Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

– Есть какой-то другой выбор?

– Довольно убогий: возвратиться в Хартум.

Консул встревожился.

– А мои девочки? Неужели они вновь окажутся в этой чертовой мышеловке? Как долго продержится там Гордон?

– Будем надеяться, что за это время Джок отладит двигатель, тогда предпримем вторую попытку. Но сейчас наш единственный шанс – вернуться на пристань.

Райдер развернул судно и направил его к восточному берегу, стараясь не выходить из-под прикрытия острова, но не успел «Ибис» преодолеть и половины пути, как над рекой опять зазвучали резкие звуки пушечных выстрелов. Но артиллеристы Рехнувшегося Бедуина не могли поразить маленький пароход, отделенный от них пространством в целую милю, – разве что благодаря прямому вмешательству Аллаха. Однако в тот день молитвы ансаров остались неуслышанными. «Ибису» удалось достичь середины реки, свернуть к югу – к городу – и войти в устье канала.

Полдюжины фелук ринулись было от западного берега наперерез, но солнце стояло уже высоко. Пушки генерала Гордона повели яростный и устрашающе точный обстрел флотилии неприятеля. На глазах Райдера прямыми попаданиями разнесло в щепы четыре ялика: желтые клубы сгоревшего лиддита вознесли к небу оторванные головы, руки и ноги ансаров. Это зрелище несколько охладило пыл нападавших, и почти все лодки повернули назад.

Лишь три фелуки не оставили своих попыток перехватить «Ибис» – наперекор сильному южному ветру и встречному течению. Две из них поток неудержимо сносил вниз, зато третья упрямо приближалась к носу парохода. Хвала Господу, Райдер успел подготовиться к встрече с противником. Под правым фальшбортом на корточках прятались Башит и Абу Син.

– Подпустите их поближе! – предупредил их с мостика капитан и, выждав момент, крикнул: – Давай!

Вскочив, оба направили на сидевших в фелуке ансаров медные брандспойты, которыми заканчивались два рукава, тянувшиеся из люка машинного отделения. В следующую секунду из брандспойтов под давлением ударила струя пара. Раскрытые в готовности издать грозный воинственный клич глотки ансаров исторгли вопль ужаса и боли. Раскаленный пар срывал с лиц кожу, проникал под одежду, отчего тела вздувались пузырями. Нос фелуки со всего маху ударился о стальной борт «Ибиса», от чудовищного толчка сломалась и рухнула в воду деревянная мачта. Суденышко потеряло управление, и течением реки его понесло прямо под тяжелую баржу. Ничего этого ослепшие ансары не видели. Баржа накрыла хрупкую фелуку, и все было кончено. На поверхности воды не появилось ни одной головы.

– Каждому – свое, – с удовлетворением истинного философа прошептал Райдер и вымученно улыбнулся Ребекке. – Простите меня, что я лишаю вас удобной каюты. Эту ночь вам придется провести в собственной постели, в особняке господина консула.

– Обещаю стоически выдержать очередное испытание, мистер Кортни.

По губам Ребекки скользнула улыбка, такая же неуверенная, как и у него. Мужчина поразился, насколько свежей и очаровательной выглядела девушка на краю этой разверзшейся преисподней.

Стоя на верхней ступени лестницы, ведущей к пристани, Чарлз Гордон следил, как «Ибис» швартуется у пирса. Даже с капитанского мостика Райдер видел: холодное, неулыбчивое лицо генерала было лишено и тени сочувствия. Когда пароход пришвартовался, Гордон исчез.

Изможденных и понурых пассажиров приветствовал на берегу майор аль-Фарук. С белой повязкой на голове, он пристально всматривался в лица солдат, которым не хватило мужества остаться рядом с командиром. Каждого проходившего мимо дезертира майор наотмашь бил тяжелым хлыстом. За сходнями отступников хватали аскеры и тут же надевали на них кандалы.

Позже, во второй половине дня, когда Райдера вызвали в кабинет генерала, Гордон держался на редкость отстраненно. Он без единого вопроса выслушал рассказ капитана, как бы осуждая его своим молчанием. Затем безразлично кивнул:

– Я сам виноват. Возложил на ваши плечи слишком большую ответственность. В конце концов, вы же не солдат – всего лишь маркитант. – В его голосе звучало презрение.

Райдер чуть было не дал волю своему возмущению, но в этот момент во дворе консульского особняка раздался ружейный залп. Капитан невольно повернулся к окну.

– Это аль-Фарук разбирается с дезертирами, – пояснил неподвижно сидевший в кресле Гордон.

За окном с десяток солдат небрежно опирались на свои ружья. У высокой стены, окружавшей двор, в нелепых позах лежало несколько трупов; руки мертвецов были связаны за спиной, лица скрыты под грязными повязками; на груди каждого расплывалось кровавое пятно. Перед строем, сжимая правой рукой револьвер, расхаживал майор аль-Фарук. У тела, которое еще содрогалось в предсмертной конвульсии, он остановился, приложил к голове раненого пистолет и нажал на спусковой крючок. Обойдя строй, майор кивнул второму отделению: те сноровисто уложили трупы в поджидавшую рядом повозку. Затем из подвала вывели новую группу осужденных и расставили вдоль стены. Пока сержант завязывал им глаза, солдаты первого отделения встали на изготовку.

– Надеюсь, генерал, дочерей консула предупредили о казни? – с горечью спросил Кортни. – Подобного зрелища молодым леди лучше не видеть.

– Я посоветовал Бенбруку держать детей подальше от окон. Такая забота о чувствительных девочках делает вам честь, мистер Кортни. Но вы оказали бы семейству куда большую услугу, доставив его в безопасное место.

– Не сомневайтесь, генерал, так и будет – как только я починю двигатель.

– Боюсь, на это не остается времени, сэр. Пару часов назад весьма надежный источник известил меня: эмир Осман Аталан уже ведет сюда своих людей, которые вольются в отряды Махди.

Гордон резким жестом выбросил вперед руку, указывая на видневшийся за окном противоположный берег Нила, где просматривались строения Омдурмана.

Райдер не смог скрыть охватившей его тревоги. Если в осаде города примет участие пресловутый Осман Аталан, обстановка здесь изменится далеко не в лучшую сторону. Любая попытка оставить Хартум обрекалась на неудачу.

Новый ружейный залп подчеркнул мрачность ситуации. В наступившей затем тишине Кортни услышал мягкие звуки, с которыми падали на землю безжизненные тела.

Эмир Осман Аталан, возлюбленный божественным Махди, находился в пути. Утомительный переход его армии от берегов Красного моря к Хартуму длился уже несколько недель. Неспешная монотонная поступь множества скаковых и вьючных животных раздражала эмира. Колонна, состоявшая из верблюдов, ишаков, рабов, слуг, женщин и детей, растянулась более чем на двадцать лиг.[377] Во время ночевок лагерь представлял собой огромный палаточный город. Жены эмира следовали в занавешенных паланкинах, каждая на своем верблюде, спали они в собственных шатрах, окруженные десятками прислужниц. В авангарде и арьергарде колонны двигались сорок тысяч воинов.

Алое с черным знамя Аталана позвало на священную войну представителей трех крупнейших племен: хамранов, горцев руфар и жителей побережья Красного моря – хадендов. Именно эти несгибаемые защитники веры за предыдущие годы смогли уничтожить две египетские армии. Разгромив у Токара и Эль-Теба превосходящие силы Бакир-паши, они усыпали пустыню человеческими костями, белевшими теперь под лучами солнца. Когда поднимался западный ветер, обитатели Суакина, расположенного в двадцати милях от поля битвы, явственно ощущали тяжелый смрад, исходивший от непогребенных тел.

Эти племена сыграли важную роль и в сражении под Эль-Обейдом, где сложило свои головы семитысячное войско генерала Хикса. Но, будучи цветом мусульманской армии, сейчас, собранные воедино, они, на взгляд Османа Аталана, продвигались вперед поистине черепашьими темпами.

Эмира неодолимо влекла к себе пустыня, околдовывая суровым молчанием бескрайних просторов. Предоставив гигантской колонне самой добираться до города неверных, Аталан вместе с небольшой группой доверенных воинов – аггагиров – устремился вперед.