Конторские будни - Кейт Уотерхаус

Жена сказала ему об этом в понедельник вечером, а он соответственно обратился к Копланду во вторник утром — потому что, когда он попытался отдать дубликат одноруким швейцарам, те, неспешно посовещавшись, отказались взять его на том основании, что пропажа, дескать, уже зафиксирована у них в Книге происшествий.

Копланд был на своем рабочем месте: сидя за письменным столом, он сосредоточенно разглаживал фантик от ириски. Копланд покупал у Хакима конфеты не для дома, как остальные клиенты, а для поддержания сил на работе. Он хранил жестяную банку «Подарочного ассорти» в личном ящике одного из архивных шкафов и часто лазал туда за очередной конфетой. Возможно, не только кривые зубы, но и привычка сосать конфету превращала иногда его речь в невнятное бормотание.

У клетушки Копланда не было двери, а стучать по металлическому барьерчику Грайсу показалось глупо. Он просто стал так, чтобы Копланд мог его заметить, а когда тот поднял на него взгляд и сердечно сказал «Заадите», вошел в клетушку. К его немалому облегчению, Копланд совершенно спокойно выслушал рассказ о мытарствах с этой проклятой бумажонкой, а главное, без всяких возражений согласился ее взять и небрежно бросил на свой канцелярский поднос для документов, приготовленных к сдаче в архив.

Копланду, видимо, хотелось поболтать. Он не мог предложить Грайсу сесть, потому что ему, по чину начальника отдела, стул для посетителей не полагался, но он сделал рукой неопределенно радушный жест, соответствующий, как догадался Грайс, армейской команде «Стоять вольно».

— Ток и паая сясь, — объяснил Грайсу Копланд, когда тот рассказал ему, в виде анекдота, как его жена не смогла разыскать альбионского телефона.

А потом, словно бы для того, чтобы Грайс не попросил более подробного разъяснения, Копланд быстро встал, подошел к архивному шкафу, выдвинул свой индивидуальный ящик и, проглотив конфету, которая была у него во рту, вынул из жестяной банки с Виндзорским замком еще одну. Все это он делал, нисколько не таясь и явно не понимая, что следовало бы угостить и посетителя; но когда ему понадобилось развернуть конфету и сунуть ее в рот, он стыдливо отвернулся от Грайса и ссутулил плечи — как человек, совершающий некое интимное, так сказать, омовение.

Завершив этот слегка непристойный, на взгляд Грайса, обряд, Копланд вернулся к столу с зажатой в руке оберткой от конфеты и незаметным движением положил ее на уже разглаженную — с очевидной надеждой, что второй обертки Грайс не разглядит. Сев за стол, Копланд принялся разглаживать обе цветастые бумажки, как он разглаживал до прихода Грайса одну, и ему, судя по его старательности, было очень важно, чтобы, разглаженные, они оказались одинакового размера. Не прекращая своего занятия, он рассеянно спросил у Грайса, пообвык ли тот на новом месте.

Кое-кто из канцпринадлежников уже задавал Грайсу этот вопрос, и он ответил Копланду так же, как отвечал им — что «Альбион», мол, напоминает ему океанский лайнер. Грайс никогда не бывал на океанском лайнере, но, по его мнению, эта фраза говорила одновременно и об его почтении к фирме, и о запутанной планировке «Альбиона», Копланд признал, что некоторые альбионские закоулки — Сад сожжения, например, — он и сам ни разу не видел. Грайс решил, что его начальник имел в виду Склад снабжения. Пообещав загрузить вскоре Грайса работой — тот сказал, что с нетерпением этого ждет, — Копланд внезапно вернулся к телефонной теме:

— Да-да, ток и паая сясь, — повторил он.

Даже если Копланд, как предполагал Грайс, говорил «только прямая связь», то и тогда это не объясняло загадки. Грайс подумал, что, будь его жена немного инициативней, она просто позвонила бы по номеру прямой связи, который указывался в дубликате — хотя это мог, правда, быть прямой телефон самого Лукаса и, значит, она так или иначе не дозвонилась бы до Грайса. Но он все равно не понимал, почему солидная коммерческая фирма не помещает в городском справочнике своего телефонного номера и почему телефоны, стоящие на столах у всех служащих, с утра до вечера мертво молчат.

Грайс не собирался обсуждать свои телефонные недоумения с начальником отдела, наверняка и без того загруженным делами по горло, но Копланд, сложив конфетные обертки в форме восьмиугольника и приглаживая ногтем большого пальца линии сгибов, принялся объяснять:

— Паая сясь паааит избаица от лииных занков… — Грайс уже научился его понимать и уверенно расшифровал кривозубо-конфетный код:

— Прямая связь помогает избавиться от лишних звонков, как установили наши бизнес-консультанты. Каждый отдел имеет свою собственную прямую телефонную связь. Так что, если ваша жена, в случае крайней нужды, захочет вам позвонить, она сможет вызвать вас к этому телефону.

Копланд вяло указал на свой телефонный аппарат. Он лишь слегка выделил голосом слова «в сучьи тайны уды» — в случае крайней нужды, как расшифровал Грайс, — но ему и без дальнейших объяснений начальника стало понятно, что в «Альбионе» отнюдь не поощряются звонки служащим из города. Мудрая политика, Она избавит его от звонков жены (особенно если не давать ей номер прямого телефона) с дурацкими вопросами, почему он опять задерживается на работе.

— Разумеется, — добавил Копланд, — вы-то можете позвонить в город. Наберите «девятку» и разговаривайте себе на здоровье, если вам, конечно, не нужен австралийский, к примеру, город. Но звонки служащим у нас не поощряются. — Когда Копланд закончил («уас не пааяюца», сказал он), Грайс, чтобы показать свою понятливость, спросил:

— Кроме звонков из других отделов нашей же фирмы, надо полагать?

— Не пааяюца, — твердо ответил Копланд. Из его дальнейшей бормотни Грайс понял, что в «Альбионе» приняты исключительно документальные сношения между отделами: — Даумент атас, даумент ам. Фе засирано, фе паятно. — «Документ от нас, документ нам, — расшифровал Грайс, — все зафиксировано, все понятно». Он уже так наловчился слушать начальника, что воспринимал его мычание как самые обычные человеческие слова.

«Альбион» все больше напоминал ему какой-нибудь муниципальный совет. Видимо, разница между частными фирмами, муниципальными учреждениями и государственными организациями постепенно стиралась. Как правильно сказал Копланд, порядки теперь везде устанавливались бизнес-консультантами. Грайс нисколько не удивился бы, узнав, что у них в фирме похозяйничала команда американских бизнес-умников…

Заметив, что Копланд с ироничным благодушием ждет от него новых вопросов, он спросил:

— Но ведь, наверно, крупные фирмы редко не обнародуют номера своих телефонов?

— Сплошь и рядом! — ответил Копланд. (Он сказал «Вошь из ада», но Грайс уже просто перестал замечать его речевые перлы.) — И в этом есть глубокий смысл. С пользой для фирмы нам звонят, как правило, только постоянные клиенты, давно уже знающие телефоны тех начальников, которые им нужны. А незапланированные звонки — от мелких торговцев, недовольных заказчиков и прочей надоедливой шушеры — мы начисто исключаем из своей деловой жизни. И таким образом экономим массу рабочего времени.

Да-да, здесь наверняка орудовали американские бизнес-умники, способные перевернуть вверх дном самую консервативную фирму.

Благодушный тон беседы позволил Грайсу фамильярно опереться на стол начальника. Но теперь он резко выпрямился и замер по стойке «смирно». Однако не ушел, надеясь, что Копланд еще вернется, быть может, к теме обвыкания на новом месте и объяснит ему хотя бы, где и как получают альбионские служащие жалованье. И он был здорово озадачен, когда Копланд сказал:

— Я отец или нававарос?

Маскируя глуповатой улыбкой свою растерянность, Грайс выбрался из клетушки начальника и только через несколько минут, уже за своим (а точней, Ваартовым) письменным столом, понял, что Копланд спросил его: «Я ответил на ваш вопрос?» — повторив вчерашнюю фразу Сидза.

Глава пятая

Что же до служебных занятий, то Копланд определил их Грайсу в тот же день — наверно, зря он напомнил о себе начальнику, явившись к нему со своими досужими расспросами. Так или не так, но он почувствовал себя несправедливо ущемленным: по его представлениям, первая неделя на новом месте предназначалась для знакомства с обычаями фирмы.

А кроме того, он надеялся, что ему передадут работу миссис Рашман; ведь его взяли в Отдел канцпринадлежностей всего за несколько дней до ее увольнения. Миссис Рашман, как он видел собственными глазами, только надевала черные кольцевые резиночки на пачки документов перед их отправкой в подвал № 3, где размещался Архивный сектор. Такая легкая работенка очень его привлекала, — и хотелось бы ему знать, кто теперь урвет эту синекуру. Возможно, юная Тельма — если ее решили повысить в должности.

Ну а он получил довольно хлопотную, хотя по-своему и престижную работу. Под руководством братьев Пенни ему предстояло изучить процесс так называемого «изъятия». В «Альбионе» постоянно упрощалась форма документов, и он, освоившись, должен был следить, чтобы все начальники отделов сдавали вышедшие из употребления бланки — бланки еженедельных отчетов по листкам временной нетрудоспособности, например, — и получали новые. Верней, забота о замене устаревших бланков новыми оставалась на плечах братьев Пенни, а в его руки переходило собственно изъятие, и значит, прежняя работа, словно простейшая инфузория, делилась на две. Вполне вероятно, что намеченная перестройка отдела была связана именно с этой реорганизацией, а саму реорганизацию предложили, по всей видимости, американские бизнес-умники.