Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

В субботу вечером он пошел купить выпивки и косяков, чтобы хоть как-то скоротать время ожидания. В магазинчике его кто-то толкнул и сказал громко:

– Ну и толкучка же тут! И могу назвать кое-кого, кто только под ногами путается!

Другой голос откликнулся:

– Не волнуйся, он от нас уезжает, и скатертью дорога.

– Да ну? Куда же?

– В Африку. Достаточно далеко.

«Я же никому не говорил. Даже Пенелопе из страха, что она…»

Расплатившись, он вышел со своими покупками. Двое пьяных последовали за ним. Их имен он не знал. А они начали окликать всех, кто проходил мимо, твердя:

– Эй, смотрите! Разве вы не знаете, кто это? Это специальный представитель папы Эглантина, их всеобщего папочки!!!

А поскольку была суббота, народу кругом было много.

– Вчера меня один чувак о нем спрашивал. Говорил что– то про женщину с двумя-бэбиками, которых он бросил в Эллее?

– Что?

– Элен как-то там, сказал он. Элен… Джонс? Все пялятся, все слушают, всем любопытно.

– А в нашем блоке у него еще трое. Всего получается пять.

– Пять?

– Пять?

У питьевого автомата кто-то вылил воду из пластикового стаканчика и пустышкой бросил в него. Стаканчик легонько ударил Эрика по рукам, которыми он прижимал к груди банки и пачки.

– Что, крутой, сделал пять бэбиков? И бросил терку с двумя, а? Ну что? В чем дело? Она не смогла больше рожать тебе правых католиков?

Безликая фигура из кошмаров, кто-то у него на пути, требует, чтобы он остановился.

Собираешься устроить себе уютный вечерок, запустить в производство еще одного? Полно спиртного, полно косяков, чтобы поднять настроение? Может, тебе стимулятор нужен, чтобы завалить эту толстую корову? Знаешь, я бы без него не смог!

– Так поправим это!

– Руки выдергивают у него покупки. Он слабо попытался вырваться. У него все отобрали.

– В чем дело, чувак? Хочешь получить назад косяки?

– Отдайте… Это мое, я за них заплатил!

– Не так быстро, милый, не так быстро! Эй, Ширли, хочешь пачку косяков? Тут на всех хватит. Дуг, как насчет пива!

– Нет, перестаньте, перестаньте…

– Лови пачку, Гарри, он не на шутку разошелся.

– Пачка заскользила из рук в руки, как чуваков, так и терок, – всегда чуть быстрее, чем он мог бы среагировать и перехватить. Каждый вдох рвал ему легкие, перед глазами все плыло.

– Пожалуйся, сходи к папе Эглантину, милый. Пусть он призовет на нас гнев Господень! Ты ведь хороший мальчик, правда? Всегда размножаешься, как тебе заповедали!

– Слышали про его первую жену в Эллее, ту, у которой двое детей? Ту, которую он бросил, когда сюда переехал?

– Кровосос паршивый…

– Вот пытается теперь убежать, когда его вывели на чистую воду. Говорят, в Африку хочет податься…

– Только потому, что у него чистый генотип…

– Расхаживал тут с «Бюллетенем НасеЛимита», а на самом деле…

– Наверное, сжигает его тайком на алтаре и извиняется, что купил…

– Эта парочка вечно кричит и плачет, спать невозможно от их шума…

– Мой парень сказал, что его девчонка спрашивала, почему у нас нет девочек-двойняшек, как у них…

– Кровосос паршивый…

Теперь в него бросили банкой пива. Банка ударила ему в лоб, оставив по себе царапину. Внезапно ему пришлось то и дело моргать, чтобы в глаза не попадала кровь.

– На орбиту, миленький! Прямо на орбиту! Эй, дайте мне…

– Ш-шарах. Бежать!!!

– Не дайте ему уйти! Он пытается улизнуть…

– Эй, если ему так нравится размножаться, почему бы нам…

– Вот я снова его поймал! Донна, хочешь попробовать? Вот…

– Лови его, Дуг! Ну, ну, запаски, давайте-ка…

– А… ха… а… а… а!.. а… а.. а.. а.. а.. а!. , а… а… а… а!

– Смотритенанего смотритенанего смотрите!

– Придется ему помыться, прежде чем снова пойдет к папе…

– Неудивительно, что она его вышвырнула: двое детей, похожих на него…

– Пятеро…

– Правый католик…

– Остановите его!

– Ух! Господи, паршивец…

– Смотри, что ты сделал с моей запаской! Да я тебя… И они его.

Когда все было кончено и они испугались, то отнесли тело к скоропоездам и, когда рядом не было никого, кроме тех, кто и так все знал, столкнули с края платформы под приближающийся вагон, а потом заявили, что он вдруг потерял сознание или совершил самоубийство… Версии расходились, но, разумеется, учитывая слух про бедную, брошенную в Эллейе Элен, пятерых бэбиков и тайный правокатолицизм и так далее, никто не стал слишком уж внимательно разбираться.

Увидев новости по телевизору, Жер был в общем-то доволен, но к тому времени Цинк нашел кое-кого, кто, как он думал, может стырить из упаковочного цеха уже засушенный лист и готов поделить прибыль шестьдесят на сорок.

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (39)

ЛУЧШЕ БЫТЬ ВУЛКАНОМ

Как и в предыдущие дни, светлые часы Дональд провел, слоняясь по прогалине или сидя на каком-нибудь пне, стараясь не думать. Он сам навязал себе эту изоляцию. Можно было послушать новости: намеченное восстание все откладывалось, но организация Джога-Джонга была активной, имела множество шпионов и агентов – как минимум по одному в каждом городе Ятаканга, – от которых часто приходили донесения. Джога-Джонг всячески старался показать, как он доверяет Дональду: представлял и расхваливал его каждому значительному лицу, кто добирался в лагерь, – но это оставалось пустым притворством. Всякий раз, когда требовалось обсудить дела, находился кто-нибудь, кому было приказано следить, чтобы Дональд не подходил к говорящим слишком близко.

Впрочем, его это не задевало. Дела человеческие – даже такого размаха, как революция в стране с двухсотмиллионным населением, – за бесконечные часы ожидания все отдалялись и отдалялись. Он смотрел на деревья и видел буйное разнообразие их цветов и листьев, питаемых циклом разложения: десять тысяч лет назад на этом месте, вероятно, было другое дерево… А где был тогда человек? Упругий, казавшийся почему-то непристойным мох льнул тут и там к стволам, а над ним вились насекомые. Ниже копошились змеи, жуки, скорпионы – ему посоветовали никогда не надевать ботинок, прежде их не встряхнув, и не ложиться, не осмотрев внимательно матрас. Выше жили птицы десятка видов, которые он не смог бы назвать, он отличал только ярких длиннохвостых попугаев, болтавших друг с другом визгливыми, скрипучими голосами. В джунглях обитало множество тварей, но большинство боялись запаха человека и держались поодаль.

Он слушал шелестящий в кронах ветер. Когда шел дождь, ему ненавистны были стук и плеск капель. Беспорядочные, они глумились над любой попыткой их структурировать, а значит, и над самим разумом. Воздух полнился тягостным запахом – то ли гниющей растительности, то ли серы из вулканической расщелины. И как человек, приговоренный утолять жажду из илистых луж, он начал воображать, что у воздуха есть особый вкус, точно вкус чистой воды, и с надеждой принюхивался к дующему иногда с моря ветерку, исступленно уповая на чудо свежего вдоха.