Путь Никколо - Дороти Даннет

— Турнир? — словно во сне повторил Николас.

— Прямо на поле боя. На равнине между двумя армиями. Все под надлежащим надзором, во время объявленного с обеих сторон перемирия. Рыцарство. Безумие, — пояснил Тоби.

Послышался голос Феликса:

— Он разговаривает. Ему лучше. Николас, скажи им, чтобы отпустили меня.

Феликс подошел к его койке. Подмышкой он держал свой великолепный шлем, подаренный дофином, с алыми перьями и навершием в виде орла, с карбункулами вместо глаз. Должно быть, он привез его с собой из Генаппы.

Феликса изменился: крепче стала шея, нос и скулы окрепли и приобрели более резкие очертания. Больше никаких завитых локонов. Волосы, обрезанные чуть ниже ушей, были совершенно гладкими, примятыми под тяжестью шлема.

— Кто-то сказал, будто ты убил восьмерых человек, — заметил Николас. — Это ложь. Ты заболтал их до смерти.

Юлиус также подошел ближе. Рука по-прежнему висела на перевязи, и мужественное лицо казалось бледнее обычного. Он обратился к Николасу тем же начальственным тоном — стряпчий к подмастерью, — как дома, в Брюгге:

— Он сказал правду. Он отлично сражался, для мальчишки, который никогда не слушает, что ему говорят. Брал уроки в Милане?

— Да. А кто еще участвует в турнире?

Николас не смотрел на Тоби, но ощущал на себе жар его взгляда.

— Я ведь записывался на поединок в Брюгге. Это правда, ты знаешь. Если уж я мог сражаться на турнире Белого Медведя, то справлюсь и с какими-то выскочками-наемниками.

— Кто? — повторил Николас, с трудом удерживая глаза открытыми.

— Да никого значительного, — ответил Феликс. — Нардо да Марсиано, он будет биться с Франческо делла Карда. Еще Серафино да Монтефалькони бросил вызов какому-то Фантагуццо да Сант-Арканджело. Поэтому я тоже заявил об участии. Граф сказал, что можно.

— Граф, — процедил Тоби сквозь зубы, — сказал, что любой из тех, кто уцелел при Сарно, может выйти на поединок, и тогда он удвоит награду. Феликс мог выбрать кого угодно, хоть самого Пиччинино.

— Тот бы струсил, — заметил Николас, не сводя взгляда с Юлиуса. Тот в ответ чуть заметно пожал плечами и кивнул. — Скорее всего, Пиччинино позвал бы своих браккийских арбалетчиков, чтобы они подстрелили Феликса по пути к ристалищу. Вот и все дела. Так в чем сложности? Если Феликс уже убил восьмерых, то как его может одолеть какой-то простой смертный?

— Я им говорил, что ты так и скажешь! — воскликнул Феликс. — Так что давай, скорее, вставай, поможешь мне подготовить оружие и записать имена всех участников турнира. Я еще не закончил — для потомков.

— Ты, может, и нет, зато я — закончил. — И глаза Николаса, наконец, закрылись. Он думал, что полностью владеет собой и откроет их, едва лишь Феликс уйдет. Но на сей раз воля оказалась беспомощна.

Впрочем, то был его последним невольным отступлением. Когда он очнулся в следующий раз, то бодрствовал несколько часов кряду: так что смог даже поесть и наконец, выслушать повествование о Сарно. Город должен был сдаться после долгой бескровной осады, но из-за дезертирств начался приступ одной-единственной башни, и когда эта атака закончилась удачно, то сама собой переросла в общее наступление, не спланированное, разрозненное и лишенное руководства. Нападающие, как верно сказал Лионетто, были расстреляны со стен из собственных же ружей.

Асторре смог спасти почти весь свой отряд, — но он был единственным, кому это удалось. Дезертировавшие стрелки не имели к нему отношения. Король Ферранте с двумя десятками всадников ускакал в Неаполь. Миланский посол потерял все свои бумаги, но живым и невредимым добрался до Ночеры. Уцелел также и Строцци, который (по словам Юлиуса) загодя успел вывезти из Неаполя все ценности и свои сбережения. А теперь герцог Джон Калабрийский остался победителем на поле боя. Ему оставалось лишь перегруппировать войска, получить подкрепление и двинуться победным маршем на Неаполь.

Их войско, застрявшее в Абруцци и развлекающееся турнирами, остановить его не могло. Юлиус был преисполнен презрения. Но опытный вояка Асторре заставил всех прислушаться к голосу здравого смысла. Он уже вполне пришел в себя: глаз, полуприкрытых давним шрамом, горел боевым задором, а ноги казались еще более кривыми, чем обычно.

— А что нам остается делать? Не можем обойти Пиччинино стороной, не можем его разбить. Но если он будет стоять здесь, преграждая нам путь, то мы не дадим ему возможности броситься на помощь герцогу Джону. Чем дольше мы его тут продержим, тем больше шансов получить подкрепление из Милана. Так я скажу: заставьте его драться на турнире. Пойте ему песни. Делайте, что угодно, только бы выиграть время.

Наблюдая за Асторре, Николас видел, что все эти речи не обращены к нему напрямую. С тех пор, как он вернулся, капитан избегал его. Он был новым мужем демуазель, вполне способным вскочить и начать отдавать приказы, тогда как еще вчера он был всего лишь мальчиком для битья. Асторре никак не мог справиться с этой мыслью. Николас понимал его затруднения.

Он надеялся, что у наемника хватит ума обратиться со своими вопросами к Юлиусу, который до сих пор не проявлял ни малейшего любопытства к этому браку, — возможно, опасаясь рассердить грозного лекаря. Но им с Юлиусом необходимо поговорить, и чем скорее, тем лучше.

Подходящий случай выдался в день турнира, который был обставлен по высшему разряду: не какие-то там драки на кулаках в деревенском сарае. Как-никак представители графа встречались с рыцарями герцога, и честь обеих сторон требовала истинного великолепия.

Даже Братство Белого Медведя в Брюгге не смогло бы превзойти этих приготовлений. Подстегиваемые соперничеством, плотники обеих армий выстроили ограждения и ложи, рабочие возвели вокруг разноцветные шатры, увешанные щитами. Солнце отражалось в ревущих трубах герольдов, и ослепительно сверкали доспехи. Длинные яркие чепраки лошадей волочились по траве. Их гривы были заплетены и украшены перьями. Птицы и дикие звери топорщились и скалились со шлемов поединщиков, выстроившихся вокруг турнирного поля, точно некий пугающе оживший бестиарий. Позади шатров, по обе стороны от ограждений расположились армии соперников. Николас также явился туда, опираясь на здоровую руку Юлиуса.

Капитан самолично снаряжал Феликса. Синий цвет Шаретти можно было разглядеть издалека, даже с тех мест, что подыскал для них стряпчий.

— С ним все будет в порядке, — заявил он. — Даже Асторре удивился его способностям.

— Я не дал ему поучаствовать в турнире Белого Медведя, — отозвался Николас. — Но он об этом ничего не знает.