Кетополис: Киты и броненосцы - Грэй Грин

– Ага, ага, – закивала та. Покрылась багровыми пятнами. – Да и не нужно нам этого, и так отбоя нет…

«Лидия Ван-дер-Ваальс. Модистка» – Аннет каждое утро любовно начищала латунь. Она же вела дела, следила за тем, чтобы нужный материал всегда находился под рукой, собирала плату с клиентов, не стесняясь порой завышать цену, и аккуратно заносила цифры в гроссбухи, оставшиеся еще от Мартена Ван-дер-Ваальса. Лидию это не волновало. Вдова спускалась вниз, вплывала в мастерскую и выслушивала гостя. Никто не получал отказа: ни хитрая девица, задумавшая удивить ухажера медной пружинкой, ни циркач с артритными суставами, ни сумасшедшая старуха, решившая спрятать морщины под маской из золота и шелка. Чем невероятнее была просьба, тем яростнее принималась Лидия за дело, тем шире становились зрачки, тем уверенней руки. Дар закройщицы набирал силу.

Аннет втайне ликовала, радовалась тому, что любимая хозяйка занята хоть и опасным, но делом, и что больше не сидит она у окна, уставившись невидящими глазами на старый платан, и что не вздрагивает, услышав детские голоса. Радовалась Аннет до тех пор, пока случайно не пошла в амбар, где, как ей казалось, завалялась пара старых баков, которые можно было бы подставить под слив – осень выдалась дождливой. Там в амбаре, перебирая кучу рухляди, Аннет наткнулась на ход. Она сначала и не поняла, что это ход, только охнула: ямища, вырытая в углу, была огромной. Аннет схватила первый попавшийся камень и швырнула в дыру. Звука удара Аннет не услышала. Тогда она легла на живот и осторожно подползла к отверстию. Дыра вела в неизвестность, из которой жарко дышало гнилью прямо в лицо Аннет.

– Что там, в амбаре? – она даже забыла добавить нежное «матушка» или робкое «госпожа».

– Ааа… Набрела все-таки… Не твое дело.

– Мое! – завизжала Аннет, впервые подняв голос на хозяйку.

Лидия вздохнула, затянулась дымом, поправила чепец.

– Тогда слушай.

Она вставала на заре и бежала через темную галерею, сквозь неласковый звон колокольцев, сквозь пронизывающий свист норд-оста, скользила босыми ступнями по холодным перекладинам лестницы, ступала по земляному полу амбара, переваливалась рыхлым телом через гору хлама и копала… Ногтями, ножом, ржавой лопатой с треснувшим черенком, которую обнаружила здесь же. Она копала долго, не один год, хитроумно мастеря ступени, чтобы выбираться наружу. Копала до тех пор, пока лопата не заскребла по дереву. Лидия попробовала пробиться вниз – напрасно. Тогда она, размазывая по щекам слезы и глину, стала кричать. Кричала просто так, не надеясь на ответ. Кричала от того, что осознавала бесполезность сделанного. Она кричала. Стены амбара отзывались тоскливым эхом.

Подземные обустроили ход сами. Когда Лидия через день вернулась к яме с заступом, там уже были следы – узкие, нечеловечьи. Лидия села на край ямы, свесила ноги и засмеялась. Она никак не могла остановиться, даже когда невысокое существо, завернутое в серый брезент, тихо объясняло ей, что дети действительно берутся снаружи. Существо очень вежливо, почти извиняясь, рассказывало, что уже на второй год дети полностью меняются, и вернуть их наверх означает убить, и что редкие, очень редкие из морлоков в состоянии выдержать дневной свет и воздух верхнего города. Лидия захлебывалась смехом и тогда, когда спросила, почему…

– Почему? Зачем детишек тащите сверху? Своих не хватает? – смех напоминал карканье, и Лидия все хотела остановиться, но горло словно щекотали плавники невидимых мальков.

– Я же сказал: с-совсем меняются. П-полностью. Мы… Наши женщины не могут иметь детей. Им нечем… – Морлок запнулся, продолжил спокойно: – Они с-сохнут внутри, с-сворачиваются в горошину.

– Как это? – Смех прекратился мгновенно. Лидия уставилась прямо в круглые стекла газовой маски.

– Вот так. И ничем не п-помочь. – Морлок развел руками. Перчатки делали его пальцы похожими на щупальца.

– Помочь! – Лидия вскочила, едва не поскользнувшись. – Я смогу. Я перешью ваших женщин, они станут матерями. Сумею. Я сумею.

Морлок пошатнулся, посидел еще мгновение и неожиданно соскользнул вниз, с ловкостью пресмыкающегося перебирая конечностями по перекладинам. Лидия побрела домой. «Сумею, сумею, – беззвучно повторяла она, – все получится».

– Опять вроде не получилось, матушка, – в шепоте приживалки слышалась брезгливая жалость. Кукушка выглянула из домика, спешно проверещала положенные двенадцать раз и спряталась.

Аннет отодвинулась, пропуская хозяйку к кушетке. Девочка бредила. Длинные пальцы в нитяных рукавичках шарили по простыне, жидкие волосы выбивались из-под резинки респиратора.

– Не получилось…

– Рано еще. К вечеру почую. Может, и срослось что, а может, и нет… Уж больно в них нечеловечьего много. И Марточка моя…

– Матушка, голубушка…. Верно ведь, Марточка давно уж не твоя, ничья она… Ее и зовут-то иначе, и вся она из себя нелюдь, точно, как эта. – Аннет сморщилась. Лицо ее стало похоже на изюмину. – Скользкие они и бескостные, как улитки. Глазищи – фонари, и внутри другие, уж вам-то не знать… Без намордника своего задыхаются. Матушка, голубушка, бестолковое это занятие и опасное. Сколько годков понапрасну маешься. Ведь узнают – прибьют нас за подземов и дом дотла спалят.

– Дура! Как есть дура. Теперь уж точно не брошу. Недолго осталось. Дождусь доченьку. Выправлю!

Морлочка приподнялась на локтях, залепетала что-то непонятное, чудное. Лидия безразлично отвернулась.

– Не эта, так следующая. Все одно будет, как я говорю. Набью руку. Сумею.

– Десять лет уже… – снова начала Аннет.

Лидия развернула приживалку за узкие плечи, вперилась в ее лицо злым взглядом:

– Не твое дело. Свое-то ты уже напортачила!

Аннет побледнела, отшатнулась, больно ударившись плечом о гардероб.

– Ладно, ступай в мастерскую. И дверь запри. Сама знаешь – неладный гость у нас.

– Дворецкого бы не забыть выключить, мало ли, – Аннет, приговаривая вполголоса, направилась к парадным дверям. Лидия, сцепив зубы, смотрела ей вслед. – Дворецкого…

Давно, лет семь назад, дом на краю Горелой слободы обрастал недоброй славой. Люди недовольно хмурились, но ничего не предпринимали, не то жалея вдову, не то опасаясь комиссара, который тихо, но твердо предупредил слободского старосту, что трогать Лидию не позволит. Между тем у каменного крыльца все так же останавливались мобили с вензелями и без оных, все так же гремел засов, впуская очередного посетителя, все так же текла грустная песня белошвеек из-за закрытых ставен.

– Узнаю, что портовых привечаете – ничего поделать не смогу, – толстый палец комиссара качался перед носом Аннет. – Ни-че-го!