Тамавамнетута (СИ) - Киршин Павел

Перекрестившись, спустился в яму, заложив за собой ход щитом. Предстояло проползти двадцать пять метров в узком, сыром канале.

Достигнув нужного места и обмотав голову подготовленной тряпкой, принялся скоблить зубилом отсыревший раствор. Шаг за шагом освобождая первый кирпич. После, дело пошло легче, но жуткий холод и немеющие руки, затягивали процесс. Спина и задница хлюпали в сантиметровом слое склизкой воды. Час, пока я долбил выход на верх, показался мне вечностью.

Последним препятствием были толстые шестигранные плитки. Сцепляясь друг с другом замками, эти чугунные соты являлись половым покрытием пакгауза. Хух! Готово! У двух плиток отломлены замки и я смог выпрямиться, по пояс показавшись внутри.

Осматривать склад нужды не было, всё, что мне было нужно, высмотрел снаружи. Что либо брать тоже не стал. Передохнул, спустился обратно и, положив плитки на свои места, поспешил в село, до которого ещё четырнадцать километров топать.

"Теперь я партизашка, мне каждая дворняжка, при встрече лапу сразу подаёт". — Так бы мог пропеть, но голос не появился и лапы мне никто не протягивает.

Хотя, какой из меня партизан, если ни одного поезда под откос не пустил?

С этим я пока не торопился. Ведь, каково это быть первым? Задумывались ли об этом наши предки. Ты пускаешь поезд под откос, а в ответ немцы расстреляют сто‐двести мирных жителей. Да, не ты их убьёшь, но… трудная тема в общем.

Я уже сделал приспособу, чтобы поезд слетал с рельс, были готовы мины, благо арсенал у меня теперь богатый, но недавно стал свидетелем, как в городе повесили мужика убившего немецкого солдата, а с ним ещё двоих, для устрашения.

Действие и противодействие.

Если мыслить глобально, в масштабах всего союза, то теракты во вражеском тылу снизят мощь наступления, а после ответных репрессий, увеличится количество партизан, что в свою очередь повысит количество терактов. Схема действенная, но не бесконечная и будет работать, пока будет кому идти в лес. Больше репрессий — больше партизан. Население будут уничтожать, но оставшиеся сплотятся против врага.

Стать первопроходцем, провокатором репрессий? А так ли это?

С этим вопросом подходил к Даниилу.

— Для Германии эти земли — будущие колонии, а мы варвары. Ты думаешь, если мы будем хорошо себя вести, то они захотят нашей дружбы? Ошибаешься, им нужен страх и порядок среди рабов. И если крестьян проредят, но сколько-то оставят, то городские им точно не нужны — из них рабы никудышные.

Возьми к примеру сербов, там не было особого сопротивления, но всё равно убивали граждан. В концлагеря сажали евреев, цыган, коммунистов. Всего лишь за год уничтожили всех евреев в стране.

Откуда вы знаете?

Знал, что Даниил умный и начитанный, но иногда он мог выдать такие факты, что я рот разевал в изумлении.

Он наставительно покачал пальцем, увидев вопрос. — Настоящий коммунист должен быть политически грамотным.

Надеюсь скептицизм на моём лице не сильно проявился.

— Страна воюет, а мы тут будем приспосабливаться и жить себе поживать? Так может и остальным лапки кверху поднять? Тогда никто не умрёт? Нет, Коля, не бывает так. Поверь мне, будут массовые казни, расстрелы, или ещё что похуже.

Пострадает много невинных. Женщины. Дети.

— В Сербии также брали заложников и расстреливали. За одного раненого убивали пятьдесят, а за убитого — сотню. Но это отнюдь не следствие, наоборот. Убивали и убивать будут, нацисты всегда найдут причину чтобы оправдаться.

***

Когда паровоз обстреляли из пулемёта, Павел Васильевич подумал, что к ним пришло спасение и в лесу скрываются, как минимум до роты красноармейцев. Но стрельба не продлилась долго. Вскоре, к остановившемуся составу, на насыпь вытащили троих избитых пограничников. Под громкий смех, гитлеровцы футболили их ногами, пока руководящий ими офицер не приказал заканчивать.

Вставая на цыпочки, пленные выглядывали и комментировали происходящее для стоявших у другого борта.

— Штыками закололи суки.

Добиваясь тишины, над головами зашумевших русских простучала короткая очередь из крупнокалибеного.

— Павел Васильевич, парни бежать будут. — Внезапно сообщил Шалдин.

Комиссар недоумённо огляделся. Видимо слишком сильно погрузился в свои мысли и не услышал начавшихся шепотков.

Пользуясь тем, что большинство фрицев находились с другой стороны, пленные рванули через борта. Подставляя руки, перекидывали друг друга наружу.

Конвойные на крышах соседних вагонов, офигев от такой наглости, нажали на гашетки. Злыми шмелями загудели пули. Раздирая тела, они летели дальше, забирая сразу по несколько человек, но обезумевшие от страха люди бежали к спасительной зелени.

Кулешов приземлился неудачно, попав грудью на чей-то выставленный локоть. Согнулся от боли, но лейтенант, который выбросил его, спрыгнул следом, схватил и потащил за собой.

Из четырёх вагонов по восемьдесят человек в каждом, убежать смогли всего лишь пятнадцать. Тремя неравными группами, они постепенно расходились всё дальше и дальше.

Когда, выбившись из сил, попадали на ковёр из сосновых иголок и задыхающийся от боли комиссар увидел, что их только четверо, он до крови закусил губу, сдерживая крик бессильной ярости.

***

Заморосивший на следующее утро дождь испортил все мои планы на сегодня. В город по такой погоде лучше не соваться, там слишком много людей. Это не лес, где я чувствую опасность за километры.

В интересующем меня пакгаузе находились не менее интересные ящики со снарядами, о которых хотелось бы узнать подробнее. А зная обстоятельных немцев, был уверен, что кроме журнала учёта и прочих ведомостей, там вполне могла попасться инструкция к ним.

С утра хотел дойти до толстушки Инны, двоюродной племянницы Даниила, договорится о переводе складской документации. Но не судьба мне сегодня поковыряться в имуществе вермахта.

Во время скудного завтрака из стакана чая с чёрным хлебом придумал себе занятие на день.

Схожу в Смешанку, отнесу консервы и патроны.

Поразмыслив, Даниил Титович дал добро, посоветовав навестить Григория, нашего радиолюбителя, худо‐бедно разбирающегося в этом деле.

— Посмотри, как у него дела с передатчиком, может ему ещё что нужно.

Забрав с печи высохшую за ночь спецовку, отправился на прогулку. Мне предстояло пройти сегодня более сорока километров и когда вернусь неизвестно.

Посаженный при царе Горохе смешанный лес находился на северо‐западе от нас. Чтобы добраться до него, нужно пересечь шоссе, обойти стороной охрану аэродрома дальней авиации и ещё четыре километра до схрона. Там забрать часть припасов, отнести их подальше, чтобы вывести к ним группу окруженцев и местных комсомольцев, с моей помощью осевших в Смешанке.

Сложно и муторно, но отдавать всё сразу, тем паче показывать свои схроны я никому не собирался.

***

— Парень. Постой.

Ха, я здесь стою, поджидаю их уже полчаса, а они мне "постой" говорят?

Четверо оборванцев, очередные окруженцы и, судя по запахам, побывавшие в плену.

Даю блокнотик самому разумному на вид. Надеюсь дурить не будут.

Молчите. Идите за мной. Выведу к нашим. Делайте как я.

Смотрю на их реакцию, а сам держу ствол наготове.

ТТ в руке за спиной, Маузер в подмышечной кобуре, сшитой руками Даниила Титовича.

— Погоди, я тебя знаю! Ты…, где я тебя видел? — Встрепенулся заросший чёрной щетиной амбал.

Хм. Точно, где-то встречались.

— Это же ты был на станции? Помнишь? Ты вагон со снарядами нашёл.

"Ё‐моё. Действительно, тот самый лейтенант". — Вспомнил этого бугая.

Киваю, показывая, что да, это был я.

Отступил на пару шагов, где присел на корточки и написал для особо одарённых.

Дистанция двадцать шагов. Смотреть на меня. Соблюдать тишину.

Пока писал, пистолет положил перед собой. Он у меня был своеобразной проверкой(патроны вытащил после того, как понял кто именно здесь шастает).