Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

— Среди бела дня! — выкрикнул он. — Ты же ходила по городу ясным днем!

— Мне сто лет, красавчик. За сто лет я привыкла к солнцу. Но сейчас глубокая ночь, сладостный мой, сейчас я в полной силе. А ты сам прибежал ко мне, такой любопытный, такой бесстрашный… Тебе не рассказывали легенды об утопленниках, которые утаскивали на дно неудачников?

Он отполз подальше, потом вскочил.

— Это неправда! — крикнул он, пятясь. — Опять треплешься!

— Хочешь проверить?

— Треплешься, — повторял он, кусая губы. — Ну треплешься ведь!..

Он боялся, но уходить не хотел. Что-то его держало. Любопытство? Алчность? Я нарочито медленно поднялась и шагнула вперед, протягивая руки. Ветер расправил влажную юбку, по волшебной ткани побежали молочно-серебряные волны.

Кукушонок пошарил за пазухой и вытащил солю на шнурке. Направил вещицу на меня и забормотал. В памяти что-то поворочалось и медленно всплыло — "экзорцизм". Мне, наверное, полагается бежать от этого, как черт от ладана. Может, правда сбежать? Я поколебалась и шагнула назад. Кукушонок немедленно сделал шаг вперед.

Мне оставалось только смотреть, как он приближается, вытаращив совершенно дикие от ужаса глаза, приближается, выставив ладонь со святым знаком, словно сам себя таща на шнурке, перехлестнувшем горло.

— Сгинь, — прохрипел он. — Исчезни.

Я покачала головой и взяла талисман с его руки. Солька была насыщена теплом живой плоти, она пахла медью и потом, она ощутимо зудела и дрожала в стиснутых пальцах как плененное насекомое. Святой знак изображали по-разному, у меня самой был литой серебряный крестик в круге; этот же явно сделали из стертой четвертинки, выбив поверх крест чуть ли не гвоздем. При всей грубости, соля была старая и сильная, и, похоже, хранила от зла не одного хозяина, прежде чем попасть к моему рыжему знакомцу.

Осторожно, словно осу или шершня, я вернула ее в руку мальчишке. Мальчишка гулко сглотнул.

— Нет, — сказала я. — Слишком просто, Ратери. Эта игрушка не опаснее пчелы.

— Но…

— Молчи. Ты понравился мне. Ты храбр и умен. Я выполню твое желание. Но храбрости и ума недостаточно, я должна знать, насколько ты терпелив. Терпение — последнее испытание. Ты согласен его пройти?

— Я…

— Да или нет?

— Да.

— Хорошо. Пойдем.

Я повернулась и как можно более царственно двинулась вверх по тропе. Любитель легенд шумно спотыкался у меня за спиной. Мы остановились у скальной стенки.

— Повернись лицом на Полночь. Вот так. Теперь, что бы не происходило, не оборачивайся, пока я тебя не окликну.

Он покорно повернулся к темному пространству залива. Над нашими головами искрой мелькнула падающая звезда, наискосок перечеркнув Млечный Путь. Я достала свирельку. Вздохнула и приложила ее к губам.

Змеино зашуршал песок, стекая с краев расползающейся трещины. Покатились мелкие камешки. Я бросила взгляд на Кукушонка — он дергал плечами, должно быть, мурашки бегали по спине от этих звуков, но стойко цеплялся глазами за почти невидимый горизонт и не оборачивался.

Прости. Второй раз обманываю тебя. Если бы не это проклятое золото…

Я шагнула в грот и дыра заросла.

Тьма. Тьма переполнила глаза, я зажмурилась, выдавливая излишки ее как слезы, проморгалась — и увидела слабое синеватое свечение, пологом висящее над водой, прошитое серебряной канителью звездного мерцания. Груды драгоценностей слабо отзывались дважды отраженным отсветом, затихающим, словно эхо.

Я прошла вглубь, к черному пятну умершего костра. По-звериному потоптавшись и покрутившись на месте, прилегла рядом с ним, потому что монеты были холоднее песка, а бесплотные останки погибшего от голода пламени хранили если не само тепло, то память о его дыхании. И еще, конечно, запах. Запах дыма, и запах еды из немытого котелка — человеческий запах. Забытый, знакомый, уютный, тревожный… Я свернулась в клубок, пожалела об отсутствии одеяла и закрыла глаза.

Стеклянная Башня полна легенд. Она сама — легенда. То ли правда, то ли сказка… как видим, в этой легенде больше правды, чем вымысла. По крайней мере, там, где дело касается дракона и сокровищ. Только дракон-то оказался не совсем драконом, и вовсе он эти сокровища не охраняет. Может, раньше охранял? А потом его просто убрали, чтоб не мешался. На ледник положили. Убивать цепного пса жалко, пусть на леднике пока полежит, поспит смертным сном, а как понадобится — разбудим.

А сокровища так и валяются тут бесхозные. Амаргин говорил — бери, сколько унесешь. Он же говорил, что золото это не его, а когда я спросила — чье? он ухмыльнулся — хозяин не скоро за ним придет. А может, вообще не придет.

Если клад и правда наследство Изгнанника, то он не вернется.

Потому что продал душу Полночи, а Холодный Господин не выпускает своих рабов.

Сперва я подумала, что это земля. Что это земля вокруг, сверху и снизу, давит на закрытые веки, забилась в ноздри, вместо воздуха наполнила легкие. И я лежу в этой земле немыслимо давно, обездвиженная, как изюминка в булке, распятая и размазанная, как масло между двумя кусками хлеба. И я уже готова на обед угрюмому и несговорчивому великану по имени Мироздание, чья волосатая задница, по словам Амаргина, ежемоментно угрожает всем обитателям подлунного мира.

Потом я подумала — нет, это не земля, это вода. Похоже, я опять утонула. Это уже как привычный вывих — опять утонула. Ну, ладно, тогда и паниковать незачем. Рано или поздно всплывем. Нечем дышать? Тогда и пытаться не будем. Вместо этого попробуем открыть глаза: вода, как известно, не земля, под ней можно находиться с открытыми глазами, и даже что-то увидеть.

И что же мы видим? Ничего не видим. Наверное там, наверху, ночь. Или я погрузилась очень глубоко. Да, в самом деле, я очень глубоко, иначе почему я практически не могу пошевелиться? Почему так давит на грудь… со всех сторон… и дышать нечем…

Я не собиралась впадать в панику и дергаться. Но вопреки благим намерениям — дернулась, и рванулась и даже попыталась заорать. И слух уловил — нет, не крик, мне не удалось издать и хрипа — я услышала звон, близко и как будто чуть со стороны. Звон металла о металл. И тотчас в глазах поплыли зеленоватые пятна, а глотку обожгло фантастическим холодом.

Картинка вдруг прояснилась — во мраке фосфорно светящаяся гладь воды, очерченные тающим сиянием контуры подземных скал… Проклятая чернота и неживая зелень… Малый грот! Мертвое озеро…

Черт! Опять? Или… Амаргин не спасал меня, мне это приснилось — горячий суп, прогулка по кладбищу, черный пес с пламенными глазами? Разве можно очнуться в мертвой воде?..

Я опять непроизвольно дернулась — или вздрогнула. Оледеневшее тело не слушалось. Рук словно и нет совсем. Снова звон над самым ухом.