Черный Баламут. Трилогия - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жертва - Я, Я - ее совершенье, Возглас "Сваха!", священная куща, Заклинание, чистое масло, Я - огонь, Я-в него приношенье.
Цель, держава, владыка, свидетель, Я - жилище, прибежище, друг - Я. Я - рожденье, устойчивость, гибель, Я - сокровище, вечное семя…
Сын Жаворонка был уверен, что не знает такого гимна. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться, поклонился Опекуну Мира, повернулся и отправился восвояси.
Закон был соблюден… но все время, пока Брахман-из-Ларца возвращался к ставшему родным полю боя, ему думалось странное.
Он чувствовал: огненноглазый учитель, безымянный Гуру, пошел бы вперед. Прямо на Опекуна Мира, через простор Предвечного Океана, на грозящий палец - не задумываясь и не останавливаясь.
Даже если бы за спиной Вишну тесно встали ряды Тридцати Трех вкупе с ганами, якшами и киннарами их свит.
Один на всех.
Вопреки Закону, назло Пользе.
* * *
…От подножия западных холмов в тыл противнику ударили Ракшас-Виманы - гигантские колесницы о восьми колесах. Запряженные упырями-пишачами с оскаленными лошадиными мордами, Виманы осенялись знаменами, насквозь пропитанными гнилой кровью, и гирляндами цвета одеяний Царя Смерти-и-Справедливости. Сделанные из черного железа, они были покрыты в три слоя медвежьими шкурами, а вместо зонтов на древках сидели пестрые стервятники, распластав крылья над "гнездом".
Смяв и опрокинув пехоту, Ракшас-Виманы полукругом оцепили захваченный плацдарм, и каждая из них превратилась в рукотворную гору, подобную скоплению глазной мази. Многочисленные пещеры и гроты открылись в склонах, поросших сетями буро-зеленых лиан и мхов, огонь сверкнул в проемах - и исторглись из горного чрева потоки стальных копий, стрел, дротиков, а также шипастых палиц, громыхающих при столкновении и способных испепелить слона.
Почти сразу над горами, несущими смерть, в небе возникли синие облака, подобные бездымному пламени, и ураган железных камней забарабанил по Ракшас-Виманам. Иные из них поперхнулись ливнями оружия, иные же раскрылись сверху кратерами вулканов, отплевываясь от облаков пучками травы-эракл, где каждая травинка становилась в полете метательной булавой "Ушастая Наковальня".
Облака же соколами метались по небу, отрыгиваясь "Громом Полуночи" о восьми дисках, посвященным Неистовому Рудре и превращающим в горсть грязи колесницу с упряжкой.
И мнилось неискушенному взгляду: настал конец света.
А искушенному мнилось то же самое…
* * *
Дрона не раз замечал, что внешне они очень походят друг на друга: он, сын Жаворонка, и безымянный учитель, взявшийся посвящать Дрону в науку о небесном оружии.
Оба поджарые, сухие, жилистые, оба резки в движениях, когда хотят того, и лениво-замедленные, когда опять же хотят того. Покой рождал стремительность сразу, без перерыва, без задержки, способной быть увиденной снаружи.
Гладь мигом становилась потоком.
И тот, и другой были скуластыми и черноглазыми… Но взгляд аскета-погонщика, даже спокойный, все равно пылал ярым огнем пекла, кипел затаенными страстями. Глаза же Дроны скорее походили на темные омуты-бочаги, какими изобилует река Ямуна в верхнем течении, омуты, где кто-то дремлет в непроглядной глубине под корягой, но кто именно и дремлет ли? - рассмотреть невозможно.
Они были похожими и разными.
Учитель и ученик, пламя и лед.
Но первый делился, как делится теплом огонь, щедро и без оглядки, а второй замораживал знание в себе, словно ледяная глыба, все и без остатка.
Они…
Однажды Дрона после особо удачного сражения, когда "Посох Брахмы" схлестнулся с "Южными Агнцами" и не уступил последним, решил отправиться за учителем. Он прекрасно понимал, что его собственное тело сейчас сидит в созерцании за сотни реальностей отсюда, что местонахождение подлинного тела учителя может быть совершенно любым, от райских сфер до геенны, но удержать себя не сумел.
Впервые в жизни.
Что-то зрело в сыне Жаворонка, тайное семя, и только сейчас первый росток проклюнулся наружу.
Хоть бы слово, мимолетный взгляд - не во время битвы-учения, а просто так, пусть даже равнодушие… пусть даже окрик.
Пусть.
Но, добежав до дальнего холма и одолев склон, Дрона увидел лишь пустую тропинку от вершины к подножию, да еще слепил взор на западе блеск Предвечного Океана.
Учитель исчез, не дожидаясь ученика.
Как всегда.
Дрона стоял, смотрел на тропинку, которая издевалась над сыном Жаворонка, сворачиваясь в кольца и ведя в никуда, а в душе Брахмана-из-Ларца творилось странное. Ему казалось: нарушь он сейчас все приличия и кинься по тропинке-насмешнице, ударься всем телом о пустоту, закричи подобно обиженному ребенку - безымянный аскет-погонщик явится обратно.
Возьмется за распушенный кончик косы, затеребит кисточку, язвительно усмехнется и наконец обратит внимание на Дрону. Не как на щенка, которого любопытно обучить десятку-другому команд, а как на живого человека, с которым можно спорить или беседовать.
Крикнуть?
Броситься?!
Но как же Закон… и Польза…
Дрона обругал самого себя и пошел прочь из Начала Безначалья.
Всю обратную дорогу ветер хватал его за шиворот, норовя затащить назад.
* * *
…По обезлюдевшему полю брани шел слон.
Гигант с серо-стальной шкурой, покрытой морщинами, он был подобен грозовой туче и во столько же раз превосходил размерами матерого самца, вожака стада, во сколько древесный удав больше банановой змейки. Надвигаясь на опрокинутые колесницы, он в тот же миг растаптывал их вместе с конями и трупами возниц, попирая других слонов, он сокрушал их подобно Колесу Времени или планете Кету, страшнейшей меж любыми другими планетами, сокрушитель-нице земной тверди.
Мужи в железных доспехах, конные и пешие, издавали под его тяжестью звук, подобный хрусту толстых стволов бамбука.
Двигаясь без седока, не нуждаясь в кольчужной попоне, тот бронный слон медленно поводил из стороны в сторону мощным хоботом, напоминающим медный карнай, и вместо звонкого гудения из жерла вырывались пламенные наги-змеи, исчерчивая небосвод от запада до востока.
Над макушкой слона висело багряное облако, напоминая собой кипень свирепого пламени, и исторгало из чрева пылающие головешки, ужасно гудя, словно грохотали тысячи барабанов.
А навстречу слону-исполину двигалась колесница.
Гора Махендра была ее передком, а гора Кайласа - задней частью, осью колесницы служила стремнина Ганга, Матери рек, звезды же стали на ней колесами. Украшенная молниями и радугами, сине-красная, дымно-багровая, жгуче-гневная, та превосходная колесница, будучи лишь на пядь меньше вражеского слона, источала сияние и внушала ужас.
Жезл Брахмы, Жезл Кали, Жезл Рудры и многочисленные перуны Громовержца угрожали миру гибелью, ощетинясь с бортов колесницы, - адские псы
