Три цвета ночи - Екатерина Неволина

– Все просто, – ответила наконец я, – я мечтаю о счастье.

Он кивнул, будто это туманное объяснение его вполне устроило.

– А что для тебя значит дом?

Совсем не характерный вопрос для богатенького благополучного мальчика.

– Ну, – задумалась я, – дом – это место, где всегда тепло. Я знаю, что родители любят меня такой, какая я есть. Это место, где можно укрыться от всех непогод.

– Расскажи, – попросил он, и я увидела в его глазах настоящую печаль. (Ну ему-то что печалиться о доме?! У него же все есть? Или…)

И я, удивленная и растроганная его вниманием и сочувствием, принялась рассказывать. Слова, как река, сметающая на своем пути все запруды, полились из моего горла.

Обычно я очень осторожна и, привыкнув ко всяким школьным подлянкам, стараюсь максимально закрыться, прячусь, как улитка, в панцирь холодности и равнодушия.

Но сейчас я рассказала ему все. Про родителей, и про Джима, и про всякие пустяки и мелочи, которые случались у меня в жизни. Даже ту историю с котенком, которая тяжелым камнем лежала у меня на сердце.

Мне тогда было десять лет, и однажды я нашла на улице крохотного котенка, пищащего так жалобно, что у меня чуть не разорвалось сердце. Я подобрала его, посадила под куртку и принесла домой. В тот день ни отца, ни матери не было. Я положила его на диван, налила в блюдечко молоко и нарезала колбасы. Котенок жадно все съел, а потом у него начались приступы жестокой рвоты.

Когда вернулись родители, я рыдала над его уже начавшим остывать тельцем. Я до сих пор ужасно виню себя в этой смерти и, хотя родители тогда всячески пытались успокоить меня, в глубине души думаю, что, если бы не я, он бы еще мог жить.

Когда я рассказывала это, Артур сжал мою руку в своих сильных ладонях. Он ничего не говорил, но я чувствовала, что он не остался равнодушен, что мои слова глубоко его волнуют.

– Нельзя винить себя во всех смертях на свете, – сказал он, доставая из салфетницы бумажную салфетку и промокая с моих щек слезы. – Смерть бывает безобразна, бывает страшна, а бывает, что она становится избавлением. Знаешь, как воздушный шарик, когда отпускаешь нитку, поднимается ввысь, к небесам. Хотя легче принять собственную смерть, чем смерть тех, кто тебе действительно дорог…

В его словах прозвучало что-то очень личное, и я догадалась, что в его жизни были жестокие потери. Возможно, не я, а именно он имеет полное право на сочувствие, но не ищет, не требует его.

– Я хотела бы стать такой же сильной, как ты. – Я смотрела в его глаза, позабыв о давно остывшем кофе да и, если на то пошло, обо всем мире.

– Нет, только не такой. И не подобной ценой, – ответил он и приложил палец к моим губам, – погоди, не говори ничего.

И мы сидели так близко друг от друга, слушая треск древесины в камине, позабыв о времени и привычной суете.

Я смотрела в его глаза, сияющие едва различимым светом, окутывающие меня пеленой тепла и заботы, и на тень лампы на стене, и на узорную решетку старого камина, и сердце мое плавилось от нежности.

Никогда в моей жизни еще не было такого прекрасного вечера.

Признаюсь, я ожидала, что этот разговор сблизит меня с Артуром, но в школе он по-прежнему оставался холоден, будто мы и не проговорили столько времени. Будто не сидели в кафе друг напротив друга, слушая тихую манящую музыку и глядя на всполохи огня в почерневшем закопченном камине.

Он, как раньше, держался рядом с Виолой. И она, видимо, расстаравшись ради него, все эти дни выглядела даже лучше, чем обычно. Она немного изменила макияж и еще ни разу с начала учебного года не появилась в классе в одном и том же наряде.

Да и других девчонок рядом с ним всегда было полно. Они толпились вокруг Артура, заглядывали ему в глаза и так и норовили хоть чем-то обратить на себя его внимание. Однако я не замечала, чтобы он кого-нибудь поощрял. Он держался скорее холодно и отстраненно.

И вправду, зачем ему при такой массе поклонниц бледная моль вроде меня? Поболтали как-то от нечего делать – и ладно. Хотя несколько раз я ловила на себе его пристальный взгляд. Наверное, он просто любопытствовал, почему я еще не присоединилась к его фан-клубу.

И это его равнодушие и холодное любопытство ужасно меня задевали.

«Ну неужели у него нет горячего человеческого сердца?! Неужели всем богатеньким наследникам еще в детстве вырезают его из груди – просто так, на всякий случай?!»

Я наблюдала за Артуром. Он всегда был спокоен, отстранен и ужасно загадочен. Что скрывалось за этим высоким бледным лбом, оставалось тайной за семью печатями. Даже глаза – зеркало души – будто ничего не отражали. По крайней мере, я не обладала умением в них читать.

Порой, когда он смотрел на меня, по коже пробегали мурашки и хотелось убежать, спрятаться, укрыться от этого безжалостного взгляда. Иногда мне казалось, что я – шкатулка, которую он хочет взломать. Просто так, из мальчишеского любопытства посмотреть: а что же там внутри? Вначале я отчаянно сопротивлялась, а потом вдруг поняла, что нужно, наоборот, расслабиться и представить, будто нас что-нибудь разделяет. Например, толстая ледяная стена. Я воображала ее себе в мельчайших подробностях – гладкую, переливающуюся всеми цветами радуги на холодном северном солнце. Я не смотрела Артуру в глаза, а разглядывала эту стену до тех пор, пока мне не становилось действительно холодно.

Учился Артур хорошо, но как-то без огонька. Он не стремился продемонстрировать свои познания, однако, когда его спрашивали, отвечал весьма толково. Неудивительно, что языками – английским и французским – он владел если не в совершенстве, то, на мой взгляд, весьма близко к нему. Неожиданно обнаружилось, что и в точных науках он имеет весьма обширные познания.

Честно сказать, я никогда не видела столь гармонично и всесторонне развитого человека.

Я смотрела на него и пыталась найти хоть какую-нибудь отрицательную черту. Даже его гордость и отчужденность отчего-то представлялись мне достойными уважения. Он не заискивал ни перед кем в классе и, когда Олег Бергов – наш классный Наполеон – попытался его задирать, живо поставил его на место, всего лишь небрежно бросив пару слов. Глядя на них, у меня создалось ощущение, что Артур – по-настоящему взрослый, а Олег для него – ребенок, который не стоит внимания.

– Да что вы нашли в этом новеньком? Ну, тачка у него крутая, и что? – говорил Олег, разумеется, когда Артура не было рядом.

И, к моему огромному удивлению, за Артура тут же вступилась Виола. Раньше за ней такого не водилось.

– Не только тачка, – сказала она, глядя на Олега сверху вниз – и это при том, что сама была ниже его ростом. – Придется кому-то смириться, что появился некто круче и умнее, чем он!