Sindroma unicuma. Книга 2. - Блэки Хол

— Но унижение состояло далеко не в этом, — тон Альрика стал резким. — Ссыльных предупредили: они могут забрать только то, что донесут на себе до эшелона. Остальное останется на дороге. Знаете, что на западном побережье температура зимой опускается до минус тридцати и ниже? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Все — мужчины, женщины, старики, дети — шли в теплых шапках, сапогах, валенках, шубах, куртках, тулупах. И несли грудных детей, завернутых в одеяла. Разве не дикость в середине июля?

Декан смущенно крякнул.

— Младенцев тоже переселяли?

— Да. Высылке подлежали все здравствующие поколения семей каждого из повстанцев — от мала до велика. Ссыльным запретили брать лекарства, поэтому мужчины несли соль. Обыкновенную поваренную соль в мешках в качестве антисептика. На своих руках и спинах переселенцы умудрились донести до эшелона продукты, инструменты, хозяйскую утварь, бытовые мелочи… Даже о прялках не забыли.

— Надо же… — пробасил Стопятнадцатый и, отставив чашку, смущенно огладил бороду. — В таких подробностях… У вашего батюшки прекрасная память.

— Это семейное. Собственно, об участии отца в операции мне поведала мать. А он рассказал ей незадолго до смерти.

— Разве ваш батюшка не давал клятв и обещаний о молчании?

— Как ни странно, нет. Целью победителей имелось показать, напугать и приструнить, чтобы устрашало и передавалось из уст в уста. Отца впечатлило. Участникам оцепления запретили вмешиваться, велели лишь вовремя удалять с перегона вещи, которые теряли обессиленные люди. Один старик не выдержал на жаре и упал с сердечным приступом посреди дороги. Он нес чемоданчик со скорняжным и портновским инструментом, который тут же забрали первачи. Девушка, шедшая со стариком, плакала, стоя, над телом, пока не затерялась среди ссыльных. Старик так и остался лежать на дороге — в теплых рукавицах, меховой шапке и унтах.

— Значит, если бы упал человек…? — с легкой запинкой спросил Стопятнадцатый, не закончив вопрос.

— Они и падали. Запинались, спотыкались — и падали, — пояснил собеседник. — Около тридцати человек на более чем шесть тысяч ссыльных. Их оттаскивали в грузовик — живых и умерших. Какова их дальнейшая судьба, отец так и не узнал.

Декану не удалось сдержать судорожного вдоха.

— У женщины, несшей грудного ребенка, приключился тепловой удар. Рядом идущие поддержали её ценой скинутых на землю припасов. Зато они не дали упасть ребенку, — усмехнулся криво Альрик. — Кто знает, вдруг младенец умер в первую же зиму от переохлаждения или недоедания? Может, стоило бросить его и не жертвовать двумя мешками крупы и муки ради лишнего бесполезного рта?

— Ты говоришь страшные вещи, — покачал головой декан. — Даже звери милосерднее людей.

— Напрасно идеализируете животный мир, Генрих Генрихович. В голодные годы некоторые виды оставляют своих детенышей умирать, потому что не могут прокормить потомство.

— Тебе виднее, — согласился хмуро собеседник.

— Каким бы унижениям не подвергали побежденных, они остались людьми с большой буквы. Потому что чище и сострадательнее нас с вами. Возможно, даже чересчур. Если победители рассчитывали поставить их на колени, то это не удалось — ни тогда, ни сейчас, — заключил отрывисто профессор. — Ни один из мальчишек не пикнул и не пожаловался, а ведь вы представляете, каково носить привязку.

— Понятия не имею, — пробасил Стопятнадцатый и потер лоб. — Но уверен, что больно.

— Те, кто попал на западное побережье и сумел выжить, были, есть и будут сильнее нас. Я подразумеваю не физическую силу или иные особенные умения, а имею в виду общность, единение людей, родственных по духу и по крови. Это видно в глазах их детей. Они ведут себя как щенки из одного помета. Крепко держатся друг за друга, — улыбнулся Альрик.

— Получается, ссыльных вывозили на целину?

— Целины там от силы процентов десять — пятнадцать. Остальное, как вы правильно заметили, леса и болота. Необжитый край — ни жилья, ни инфраструктуры.

— Раньше ты не поднимал эту тему, — спросил декан. — Почему сегодня?

— Не знаю. Захотелось поделиться, — пожал плечами профессор и внезапно поднялся: — Вы слышали?

— Нет, — встрепенулся Стопятнадцатый. Мрачность рассказа придавила его.

Тяжело прихрамывая, Альрик вышел из комнаты отдыха. Хлопнула дверь лаборатории, и потянуло легким сквозняком.

Вернувшись через несколько минут, мужчина только и сказал:

— Показалось.

Декан тоже поднялся.

— Пожалуй, не поеду домой. Переночую в деканате. Хотя вряд ли удастся заснуть. А вы?

— Останусь здесь, — ответил коротко Альрик.

Стопятнадцатый молча кивнул и вышел.

Им было нечего сказать друг другу.

Вглядываясь в темноту за окном, профессор вспоминал тягостный полуночный разговор, а также и причину неожиданных откровений, находящуюся тремя этажами ниже, в изолированной лаборатории с грифом секретности «СОС»[42] и узкоограниченным доступом.

Сегодня как никогда мужчина почувствовал, что тиски города душат его.

Альрик умолчал о том, что среди первачей, активно участвовавших в оцеплении, оказался Георгий Мелёшин — двоюродный дед студента Егора Мелёшина, ставший впоследствии главным комендантом западного побережья.

Также он не счел нужным сообщать декану, что мать почему-то поделилась воспоминаниями отца именно с ним, Альриком, тогда еще выпускником института, не став посвящать остальных детей в события минувших дней. Наверное, потому что твердо уверилась своим нечеловеческим чутьем, что именно он исправит когда-нибудь ошибку деда, совершенную более сорока лет назад, и очистит фамилию Вулфу от налипшей грязи избранного висоратства.

15.1

Кто это смотрит на меня из зеркала, щуря спросонья глаза? Это же я, продрыхшая сном покойника до позднего утра и с трудом разлепившая ресницы.

После сладких потягиваний и зевков народился первый вопрос: «Почему не разобрана постель?» А следом возник и второй: «Откуда на мне сапоги и два свитера, причем верхний надет задом наперед?»

Вопросы сдуло, и начали всплывать — неспешно, как медузы к поверхности моря — подробности экспромтного преступления. Того самого, которое удалось. Которое не планировалось тщательно и не разрабатывалось поэтапно, но закончилось результативно, несмотря на очевидный прокол с плутанием. Виват мне, неуловимой преступнице!

Утренний душ взбодрил, подняв настроение. Приводя тело и дух в порядок, я обнаружила на пальце «колечко», проявившееся бледным рисунком звеньев-волосинок. Значит, подарок Некты чутко впитал и отразил ночные страхи о том, что меня схватят, и что безвозвратно сгину в коридорных лабиринтах.