Мелодия Второго Иерусалима - Александр Пышненко

свою идею фикс. В закрытом «железным занавесом», Советском Союзе, осуществить этот финт, было, практически невозможно, если только, не отсидев за попытку достичь этой мечты, положенный тюремный срок на зоне. То есть, человека могли только отпустить подыхать на «загнивающем» Западе. Это его мечту не пугало; в нем была потребность — мечтать. И, он мечтал: в детских мечтах он дорос до геологии (всего лишь до техникума), чтоб ознакомиться с окружающим миром, и расти дальше — ибо возникла потребность уже в том, чтоб описывать этот мир, и вырасти до литератора, который бы, полностью, и удовлетворил его духовные запросы. Он мечтал — это означало для него жизнь, ибо только с мечтой (он был уверен в этом): человек имеет право жить на этом свете. Без мечты человеку должно быть скучно.

Здесь, в Полицейском садике, эти мечты приобретали особенную живость. Здесь было очень красиво в осеннюю пору. Когда шуршат листья под ногами; когда воздух прозрачен и легок; когда птицы улетают на юг; когда вокруг пора угасания и увядания. Недалеко отсюда находилась библиотека имени Гоголя, с которой он таскал книги, чтоб отращивать у своей мечты крылья. Он посещал ее, потом, заходил сюда, и читал, сидя на скамейке.

Со временем, эти посещения превращались в духовные практики.

Сексоты жили другой жизнью. Они были все в работе — интриговали, сражались за власть. Игорь привык наблюдать за ними настолько, насколько требовал этого, его литературный стиль. В независимой Украине, в которой власть в ней — по-прежнему — концентрировалась в «агентов влияния», в сексотов.

Мечты сменились заботами о печатании текстов. С годами все мечты костенеют; по плодам выросшим на зрелом древе души, можно судить о том, о чем человек мечтал в своей светлой юности и, даже, в нежном детстве…

После поездок заграницу, Игорь возвращался в Киев: чтоб изыскивать новые возможности для поездок. Иногда, чтоб убить время и немного заработать на текущие расходы, он устраивался на работу (охранником), — зная, что по социальным сетям, — его вычислят как автора, и отчислят, уложившись циклом, всего в каких-то, несколько месяцев. За это время, он многое успевал. Кроме того, набирался новых впечатлений. В охране, собирались люди из глубокой провинции, внося в жизнь столицы много негатива. Это были определенные типажи, которые проживали своей неинтересной жизнью подгебнючего населения: пили, грязно ругались, подворовывали у своих благодетелей. Они стали давно чужими людьми, словно из другого мира, из которого Игорь ушел, сначала в творческую личность, а потом и сбежал в столицу.

…В последний раз, он возвратился из Берлина…

Поселившись в хостеле на Великій Васильківській, что в нескольких минутах ходьбы от техникума, чтоб, время от времени, наведываться к зданию своей альма-матер (в смысле — по медитировать с призраками прошлого). В этом пространстве в нем зарождались творческие мысли, появлялись воспоминания, а, значит, можно было отдохнуть душой и телом. После двух романов, он не писал (точнее — написал лишь несколько, политических, статей на актуальные темы). Не мог работать, настолько был выжат романами. Он, просто, наслаждался жизнью. Небольшие деньги у него были, чтоб — пока что — не думать о них.

…Центральный вход в вестибюль был закрыт, студенты проникали в техникум, теперь, с «нового корпуса»; того самого, что был только пристроен в пору его учебы в нем, и начинал функционировать — с последнего этажа, его, находясь в аудитории (как правило, это был какой-нибудь факультатив по dеutsch), можно было наблюдать высокие шпили на то время уже Дома органной и камерной музыки, — римско-католического костёла Святого Николая, — построенного архитектором Городецким, более известным своим знаменитым «Домом с химерами» на Банковой; особенно в те смурые, поздние осенние, утра, когда самого костела еще не видно из-за густого тумана, окутавшего Красноармейскую, Анри Барбюса, — и, эти, стремительные шпили, казалось, будто бы вмонтированы в густую, седую мглу. Аллеи и скамейки под деревьями возле нового входа, он не припоминал, по той причине, что никогда не проникал сюда: толи их не было вовсе в то время, толи он что-то выпустил в своем прошлом. Выросло много красивейших зданий вокруг; район был трудно узнаваемый. Само здание на Черепановой горе, выделяющееся портиком и ведущей к нему высокой лестницей, уже изрядно постарело и поистрепалось. Облупившись, обзавелось железной сеткой вокруг фасада, спасающей от падающих элементов декора и сосулек (о чем предупреждали соответствующие надписи на табличках).

Нередко, Игорь проникал в здание. Бродил по этажам. Все было угадываемо, очень обветшало. Как можно было угадать в любом старике, затертые уже юношеские черты и привычки. Везде лежала печать увядания — как самом здании (так и всей украинской геологии). Не видно было того лоска, того буяния и разгула колорита, которые ощущались в годы его учебы, когда сюда съезжались студенты со всего мира и со всего Союза. Здесь училось много агентов влияния Ссср в странах Африки и Азии, которые должны были превратиться в политическое ядро всяких там "фронтов освобождения" этих стран. Многих агентов уже присылали доучиваться из Международного университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. По осени, будущие геологи возвращались с производственных практик, со всех уголков огромного Союза, привозя: образцы минералов, фотографии, оленьи рога, много денег и еще больше романтических воспоминаний. Счастливые, самые нетерпеливые уже бородатые, хотя еще и совсем молодые лица, обремененные романтическим флером.

За это время, исчезла их опекавшая огромная страна, для которой здесь готовились специалисты, чтоб заполнять собою многочисленные геологические конторы по городам и весям. В каждом небольшом поселке в глухой тайге присутствовала большая экспедиция. Везде требовались выпускники.

Геологическая реальность текущего момента, в котором оказался нынешний геологический колледж, аналогично — подводной лодке в степях Украины.

…Он передвигался по скрипучему паркету, находясь в плену раздумий. Хлопнула дверь аудитории на третьем этаже, подавая признаки жизни. Он направился туда. Это был Минералогический музей. О чем и свидетельствовала табличка на двери. Неожиданно дверь распахнулась, и с ней появился человек.

Преподаватель выглядел немногим старше. Позвал Игоря в музей. Минералы были собраны со всего Союза. Он не знал преподавателя по минералогии, поскольку сам был геофизиком. Это где-то рядом, но все же не там, в учебном пространстве.

— Минералы привозили и передавали мне. Так и возник этот музей. С многими, я договариваюсь и сейчас. Мне присылают из своих коллекций, — говорил преподаватель, и хранитель музея, в единственном лице.

— Жаль — не знал о музее. Я побывал во многих местах и странах. С Индии мог бы что-нибудь привезти, — говорил, Игорь.

— С какого выпуска?

— 198…. Группа Г- 4??

— Огуреева?