Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

Жизнь раба, даже такая сытая как сейчас, слез не стоит, и оплакивать ее никто не станет, а у красивой девушки Алисы скоро родиться ребенок. Маленькому человечку нужен отец. Только Аню жалко…

Легко оттолкнувшись, послал тело вперед, уже в полете извернувшись, выхватил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Последнее, что почувствовал Влад резкий толчок в грудь, отбросивший его на Никиту, будто кто-то сильно заехал локтем под вздох, вышибая воздух из легких…

Уснуть не получалось, но я ворочалась в душной темноте комнаты, путаясь в простыне и попадая ногами в дырку пододеяльника. Поняв, что ничего у меня не выйдет, решительно поднялась и потащилась в душ. Я вышла из ванны, закрутившись в полотенце, и принялась бесцельно бродить по каюте. Было горько и обидно. За себя, что так ждала, надеялась, фантазировала, что мать не может ко мне придти, потому что с ней что-то случилось. В детстве особенно тяжело ждать, а потом, взрослея, научилась жить, не вспоминая. Но все равно в глубине души все-таки ждала ее, иногда, засыпая, я мечтала, как однажды мы встретимся, тогда готова была простить все. И ее предательство, и бегство. И вот я знаю кто она и где. Никакой радости только ощущение, что со всего размаху макнули в выгребную яму. Хотелось выть. Боже, неужели я ее дочь? Лучше бы я этого не знала. Стало страшно, так страшно и больно, что захотелось забиться в дальний угол. Я сделала то, что не делала никогда в жизни, я позвонила Наташке.

— Наташа, зайди ко мне, пожалуйста, — тихо попросила я.

— Анька, ты что ли? — послышался сонный Наткин голос, — Случилось чего?

— Случилось, — пробормотала я, борясь с подступающими слезами.

— Не двигайся, — рявкнула она.

Ната ураганом ворвалась в каюту и первым делом повключала везде свет. Глянув на меня, она покачала головой, открыла бар, в котором ровной батареей стояли пузатые бутылки, подвигала их, отыскивая нужную. Найдя, с ловкостью заправского бармена подхватила бокал. Глухо булькнуло.

— Пей! — приказала она, впихивая мне в руку бокал до краев наполненный жидкостью цвета темного янтаря.

— Ната, ты же знаешь, я не пью, — попробовала сопротивляться я, с ужасом глядя на коньяк.

— Пей! — не поддалась она.

Я сделала большой глоток, обжигающая жидкость полилась мне в горло, я с трудом проглотила ее, зайдясь в кашле. Ната подождала, пока я прокашляюсь.

— Теперь говори, — так же властно приказала она.

— Ната, у меня беда, — всхлипнула я и рассказала ей, что узнала от отца, подруга слушала внимательно, иногда кивая головой.

— Ну и где беда? — спросила Наташка, когда я замолчала.

— Как я ему в глаза смотреть буду? Я же все знаю! На душе-то как погано! Как отмыться-то, Нат? К тому же наследственность… — слезы покатились из моих глаз крупным горохом.

— Бред! — как можно спокойнее проговорила Наташка, — Все, что ты сказала сейчас — бред. Давай начнем с того, что твой драгоценный Влад жив. Ну, как ты можешь отвечать за дела своей матери? Про наследственность ты мне, пожалуйста, не говори, все это сказки для самых маленьких, не будь дурой, если бы что-то было оно бы, уже вылезло это, во-первых. А во-вторых, наследственность отвечает только за тридцать процентов характера, все остальное зависит от среды и воспитания.

— Ты, правда, так считаешь? — всхлипнула я.

— Конечно, и прекрати забивать себе голову ерундой.

— Но ведь Карина моя мать, и она продала ребенка, — возразила я.

— Ну, хорошо, — Наташка закатила глаза, — тогда я скажу тебе вот что, считай, что это проведение, перст Божий, и тем, что ты освободишь Влада, ты замолишь материны грехи перед будущими поколениями. Теперь все в порядке?

— Натка, ты действительно так думаешь? — не унималась я, раз, за разом требуя подтверждения.

— Да, я так считаю. А теперь я, как доктор, прописываю тебе покой. Все пошли, спать, — она подталкивала меня к дверям моей комнаты.

— А ты останешься? — я ухватилась за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.

— Если ты обещаешь уснуть, то, так и быть, я останусь у тебя.

Она, наконец, запихнула меня в комнату, помогла раздвинуть кровать. Наташка затолкала меня к стенке, а сама устроилась с краю и выключила свет. То ли разговор с ней на меня так благотворно подействовал, то ли сказался выпитый коньяк, не знаю, но уснула я сразу, как только голова упала на подушку.

…Дышать почти невозможно, каждый вдох отзывается в теле резкой болью, а во рту густой металлический привкус. Кровь. Холодно. Кто-то постоянно колотит по щекам.

— Влад, Влад, очнись, черт бы тебя побрал! Не смей сдыхать у меня на руках!

Веки дрогнули, приоткрываясь, и из тумана выплыло перекошенное страхом лицо Никиты. Захотелось рассмеяться и успокоить друга, сказать, что он жив и с ним все в порядке, но едва стоило вдохнуть поглубже, как все внутри разорвалось, по оголенным нервам пронесся вихрь адской боли. Владу стоило больших усилий сохранить сознание.

— Влад, ты не умирай, слышишь? — канючил Никита. — Я врачей вызвал, они сейчас приедут, отвезут тебя в больницу, и все будет хорошо. Я видел людей и в куда худшем состоянии, ты выкарабкаешься.

— Не подпускай никого ко мне, — собравшись с силами, прохрипел Влад, совершенно не узнавая своего голоса, — отвези меня домой…

— Ты не выдержишь перелета, тебя надо в больницу, — попытался протестовать Никита.

— Я… раб… никто… не… посмотрит…

— Черт! — Взвыл Никита. — Хорошо, я сейчас, ты только не умирай, ладно?

Влад моргнул, соглашаясь, ни на что больше сил не хватало. Где-то послышался протяжный вой сирен. Покачиваясь на волнах полузабытья, он слышал топот множества ног и гул далеких голосов. Открыть глаза, осмотреться сил не было. Становилось все холоднее, будто в зиму вышвырнули голым на снег. Грубо схватили за руку и, развернув ее, воткнули иглу. Больно. Потом несли куда-то, каждый шаг невидимых ног отзывался резкой болью, в груди что-то отвратительно булькало, не давая вдохнуть. Где-то заработал мотор. Домой! Он едет домой к Ане! Он опять вляпался, она расстроиться и станет его ругать… Домой!..

В сон вклинился настойчивый звонок. Я резко села на кровати, ненавижу звонки, особенно под утро, ничего хорошего от них ждать не приходится. Я осторожно подняла трубку, как будто она могла в любой момент превратиться в ядовитую змею.

— Романова, — осторожно проговорила я.

— Аня, — донесся до меня далекий голос Никиты, — Аня, слушай меня внимательно, очень плохая связь, — его голос еще больше отдалился, перекрываемый помехами.

— Никита! — заорала я в трубку, чувствуя, как внутри все сжимается от страха, — Кит, я тебя не слышу!