Тайны Ирема - Ник Харрис

— Как все прошло?

— Нормально, — усмехнулся киммериец, — я когда-то был неплохим вором…

— Актион?..

— Сбежал… Пока я пробивался в его спальню, он просто исчез.

В комнату не сгибаясь, вошел Хепат, а за ним протиснулся Ихарп.

— В городе только и говорят об ограблении Актиона, — Ихарп подмигнул, — его ведь все ненавидели. Теперь радуются даже те, кто сами постоянно опасаются воров.

— Да… конечно, — откашлялся Хепат, — ну… а ты что-нибудь кроме ларца прихватил?

Конан молча кивнул на кожаный мешок в углу. Горшечник Ихарп и гном с загоревшимися глазами занялись мешком.

— Скольких пришлось убить? — В черных глазах Итилии промелькнул странный отблеск.

— Четверых, — бросил Конан, — это оказались простые солдаты, наемники… мне было их жаль…

Из угла доносился звон монет.

— А из этого кубка я буду пить вино, — мечтательно протянул Ихарп.

— А потом тебе отрубят голову, — засмеялся Хепат, — горшечнику не подобает пить вино из золотого кубка. Вот мне — последнему гному из славного…

Конан придвинул к себе ларец. Казалось, черный резной камень излучал зло. В комнате повисла тишина.

— Когда его открываешь, нужно что-то говорить? Заклинания?..

— Насколько я знаю — нет, — сказала Итилия, — заклинания, это уже потом…

Конан осторожно снял крышку. В ларце лежала небольшая, треснувшая, потемневшая от времени кость. Кость демона Уробаха.

Тяжелая, давящая, пыльная тишина мешала дышать. Воздух потяжелел. Итилия застонала. Ихарп схватился за горло. Хепат выронил золотой кубок, и тот одиноко и потерянно звякнул о каменный пол. В комнате потемнело. Казалось, темнота стала осязаемо сгущаться, формировать плотное облако.

— Ради всех богов, Конан, закрой его, — прохрипел гном.

Конан водрузил крышку на место и перевел дух. Светильники вскинулись веселым пламенем. Все разом вздохнули полной грудью. Хепат покачал головой:

— Еще немного, и…

— И… что? — помедлив, спросил Конан.

— Я думаю, — прошептала Итилия, — что сюда явился бы сам демон Уробах. И нам пришел бы конец…

— Он появляется всякий раз, когда открывают крышку?

— Я не знаю, — как в бреду, шептала Итилия, — Актион не посвящал меня в тонкости… я не знаю…

Некоторое время спустя, успокоившись, горшечник продолжил разбор захваченного добра. На столе, рядом с ларцом, появились золотые кубки — большие и маленькие, украшенные драгоценными камнями и просто литого, тяжелого золота. Россыпь монет. Несколько перстней с бриллиантами и изумрудами.

— А этот браслет, — пришедший, наконец, в себя Хепат поднял изящный золотой браслет, перевитый змейками серебра, — я подарю тебе, Итилия — за то, что я тебя чуть не…

Заметив насмешливый взгляд Конана и укоризненный Ихарпа, гном поспешил добавить:

— Ну… то есть… это Конан, конечно, тебе подарит… мы с Конаном… подарим, за то… что…

И киммериец, взяв огромными ладонями изящную руку женщины, бережно надел браслет на ее исхудавшее запястье.

Унылая, выжженная степь на горизонте дыбилась холмами. Три всадника — двое на конях и один на верблюде — двигались в сторону Карпашских гор. Три маленькие точки с высоты полета орла, нарезавшего круги над равниной, казались крохотными и затерянными среди бескрайних, опаленных солнцем степей.

Конан ехал впереди на вороном жеребце. Легкая, прочная кольчуга поблескивала синевой. Через плечо — перевязь его знаменитого вороненого меча. Следом на горячем скакуне гнедой масти ехала закутанная в черный плащ Итилия. Кончик сабли в изукрашенных драгоценными камнями ножнах, выглядывая из-под плаща, покачивался в такт движению. И замыкал процессию гном Хепат на верблюде. Удобно устроившись между горбами, он то и дело, тайком от спутников, прикладывался к фляге с вином. После чего, развеселившись, вполголоса пел странные песни гномов — грубоватые, резкие, но по-своему мелодичные.

Конан знал, что еще день пути, и начнутся предгорья Карпашских гор. Затем еще день — и над их небольшим караваном нависнут величественные снежные пики, сверкающие на солнце, как хорошо отполированный меч. Там, в сердце огромной горной гряды таится ледяная пещера, в недрах которой надлежало упокоиться зловещему ларцу с темной, треснувшей костью демона Уробаха.

Только в глубинах подземного озера, навечно скованного панцирем льда, будет недоступен для смертных злой дух страшного демона, таинственными силами прикованный к треснувшей кости. Вода ледяного озера не позволит демону вновь вознестись и творить зло в мире людей.

Так считала Итилия. Так говорил ей в минуты откровенности Актион, хвастаясь своими познаниями и не подозревая, что верная женщина-воин однажды обратит эти тайные знания против него.

Много дней прошло с тех пор, как Конан добыл ларец. Долго не могла встать с лежанки Итилия, рана ее стала гноиться, и если бы не те травы, которые собирал ночами Хепат, скорее всего, никогда бы не села она больше на лошадь, никогда не смогла бы с диким гиканьем сверкнуть саблей, соперничая быстротой с самим Конаном.

Неустанно заваривал гном травы и коренья, настаивал, укрывал шкурами, шептал старинные заклинания, которыми пользовались лекари его исчезнувшего клана — и исхудавшая и от того ставшая еще прекраснее женщина, стала поправляться. Скоро она уже могла ходить. Затем проделывать легкие физические упражнения, тренироваться с саблей. Стала восстанавливать силы и больше есть. Горшечнику Ихарпу приходилось варить много мяса, тем более что Конан, ежедневно захаживая справиться о здоровье раненой, обязательно оставался для основательной трапезы.

Во время таких сборищ обсуждалась возможная судьба кости ужасного демона. Сошлись на ледяной могиле в озере. Хепат, правда, предложил попробовать самим овладеть секретом, чтобы подчинить демона Уробаха, но, узнав некоторые подробности относительно того, что демон может сделать с несведущим в колдовстве человеком, тут же согласился с Итилией и Конаном. Да, ларец с костью нужно утопить в озере. А заодно проверить там — нет ли в пещерах сокровищ. Или, в крайнем случае, сделать небольшой крюк и откопать, наконец, заветный горшок с алмазами, который Конан когда-то так безрассудно зарыл в местах, где волчьими стаями рыщут разбойники.

К вечеру достигли взгорий. Местность вздыбилась складками — вначале безлесными, затем поросшими кустарником, а дальше — лесом.

— Переночуем на опушке, — решил Конан, вглядываясь в темнеющий впереди хвойный лес.

Остановились путешественники в небольшом распадке. Привычно расседлали и пустили пастись животных. Вскоре беспокойно заметался, запылал костер.