Путь Абая. Том 1 - Мухтар Ауэзов

После этого решить вопрос было уже не трудно. Все, кто начал говорить, поддерживали Абая. Молчали одни иргизбаи: соглашаться с Абаем они не могли, а спорить— не решались.

Тут же Абаю было поручено сообщить Лосовскому, что главным бием Балкыбекского съезда намечен Асылбек.

Лосовский, как обычно, охотно согласился, услышав, что Абай положительно отзывается об избраннике, и Асылбек был утвержден.

Закончив это дело, Абай заговорил с Лосовским о Базаралы. Он начал так, как будто это была его собственная жалоба, его личное душевное горе. Но Лосовский с первых же слов Абая прервал его.

— Я ждал, что вы заговорите со мной о деле Кауменова… Еще в городе ко мне от вашего имени приходил Андреев и спрашивал о нем… К сожалению, я ничего уже не могу сделать: это дело ушло из нашего управления. Оно приобщено к делу беглого разбойника Оралбая. И так как тот совершал нападения и в Семипалатинской и в Семиреченской областях, то оно разбиралось в канцелярии степного генерал-губернатора в Омске. Решение состоялось давно, исполнение приговора задерживалось только из-за поимки преступника, считавшегося в бегах. Когда вы выезжали сюда, Кауменова уже отправили по этапу в Омск. Его судьба решена: пятнадцать лет каторги… Вот все, что я могу вам сообщить.

Абая глубоко поразила такая развязка дела Базаралы. Он даже не попрощался с Лосовским и вышел из юрты, потрясенный тяжелой вестью.

При мысли о Такежане, Исхаке и других родичах, выдавших Базаралы властям и состряпавших ложный приговор, душа его леденела. Выйдя из юрты, он не знал, куда идти. Перед его глазами так и стоял Базаралы, кипучий, пламенный, прямой… Кандалы сковывали его руки и ноги, он был в руках палачей, не понимающих его языка, не могущих оценить его прекрасной души… Слезы потекли из глаз Абая. Опустив голову, он спешил уйти от гудевшей кругом толпы. Ему казалось, что у него все тело избито…

Конский топот вывел его из тяжелого оцепенения: это догоняли его Жиренше и Кунту, посланные остальными узнать, чем кончились переговоры с начальством. Абай с усилием овладел собой.

— Асыл-ага утвержден, да будет это к счастью… Передай ему и всем остальным… — сказал он.

— Благодарны твоей справедливости, да будет светел твой путь! — ответил Жиренше и, прищурившись, весело рассмеялся. — Ты оказался «не сыном отца, а сыном народа», по твоим же словам!.. Большая слава о тебе по степи пойдет! Хоть ты не сам стал главным бием, но по своему выбору поставил бия на сборе четырех племен!.. А твои иргизбаи пускай обижаются… И как они не поймут, кем бы они были, если бы не ты? Кунту радуется за Асылбека, а я за тебя!

И он пожал Абаю руку. Но тот, хотя и улыбнулся в ответ, не мог все же избавиться от гнетущей тоски.

— Эх, Жиренше, что мне в этом… Иду от ояза, как стрелой пронзенный… Базаралы! Где сейчас мой Базаралы? Я-то надеялся помочь ему через Лосовского!.. А услышал страшную весть: Базаралы отправлен по этапу в Омск, оттуда пойдет на каторгу. На пятнадцать лет… Все мои надежды рухнули…

Жиренше побледнел и затих, новость потрясла и его.

Абай пошел дальше, в отчаянии думая о том, что помощи искать негде, если Лосовский сделать ничего не может… Не может — или не хочет? Абай только сейчас понял, как сухо и холодно заговорил Лосовский, едва прозвучало имя Базаралы, как поторопился сразу отказать в заступничестве… Он вдруг вспомнил слова Михайлова: «Попробуйте испытать его в более серьезных делах, тут-то его истинная сущность и покажет себя!» Как прав оказался его мудрый друг!.. А ведь Лосовский мог бы сделать многое — хотя бы опровергнуть ложный приговор волостных, подтвердить, что Базаралы не имеет никакого отношения к Оралбаю… Но, видно, то, что можно сделать для безобидного Кокпая, нельзя сделать для Базаралы: в нем Лосовский чует непримиримого врага властей и чиновников… И в этом прав Евгений Петрович!.. Как знает он жизнь и людей…

Радостные голоса вырвали Абая из его горького раздумья:

— Да это же Абай!.. Ну да, он сам, так и есть!..

— Свет мой Абай, дорогой, наконец-то нашли тебя! Абай оглянулся: к нему, задыхаясь, спешили его друзья — жатаки Даркембай и Дандибай. Отыскав Абая среди такой огромной толпы, старики не знали, как выразить свою радость.

Абай решил немедленно же взяться за их дело. Расспрашивая о делах в Ералы, он повел их с собой.

Даркембай был в новом чапане, хорошо сидевшем на его широких плечах, в новой шапке. Дандибай приехал в домотканом бешмете из верблюжьей шерсти и в старой мерлушковой шапке. Морщинистый, худой, с резко выступавшими над редкой бородкой скулами, он был старше Даркембая, спина его начала уже горбиться, он с трудом поспевал за спутниками, стараясь не отставать. У него болела поясница, и он шел, заложив за спину плеть. Рядом с Даркембаем он казался его старым конюхом.

Абай привел его к кучке иргизбаев, сидевших в стороне от толпы. В середине восседал румяный Майбасар, поглаживая бороду, вокруг него разместились Такежан, Исхак, Шубар, Акберды и другие аткаминеры. Они только что говорили об Абае, резко осуждая и его обращение к родичам при избрании главного бия, и выбор не кого-либо из иргизбаев, а какого-то бокенши Асылбека. Больше всех злился Майбасар.

Уверенный в том, что начальство стоит за родных Кунанбая, он лелеял в душе большие надежды. Никому не признаваясь, он страстно мечтал, что главным бием сбора выберут именно его. «Наша молодежь стала волостными, главного бия намечают из Тобыкты — кому же им быть, как не мне, старшему среди всех иргизбаев, брату Кунанбая?..» Он уже подсчитывал будущие доходы: «На этом съезде много запутанных крупных дел… к тому, кто будет решать их, все кинутся… Тут большим доходом пахнет! Если бог поможет, косяки и отары домой пригоню…» — мечтал он. И вдруг Такежан и Исхак собрали их тут и объявили: «Великое счастье само к нам привалило, а Абай отдал его в чужой род! Все он, все из-за него!»

Майбасар весь почернел от злости, у него даже нос заострился.

— Как он смеет гнать счастье, когда оно само приходит! — возмутился он. — Уж если он так уважает Асылбека, пусть сам одаряет его своими стадами! Сумасшедший! Отдать чужим должность, которую четыре племени уступили нам из уважения к нашему хаджи! Уж если отдавать, так не даром, надо и себе что-нибудь выговорить, а он, как дервиш какой-то, счастье оттолкнул, честь наших предков на ветер пустил!..

Остальные иргизбаи вполне разделяли негодование Майбасара.

— И чего это он так горячо твердил нам о помощи бедным, немощным, сиротам, несчастным? — со злой усмешкой обратился Такежан к Шубару. — Так говорят только на похоронах, собирая пожертвования неимущим! Кого же это мы хороним на Балкыбекском съезде? Верно Майекен сказал — дервиш какой-то!

Шубар ценил и уважал Абая, понимая, что тот занимает особое место среди всей его родни. Но за глаза, особенно в присутствии Такежана и Майбасара, Шубар и сам подсмеивался над дядей. Так и сейчас, подергивая по привычке кончиком своего длинного прямого носа, он насмешливо фыркнул и язвительно сказал:

— Какой же он дервиш, Такежан-ага? Он настоящий мулла-проповедник. Разве не прочел он нам длинного нравоучения совсем так, как каждый день читают нам имамы-наставники? Почему же нам не познать лишний раз пути божии и на Былкыбекском съезде?

И он презрительно рассмеялся, за ним и другие: все оценили едкость насмешки, зная, как недолюбливает сам Абай пустые и бесцельные проповеди духовенства. Но как раз в эту минуту они заметили Абая, подходившего к ним с двумя стариками, и при виде его, как всегда, притихли. Только Такежан не замолчал. Он узнал старика Дандибая и понял, в чем дело.

— Ну, получите еще, если вам мало! — зло сказал он. — Абай бросил начальство и опять тащит сюда своих бедняков!.. Боже милостивый!.. Совсем добродетельным стал наш Абай. Может быть, после убийства царя он за покаяние принялся? Как бы в Мекку не отправился! Вернется с чалмой на голове и с молитвой на устах настоящим наставником-эффенди, вот уж будет тогда поучать нас!..

Шубар и Майбасар, отвернувшись, засмеялись.

Абай и старики подошли к сидевшим. Оба жатака отдали салем и спросили о благополучии аулов. Иргизбаи поздоровались с ними недружелюбно, — все знали, что это жатаки, неустанно добивающиеся уплаты за потраву посева, и поняли, что Абай привел их сюда не зря.

Абай ни с кем не поздоровался, хотя некоторых из сидевших в кругу сегодня еще не видел. Заложив руки назад и держа в зубах папиросу, он молча стоял, обводя родичей холодным испытующим взглядом. Наконец он вынул изо рта папиросу и заговорил, будто вычитывая имена по списку:

— Такежан, Исхак и Шубар, вы, трое волостных, пойдемте со мной. Надо поговорить. — И, сделав рукой с дымившейся в ней папиросой знак старикам двигаться вперед, пошел за ними, не оборачиваясь.

Шубар вскочил первым, Такежан и Исхак, грузно покачнувшись, поднялись с мест.