Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

Вошед в двери, ведущие в пещеру, нельзя не почувствовать благоговейного трепета. В храме нет ни мозаики, ни драгоценных украшений: нет того великолепия, какого ожидать должно от великих вкладов и приношений. Представьте себе огромный и темный зал, со свода коего висели листья какого-то растения, стены состояли из голых высунувшихся каменьев. Темнота, освещенная двумя лампадами, горящими пред престолом, где совершали службу, тихое шептание молящихся и наконец унылый гимн органов внушали уважение к месту и вливали в душу сладостные чувства веры. По окончании обедни мы подошли к одному из пяти алтарей, обнесенному серебряной позолоченной решеткой; престол оного украшен четырьмя серебряными колоннами, которые, как и образа, увешаны золотыми и серебряными изображениями рук, ног, глаз и проч. Нам подали по восковой свече и показали белого мрамора изображение святой Розалии, положенное под престолом. Она представлена в таком положении, как бы покоилась в сладком сне, в одной руке держит она крест, другая прижата к груди, пастырский посох лежит подле нее. Она одета в золотое парчовое платье, унизанное бриллиантами; лицо открыто и прекрасно. Монах уверял нас, что все черты очень близки к настоящим мощам, кои перенесены в Палермо и хранятся в Соборной церкви. Ангел-хранитель, также мраморный, стоит у изголовья гробницы и, наклонившись, держит над святой миртовую ветвь. По сторону алтаря монах показал нам простого камня памятник, поставленный тому праведнику, который отыскал тело святой, а несколько далее и ту ущелину, где святая дева покоилась точно в том положении, в каком она представлена в гробнице. Наконец привели нас к сделанному в стене пещеры мраморному водохранилищу, в котором со свода капала вода чистая, холодная и в таком изобилии, что из церкви вниз по горе трубами проведена в долину и в город. В монастыре нет ничего особенно достойного примечания, кроме ласковости монахов, кои ведут здесь хотя заботну, но безнужную жизнь. Во всякое время они обязаны служить молебны приходящим поклонникам. Покаяние некоторых необыкновенно строго: мне встретился один, который на руках, ногах и на шее имел тяжелые вериги. В рубище, босиком, с открытой головой, тащил он их за собой с чрезвычайным усилием.

Маска скрывала лицо его, почему многие спрашивали: кто бы такой это был? Монастырь получает от приношений набожных великие суммы; потому-то я видел тут монахов весьма тучных, а молящихся очень тощих.

В северной части долины, в пяти или шести верстах от Палермо, находится загородный дом короля, называемый Китайский домик. Прекрасная мостовая, ведущая к нему, обсажена деревьями; с обеих сторон видны сады и палаты вельмож. Король большую часть лета проводит в сем замке; для входу в оный мы имели билеты. Лишь только подъехали мы к воротам, то привратник ударил в колокольчик и лишь отворил оные, толпа придворных слуг в зеленых кафтанах с галунами выбежали к нам навстречу, приняли лошадей и тотчас послали за смотрителем. Старик с тяжелой связкой ключей скоро показался и, спеша идти, издалека еще, для перевода одышки делал нам низкие поклоны. Подошед, он не спросил у нас билета. Уверял, что король очень любит русских и что он за особенную честь себя поставляет принять и показать нам все, что будет угодно. Мы уговорили его не беспокоиться; добрый старик раздал ключи служителям, поручил нас одному чиновнику и просил посетить его после прогулки.

На четвероугольном мраморном фундаменте поставлен осьмиугольный домик, весь в стеклах, покрытый изогнутой крышей, украшенной, вместо флюгера, вращающимся драконом. Крышка спускается далее стен фестонами с повешенными на них колокольчиками и поддерживается лакированными колоннами, что составляет внутри дома галерею. В архитектуре нет ничего правильного, но самое сие разнообразие, будучи поставлено между легкой и приятной архитектуры европейских зданий, представляет Китайский домик как неким чудом, волшебством. Внутреннее расположение комнат совершенно ново. Чтобы перейти из одной в другую, должно сходить и подыматься по кривым лестницам. Мебель, фарфоровые куклы, драгоценные обои, обезображенные вышитыми на оных уродами, в коих нет никакого подобия человека, птицы или зверя, нет ни оттенка, ни перспективы, но цвет красок, вид домов, китайских храмов, мостов, беседок и прочего делают при первом взгляде сию пестроту приятной; смотря на все сии чучела, думаешь, что находишься в самом Китае.

Сад, находящийся подле дворца, подлинно царский. Обрабатывая его, не упустили ничего для украшения. Оный начинается партером, изукрашенным фигурным цветником, мраморными бассейнами и фонтанами. Далее разнообразные холмы покрыты плодоносными деревьями, кустарниками и цветами. Лаванда повсюду разливает ароматы, тут роща, там проспект, кронные деревья, на площадках и возвышениях стоят беседки, тут гладкая дорожка, тут на пруде фигурная лодка, там великолепный фонтан, а тут под скалой журчит ручей.

Так называется общество, содержимое по подписке знатнейшего дворянства, где король есть первый член. В доме сего собрания даются в неделю один или два бала, а для собеседования съезжаются каждый вечер. В первый день 1808 года Дмитрий Павлович Татищев представил капитана с четырьмя офицерами королю и королеве. Когда министр подвел нас к королю, то Его Величество, оставя карты, встал и, сказав: «Я люблю русских; надеюсь, что здесь не будет вам скучно», вошел в другую залу и, издали сделав знак рукой королеве, сказал ей: «Рекомендую вам господ русских офицеров». Ее Величество после министра весьма ласково разговаривала с капитаном, а потом и с офицерами. Следуя примеру столь благосклонного приема, вельможи в лентах и звездах, дамы в шелковых робах, одни за другими говорили нам пышные приветствия. Обошед придворный круг, выслушав все роды вежливостей, дежурный директор общества граф Сан-Жуани представлял нас некоторым господам, дал нам билеты для входу во всякое время в собрании и наконец, когда начались кондратанцы, подвел нас к дамам и поставил с ними в первые пары.

В час по полуночи бал кончился. Королевская фамилия уехала, придворный штат начал разъезжаться. Мы приглашены были директором остаться ужинать. Скоро отворились двери, музыка заиграла марш, и все пошли в столовую. Оная была великолепно освещена, блеск от хрусталей, бронз и серебра ослеплял глаза. В окнах поставлены были прозрачные картины. На одной представлялось ночное морское сражение; на другой горело село; на третьей занималась заря и восходило солнце; а самая лучшая представляла вид Байи (что близ Неаполя) с развалинами, при лунной ночи. Дамы и кавалеры сели за общий стол, нас посадили за особый, и некто в шелковом шитом кафтане, в кошельке, распудрен, в башмаках со стразовыми огромными на них пряжками, подошел и с видом знатного господина спросил: «Чем могу служить господам русским?» Слуга подал длинный реестр, и мы догадались, что шелковый кафтан был хозяин трактира, он просил нас выбрать блюда; из оных более 20 были означены такими именами, каких я сроду не слыхивал. Мы приказали подать блюда самых пышных названий и вместо Bef alla mode, ели говядину, вместо Bombe di Sardanapalo сладкий фарш; тут даже хлеб имеет свое прилагательное и alla! В заключение сам хозяин потчевал нас пирожными, подлинно прекрасными, за то и заплатили мы ему недурно. Слуга, получивший червонец, восхищенный такой щедростью, проводил нас до экипажей и на лестнице по секрету объявил, что хозяин его взял с нас втрое дороже.