Пятое измерение - Владимир Савченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, я что-то не так делаю. Надо иначе. Как?..
ГЛАВА V. Павел Федорович делает пассы
Карась любит, чтобы его жарили в сметане. Это знают все кроме карася. Его даже и не спрашивали не только насчет сметаны, но и любит ли он поджариться вообще.
Такова сила общего мнения.
К. Прутков инженер. Мысль № 95.
1На подоконнике зазвенел телефон. Встаю, подхожу, беру трубку: Да?
Лаборатория ЭПУ? Попрошу Самойленко.
Я слушаю, Альтер Абрамович. Здравствуйте.
Алеша, здравствуйте. Алеша, ви мне нужен. Надо якомога бистро списать «мигалку». Она же ж у вас на балансе! Зачем вам иметь на балансе неприятности? Надо списывать, пока есть что списывать.
Ясно, Альтер Абрамович, вас понял. Иду.
Делаю мысленный реверанс станку и идее: ничего не попишешь, надо идти. Хотел попробовать, честно хотел, но… то Кепкин, то вот Альтер не дают развернуться.
Техник Убыйбатько, подъем! Пошли в отдел обеспечения, «мигалку» будем списывать.
Ну-у, я только распаялся! недовольно вздыхает Андруша. Встает, снимает со спинки стула пиджак в мелкую клетку, счищает с него незримые пылинки, надевает. Придирчиво осматривает себя: туфли остроносо блестят, на брюках стрелочки все в ажуре, от и до. Андруша у нас жених.
Мы идем.
…Тот разговор во времянке, статья из "Ла вок де текнико" и «мигалка» три источника и три составные части Нуль-варианта. Из разговора родилась теория, статьи дали первый намек на ее практичность, открыли путь к методу. А из «мигалки» возник наш советский эмоциотрон.
(Собственно, название «эмоциотрон» нам было ни к чему куда вернее бы «вариатрон» или «вариаскоп». Но на начальство, в частности, на доктора Выносова, неотразимо действуют доводы типа "Так делают в Америке", особенно если не уточнять, что в Южной. А что там делают, эмоциотроны? Значит, и быть по сему.)
Сейчас можно смотреть на все происшедшее философски: нет худа без добра. Ведь именно — потому, что не получился нормальный вычислительный агрегат, мы и смогли, добавив по Сашкиной идее необходимые блоки, преобразовать его в персептрон-гомеостат, чувствительный к смежным измерениям. Благодаря этому получились наши интересные исследования, мир расширился.
Только нет у меня в душе философичности, эпического спокойствия.
…На кой ляд Паша поставил «мигалку» на баланс? Ах да, это же было готовое изделие: Электронно-вычислительный Автомат ЭВА-1. Все мы свято верили, что сделали вещь.
Тогда лаборатория наша (как и все в этом новом институте) только начиналась. Начиналась она с молодых специалистов Радия Тюрина, Германа Кепкина, Лиды Стадник, которая сейчас в декрете, Стрижевича и меня; Толстобров появился через год. Молодые, полные сил и розовых надежд специалисты ни студенты, ни инженеры. Экзамены сдавать не надо, стипендия… то бишь зарплата неплохая, занимаешься только самым интересным, своей специальностью… хорошо! Первый год мы часто резвились с розыгрышами и подначками, по-студенчески спорили на любые темы. При Уралове, конечно, стихали, двигали науку.
Уралов… О, Пал Федорыч тогда в наших глазах находился на той самой сверкающей вершине, к которой, как известно, нет столбовых дорог, а надо карабкаться по крутым скалистым тропкам. "Мы, республиканская школа электроников", произносил он. "Меня в Союзе по полупроводникам знают", произносил он, потрясая оттиском единственной своей (и еще трех соавторов) статьи. И мы, как птенчики, разевали желтые рты.
Нас покоряло в Паше все: способность глубокомысленно сомневаться в общеизвестных истинах (тогда мы не догадывались, что он просто с ними не накоротке), весомая речь и особенно его «стиль-блеск» лихо, не отрывая пера от бумаги, начертать схему или конструкцию, швырнуть сотруднику: "Делайте!" и неважно, что схема не работала, конструкции не собиралась, потом приходилось переиначивать по-своему, главное, Паша не отрывал перо от бумаги. Это впечатляло. В этом смысле у него все было на высоте, как у талантливого: вдохновенный профиль с мужественным, чуть волнистым носом, зачесанные назад светлые кудри, блеск выкаченных голубых глаз и даже рассеянность, с которой он путал данные и выдавал чужие идеи за свои.
Впрочем, должен сказать, что к концу первого года работы над «Эвой», я ясно видел, что Павел Федорович в полупроводниках разбирается слабовато; впоследствии выяснилось, что Кепкин и Стриж были также невысокого мнения о Пашиных познаниях в электронике, а Толстобров и Тюрин о его научном багаже в проектировании и технологии. Но каждый рассуждал так: "Что ж, никто не обнимет необъятное. В моем деле он не тумкает, но, наверное, в остальных разбирается. Ведь советует, указует".
Автомат создавали в комнате рядом с нашей (в Нуль-варианте он, модернизированный, и сейчас там); затем распространились и сюда, в «М-00». Тюрин и Стрижевич выпекали в вакуумной печи у глухой стены твердые схемы на кремниевой основе: промышленность таких еще не выпускала. Возле окна мы с Лидой Стадник собирали из них узлы, блоки ощетиненные проводами параллелепипеды, заливали их пахучей эпоксидкой, укладывали в термостат на полимеризацию. У соседнего окна Толстобров с лаборантом в два паяльника мастерили схемы логики. В дальнем полутемном углу Кепкин, уткнув лицо в раструб импульсного осциллографа ИО-4, проверял рабочие характеристики полуготовых блоков. Посреди комнаты техник Убыйбатько клепал из гулких листов дюралюминия панели и корпус «Эвы».
А Павел Федорович величественно прохаживался по диагонали, останавливался то возле одной группы, то возле другой: Гера, теперь проверьте на частоте сто килогерц.
Алексей… э-э… Евгеньевич, Лида! Плотней заливайте модули, не жалейте эпоксидки.
Радий… э-э… Кадмиевич. ну как тут у вас? Темпы, темпы и темпы, не забывайте!
Э-э… Андруша! А ну, не перекореживайте лист! Покладите его по-другому.
Кепкин высвобождал голову из раструба, глядел на Пашу, утирая запотевшее лицо, восхищенно бормотал: "Стрлатег!.."
Как мы вкалывали! До синей ночи просиживали в лаборатории и так два с половиной года. А сколько было переделок, подгонок. наладок. Но собрали.
Мы с техником спускаемся вниз, выходим в институтский двор. Солнышко припекает. Перепрыгиваем через штабеля досок и стальных полос, обходим ящики с надписями "Не кантовать!", стойки с баллонами сжатого газа, кучи плиток, тележки, контейнеры, пробираемся к флигелю отдела обеспечения. Вокруг пахнет железом, смазкой, лаками.
…Когда красили готовую «Эву», вся комната благоухала ацетоновым лаком. Мы тоже.
Вот она стоит приземистая тумба цвета кофе с молоком, вся в черненьких ручках, разноцветных кнопках, клавишах, индикаторных лампах, металлических табличках с надписями и символами. Казалось, автомат довольно скалится перламутровыми клавишами устройства ввода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});