Император Всероссийский Александр II Николаевич - Игорь Христофоров

И все же по-настоящему национальной империя Романовых попыталась стать лишь при преемниках нашего героя – его сыне и внуке. Так что национальной политики при Александре II, можно сказать, еще не было, и это, кстати, являлось постоянным поводом для упреков ему со стороны славянофилов и сочувствующих. Тем не менее политика на национальных окраинах, разумеется, существовала. Только понимали ее чаще по-старому, с точки зрения не строительства национального государства, а контроля за территорией и лояльности населения престолу. В этом смысле Александру II удалось добиться очень многого.

Александр II в кабинете. Рисунок из журнала «Всемирная иллюстрация».

В начале его царствования и, надо сказать, при его непосредственном участии удалось завершить многолетние боевые действия на Кавказе, которым, казалось, никогда не будет конца. Произошло это не сразу и отнюдь не мирным способом, а наоборот, с помощью резкой активизации войны с горцами. Во время Крымской войны противники России рассчитывали на содействие горцев в борьбе с русской армией, и хотя попытки использовать войска имама Шамиля особых результатов не дали, правительству стало окончательно ясно, что неконтролируемый Северный Кавказ – это постоянная угроза безопасности империи. Александр II был настроен решительно. Кавказским наместником был назначен его друг молодости и бывший адъютант князь А. И. Барятинский, который много лет воевал на Кавказе при Николае I и прекрасно разбирался в ситуации. Барятинский смог убедить императора, что необходимо увеличить численность Отдельного Кавказского корпуса (он был превращен в армию) и, не считаясь с расходами и потерями, перейти к тактике полномасштабной войны с постоянным удержанием контроля над покоренными территориями. Конечно, ресурсы огромной Российской империи и имамата Шамиля были несравнимы. Колоссальное преимущество в силах Барятинский как талантливый полководец использовал очень умело. Шамиль отрезался от плодородных долин, средства коммуникации между различными частями имамата перерезались, и тающее на глазах войско имама охватывалось стальным кольцом русских частей. Драма покорения Восточного Кавказа (Дагестана и Чечни) закончилась 26 августа 1859 года, когда пала последняя резиденция имама – горный аул Гуниб, а сам он вынужден был на почетных условиях сдаться Барятинскому.

Однако война в западных предгорьях Кавказа, где русским войскам противостояли черкесские (адыгские) и абхазские племена убыхов, шапсугов, абадзехов, джегетов, продолжалась после этого еще несколько лет. Контроль за этими территориями установить не удавалось очень долго, а когда он все же был формально установлен, правительство испытывало сильные сомнения в том, что его удастся удержать. Тогда было принято, мягко говоря, неоднозначное решение о массовом переселении покоренных народов западного Кавказа в Османскую империю. Барятинский чуть позже даже предлагал отпустить туда же пленного Шамиля. На словах у него все выглядело красиво: «Исполнение этой мысли имело бы тройную или четверную цель: во-первых, избавить Кавказское плоскогорье от населения всегда враждебного и открыть этим самым прекрасные и плодородные места для нашего казачьего населения; во-вторых, дать самим выходцам лучшее положение, обеспечить их будущность, чего они теперь не имеют, ибо по мере прибытия в Турцию их оставили на произвол судьбы; в-третьих, это устроит судьбу и займет самого Шамиля, которому уже обещано будущее пребывание в Мекке; в-четвертых, в общечеловеческих видах прогресса мы дадим прекрасное и сильное население пустынным странам». На деле переселение вылилось в драматический исход десятков тысяч людей, продолжалось несколько лет, повлекло за собой множество человеческих трагедий и смертей. Вместе с тем отметим важную деталь: переселение кавказских народов не мотивировалось властью в националистическом духе, оно рассматривалось лишь как оптимальный способ обеспечить контроль над территорией. Хотя страданий самих переселяемых это обстоятельство, конечно, никак не уменьшало.

Но не только ход и исход Кавказской войны говорит нам о том, что Российскую империю времен Александра II нельзя представлять в идиллических тонах, как царство дружбы и мирного сосуществования различных вер и народов. Ни одна империя мира не была идиллией. Следующим, еще более драматичным испытанием государства на прочность стало уже упомянутое польское восстание. Стремление поляков к восстановлению национальной независимости было понятно и, кстати, пользовалось сочувствием и в русском обществе. После смерти Николая I и начала александровской «оттепели» (тоже термин тех лет) с надеждой на перемены к лучшему вздохнули и поляки. Тем не менее новый император на протяжении первых лет своего царствования четкой позиции по поводу «польского вопроса» не сформулировал. С одной стороны, он демонстрировал стремление к примирению, прощению полякам их «ошибок» 1830 года, а с другой – всячески подчеркивал, что им следует «оставить мечтания» и смириться с тем, что есть. Его логика была понятна: если и будут послабления, они придут «сверху» и ни в коем случае не должны быть похожи на вынужденные, вырванные у самодержавия уступки.

Однако терпеливо ждать неизвестно чего поляки не были настроены. Кстати, не настроены были не только они: скажем, русская элита после отмены крепостного права все настойчивее требовала политических прав, то есть ограничения самодержавия, «конституции». Недовольным можно было заткнуть рот, но ведь Александр II вроде бы отказался от таких методов установления порядка! Однако колоссальная проблема для всей страны и для него лично заключалась в том, что, искренне желая не давить, а договариваться, он не мог в одночасье приобрести навыки и политическую культуру, необходимые для терпеливого поиска компромиссов и спокойных, взвешенных решений.

Со своей стороны, таких навыков не имело и общество (ни польское, ни русское), так что конфликты становились неизбежными. И если реакция Николая I на любые конфликты была легко предсказуема и ни у кого не было по этому поводу никаких иллюзий, то политика его наследника создавала колоссальную зону неопределенности. Где предел уступок? Являются ли они признаком силы или, наоборот, слабости власти? Что мы получим, усилив давление на правительство? Такое прощупывание почвы – нормальная черта политической жизни, но только при одном условии: что все участники процесса это понимают. Есть все основания считать, что до конца своих дней Александр II так окончательно и не смог определиться, какие методы решения конфликтов ему ближе: привычные, то есть силовые, или все же новые, основанные на переговорах и поиске компромиссов. Вероятно, в глубине души император всегда был убежден, что внутри страны (в отличие от международной политики) ему договариваться не с кем и незачем. Но давить и «не пущать» тоже не очень хотелось. Отсюда то, что его министр П. А. Валуев называл «политикой немыслимых диагоналей». Колебания же в политике никогда и никому не приносили пользы.