уста в лобзаньи, а не лобзанье, которое есть соединение уст.
Значит Пушкин, стесненный стихосложением, позволяет себе здесь «поэтическую вольность», которуя я, переводчик, имею полное право не позволять себе, и даже не имею никакого права себе позволить.
Во-вторых, Пушкин говорит об оливковом дереве, что для северного человека означает Грецию и Италию. Но я, пишущая на французском языке, для французов, должна считаться с Францией, для которой оливковое дерево, это Прованс (и даже Мирей). Что же я хочу? Дать образ Юга дальнего, юга иностранного. Поэтому я скажу апельсиновое дерево и апельсин.
Вариант:
Tu me disais: sur une riveD'azur, au bout de l'horizonSous l’olivier charge d’olivesNos coeurs et lèvres se joindront.[2024]
Но: оливковое дерево наводит на мысль об ином союзе, чем союз любви: о дружественном союзе, или о союзе Бога с человеком… вплоть до S. D. N.,[2025] а никак не о союзе любви (или любовном единении).
Второе: плод оливкового дерева мал и тверд, тогда как апельсин всегда неповторим и создает гораздо лучше видение ностальгии (по-русски тоски) любовной.
Вы понимаете меня?
И еще одна подробность: апельсиновое или лимонное дерево не существует по-русски в одном слове: это всегда дерево апельсина, дерево лимона.
Таким образом Пушкин не захотел дать южное дерево, или даже Юг в дереве и у него не оставалось выбора, поэтому он взял иностранное слово «оливковое дерево» и переделал его в русское слово «олива». Если бы апельсиновое дерево существовало, он несомненно выбрал бы его.
Итак:
Tu me disais: — Demain, cher ange,Là-bas, au bout de l’horizon,Sous l’oranger charge d’orangesNos coeurs et lèvres se joindront.[2026]
Ангел мой родной — этого нет в тексте, нет в этом тексте, но это речь целой эпохи, все, мужского или женского рода, все, пока они любили друг друга были: ангел мой родной, даже среди женщин, даже среди друзей; ангел мой родной! слова бесполые, слова души, наверняка произнесенные женщиной, которую Пушкин провожал, прощаясь с ней навсегда. И еще одна мелкая подробность, которая, быть может, заставит Вас улыбнуться.
Пушкин был некрасив. Он был скорее уродом. Маленького роста, смуглый, со светлыми глазами, негритянскими чертами лица — с обезьяньей живостью (так его и называли студенты, которые его обожали) — так вот, Андре Жид, я хотела, чтобы в последний раз, моими устами, этот негр-обезьяна был назван «ангел мой родной». Через сто лет — в последний раз — ангел мой родной.
Читая другие переводы, я вполне спокойна за ту вольность, которую я себе позволила.
Вот еще один пример моей неволи
Прощанье с морем, строфа 6:
Que n’ai — je pu pour tes tempêtesQuitter ce bord qui m’est prison!De tout mon coeur te faire fête,En proclamant de crête en crêteMa poétique évasion[2027]
Дословный перевод: Je n'ai pas réussi à quitter a jamais — Cet ennuyeux, cet immobile rivage — Te féliciter de mes ravissements Et diriger par dessus tes cretes — Ma poetique évasion.[2028]
Переложение первое и соблазнительное:
1. Que n’ai je pu d'un bond d'athlète
Quitter ce bord qui m'est prison…
Пушкин был атлетом, телом и душой, ходок, пловец и т. д. неутомимый (Слова одного из тех, кто позже положат его в гроб: это были мышцы атлета, а не поэта.)[2029]
Он обожал эфеба.[2030] Это было бы биографической чертой. Во-вторых: прыг и брег. Соблазнительное видение полубога, наконец освободившегося, который покидает берег одним прыжком, единственный, и оказывается в середине моря и воли. (Вы меня понимаете, ибо видите это.)