Гиперион. Падение Гипериона - Дэн Симмонс

Из быстрых черных штрихов сложился темный фон, придавший портрету Гладстон глубину.

– Вряд ли это можно назвать связью, – заметил я. – Я вижу сны, сны о Гиперионе. Сообщения, которые вы получаете по мультилинии, подтверждают, что мои сны адекватны происходящим там событиям. Но я не могу общаться ни с пассивной личностью Китса, ни с ее носительницей или прочими паломниками.

Мейна Гладстон прищурилась:

– Откуда вы узнали о передачах по мультилинии?

– Консул рассказал паломникам, что может отправлять сообщения через комлог и мультипередатчик своего корабля. Они разговаривали об этом в Башне Хроноса, как раз перед спуском в долину.

– И как им понравилось откровение Консула? – спросила Гладстон тоном адвоката: наследие тех лет, когда она еще не оставила юриспруденцию ради политики.

– Они давно знают, что среди них есть шпион, – сказал я, убирая карандаш в карман. – Вы сами предупредили об этом каждого.

Гладстон взглянула на своего помощника. Лицо Хента ничего не выражало.

– Раз вы поддерживаете с ними связь, – сказала она, – вам должно быть известно, что мы не получили от них ни единой мультиграммы с тех пор, как они покинули Башню Хроноса и начали спускаться к Гробницам Времени.

Я покачал головой.

– Прошлой ночью сон прервался как раз на том, что они подошли к долине.

Мейна Гладстон встала, прошла к окну, подняла руку, и экран погас.

– Значит, вы не знаете, живы ли они?

– Нет.

– Каково было их положение, когда вы… видели их во сне в последний раз?

Хент не отрывал от меня глаз. Мейна Гладстон смотрела на темный экран, повернувшись спиной к нам обоим.

– Все были живы, – сказал я. – За исключением Хета Мастина, Истинного Гласа Древа.

– Он мертв? – спросил Хент.

– Он исчез из ветровоза в Травяном море двое суток назад – после того, как разведчики Бродяг уничтожили корабль-дерево «Иггдрасиль». Но недавно паломники видели с Башни Хроноса, как человек в мантии шел через пустыню в направлении Гробниц.

– И это был Хет Мастин? – спросила Гладстон.

– Они так предположили, но точно сказать не могли.

– Расскажите об остальных, – попросила секретарь Сената.

Я перевел дух. Из снов я знал, что Гладстон лично знакома по меньшей мере с двумя участниками последнего паломничества к Шрайку. Отец Ламии Брон был ее коллегой по Сенату, а Консул являлся личным представителем Гладстон на тайных переговорах с Бродягами.

– У отца Хойта сильные боли, – сказал я. – Он рассказал остальным историю крестоформа. Консул узнал, что Хойт носит на себе крестоформ… даже два. Отца Дюре и свой собственный.

Гладстон кивнула.

– Значит, он не избавился от паразита-воскресителя?

– Нет.

– И с приближением к логову Шрайка он беспокоит его все сильнее?

– Кажется, так.

– Продолжайте.

– Поэт, Мартин Силен, все это время пьянствовал. Он убежден, что его неоконченная поэма предсказала ход событий и продолжает ими управлять.

– На Гиперионе? – спросила Гладстон, не оборачиваясь.

– Повсюду, – ответил я.

Хент бросил взгляд на секретаря Сената и снова уставился на меня.

– Силен сумасшедший?

Я не опустил глаз, но промолчал. По правде говоря, я и сам не знал.

– Продолжайте, – попросила Гладстон.

– У полковника Кассада навязчивая идея: отыскать женщину по имени Монета и убить Шрайка. Он подозревает, что Шрайк и Монета одно и то же существо.

– Он вооружен? – спросила Гладстон очень тихо.

– Да.

– Продолжайте.

– Сол Вайнтрауб, ученый с Мира Барнарда, надеется войти в Гробницу под названием «Сфинкс», как только…

– Извините, – перебила меня Гладстон. – Его дочь все еще с ним?

– Да.

– И сколько Рахили сейчас?

– Пять дней, по-моему. – Я закрыл глаза, пытаясь припомнить подробности вчерашнего сна. – Да, – повторил я, – пять дней.

– И она все еще растет наоборот?

– Да.

– Продолжайте, господин Северн. Расскажите, пожалуйста, о Ламии Брон и Консуле.

– Ламия Брон выполняет волю своего бывшего клиента… и любовника, – сказал я. – Личность Китса считала, что должна встретиться со Шрайком лицом к лицу. Госпожа Брон намерена сделать это вместо Китса.

– Господин Северн, – начал Ли Хент, – вы говорите о «личности Китса» так, словно она не имеет никакого отношения к вашей собственной…

– Пожалуйста, Ли, потом, – быстро перебила его Мейна Гладстон. Обернувшись, она снова посмотрела мне в глаза. – А как поживает Консул? Он объяснил, что побудило его присоединиться к паломникам?

– Да, – ответил я.

Гладстон и Хент ждали.

– Консул рассказал им о своей бабушке, – сказал я. – Женщине по имени Сири, которая возглавила восстание на Мауи-Обетованной полвека назад. А также о том, что его собственная семья погибла во время битвы за Брешию, и признался в своих тайных встречах с Бродягами.

– Это все? – спросила Гладстон, не сводя с меня лихорадочно блестящих карих глаз.

– Нет, – ответил я. – Консул объявил, что именно он включил созданное Бродягами устройство, ускорившее открытие Гробниц.

Хент вскинул голову, его нога соскользнула с подлокотника кресла. Гладстон прерывисто выдохнула.

– Это все?

– Да.

– Как реагировали остальные на его признание в… предательстве? – спросила она.

Я помолчал, пытаясь выстроить обрывки сна в линейной последовательности.

– Некоторые стали возмущаться. Но никто не выказал беззаветной верности Гегемонии. Паломники решили продолжать путь. Мне кажется, все они в глубине души считают, что возмездие должно прийти от Шрайка, а не от людей.

Хент стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Будь Консул здесь, – резко произнес он, – живо убедился бы в обратном.

– Спокойно, Ли. – Гладстон возвратилась к своему письменному столу и зашуршала бумагами. Сигнальные лампочки линий связи нетерпеливо мигали. Я поразился, что она потратила столько времени на беседу со мной. – Благодарю вас, господин Северн, и прошу вас остаться на несколько дней. Ваши апартаменты в жилом крыле Дома Правительства.

Я встал.

– Мне нужно на Эсперансу за вещами.

– Не беспокойтесь, – сказала Гладстон. – Ваш багаж прибыл сюда раньше вас. Ли вас проводит.

Я поклонился и пошел за долговязым Ли к двери.

– Да, господин Северн… – окликнула меня Гладстон.

– Я вас слушаю.

Секретарь Сената улыбнулась.

– Я высоко ценю вашу искренность, – сказала она. – Но начиная с этого момента, будем считать, что вы – придворный художник, и только. Не рассуждающий, невидимый и неслышимый.

– Понятно, – ответил я.

Гладстон кивнула и в следующее мгновение уже переключилась на мигающие лампочки теле – и прочих фонов.