Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак

Постояли, вслушиваясь в тишину. Ни звука. Старик подошел к памятнику, еще минуту выждал.

— Ну, помоги бог… — И ребятам: — А ну, с того конца поднимайте.

Не думали ребята, что все кончится так благополучно, что тихо и мирно доберутся к дедову двору. Доехали.

— Ну, спасибо тебе, — похлопал старик по крутой шее вола, запряженного в оглобли. — Не подвел… А теперь, хлопцы, все проще… Давайте потихоньку к тому стожку…

В стоге уже было приготовлено место. Туда и уложили памятник, завалив его соломой.

Когда старик выпряг вола и отвел его в сарай, сказал ребятам:

— Вы ж никому, даже мамам своим не тово… Вас по малолетству, может, и не тово… А я хоть и стар, и голова, может, не очень умная, а потерять ее жалко… Поняли?

— Поняли, — выдохнули вместе.

— Ну а если, случится, найдут, — дед раздумчиво покачал головой, — то за такое святое дело и помереть не страшно. Поняли, хлопцы?

— Поняли.

— Вот какой он, дед Зубатый, — тихо проговорил Митька, когда вышли на свою улицу.

— А ты думал! — воскликнул Гриша, словно упрекая дружка своего, что тот раньше плохо знал деда. Кто, мол, скот в Саратовскую область отогнал? Дед Зубатый! Сколько приключений и злоключений было с ним, а ведь все до единой коровки сдал, пробился назад домой и справку с печатью на стол председателя положил.

Вот какой! А говорят: старуха деду голову затуркала. Выходит, не затуркала. Разве смогли бы они с Митькой управиться с памятником без старика? Да ни за что! Поначалу Гриша и сам не очень-то верил, что учительница сумеет уговорить деда Зубатого на такое дело. Уговорила. Потому — учительница. Впрочем, не пришлось и уговаривать.

Все это вспомнилось Грише, когда мать вернулась из сеней и передала слова Яремченко…

Мальчик заметил: раненый приподнялся на локти и почему-то стал внимательно смотреть на маму, которая стояла к нему спиной. А когда мама ему сказала: «Я вам приготовила кровать», он вдруг тихо воскликнул:

— Марина?!

Мать повернулась на голос и кинулась к раненому, присела возле него на корточки.

— Михайло?.. Швыдак?..

Запекшиеся губы раненого изогнулись в горькой улыбке.

— Вон как пришлось вновь встретиться.

Гриша тоже вытянул шею. Вот так встреча! Это же тот самый командир, который подарил ему звездочку. Видимо, не пробился к своим, застрял в лесах.

— Такие дела, Марина. Кто знал, что так встретимся…

— Ничего, Михайло. Болит?

— Печет… В лесу мне сделали перевязку — теперь порядок.

— Какой там порядок. У вас жар. Уложу на кровать, там мягче.

— Лучше бы в сарай, на сено…

— У нас нет немцев.

— Нет — будут.

— Уже были.

— Вот видите. А в селе не нашлось предателей? Полицаев назначили?

— Еще нет.

Уговорила-таки Михайла и помогла перебраться на перину. Накормила, укутала раненую ногу, чтоб тепло было.

— Ну, спокойной ночи, Михайло. Нам с вами рано вставать.

— Спокойной ночи, Марина.

Бабушка притворилась спящей. Стонала, будто во сне, ворочалась с боку на бок. Утром она даже не спросит невестку, кто ночевал у них. Раз причастен к этому Антон, значит, так надо.

Марина проснулась чуть свет и хлопотала у печи. Михайло проснулся уже давно, лежал тихо и думал свои невеселые думы. Когда под ним заскрипела кровать, Марина встрепенулась:

— Вы не спите?

— На том свете высплюсь, — невесело пошутил Михайло. Прибавил свое привычное: — Порядок! Чего там…

Марина поставила перед ним вареный картофель с жареным мясом, соленые огурцы. Гость, потянув носом, блаженно улыбнулся.

— Благодать. Будто ни войны, ни смертей. Лежи себе и ешь картошку.

— Ну да. Особенно вам — «благодать»… Давайте ешьте скорей. В дорогу пора.

Когда Михайло позавтракал, мама разбудила Гришу. Но если сказать правду, то он уже давно не спал.

— Куда в такую рань?

— Вставай, сынок, нужно собираться. — И вышла, тихо скрипнув комнатными, потом сенными дверями.

Михайло Швыдак сидел на лавке уже одетый и виновато, как-то горестно улыбался. Словно не мог понять, каким чудом оказался у этих людей, и будто извинялся, что пришел в их дом немощным, покалеченным. Гриша узнал его сразу, хотя тот и отпустил усы.

— Вот так, брат, — шевельнулись его пересохшие губы.

На дворе послышались тяжелые шаги, и Гриша припал к окну. В утренней мгле узнал Миколая. Тот, переваливаясь с боку на бок, шел к дверям.

— Дядя, прячьтесь! Ложитесь, укройтесь одеялом! — И потащил Швыдака к кровати, накрыл с головой.

А сам снова к окну прилип. Миколая перестрела Гришина мать, стала на пороге.

— Почему в хату не пускаешь? — басил Миколай и стегал хлыстом по земле.

— Спят еще там. Дитя малое разбудишь, — вырвались у Марины первые пришедшие на ум слова. — Зачем тебя принесло ни свет ни заря?

Верзила нахмурился, словно колебался — говорить или нет, затем почему-то тяжко вздохнул и ответил:

— Служба…

— Разве ты уже на службе? — удивилась.

— Ага… Считай — на службе. Вчера вечером приезжало из районной управы начальство, велело всем к молотилке.

— Ой, как же я пойду? Вон в лес по дрова собралась, видишь, запрягла уже…

— Большое дело! Гришку пошли. Парубок почти. Скоро по девкам будет бегать. Только смотри, сейчас же к молотилке… А то ведь новая власть не станет нянчиться. Это тебе не Советы. Сейчас же…

Миколай еще о чем-то рассусоливал, пускал прямо Марине в лицо дым злющей-презлющей махорки. Наконец потопал к воротам.

— Ой, чуть не умерла, — вбежала Марина. — Новая власть зашевеливается. Как червяк в мае. — И Грише весело, подбадривающе, кивнув на Швыдака: — Узнал дядю?

Скажет еще такое — «узнал».

— Я еще вчера…

— Вот что, сынок. Если знаешь, тогда слушай. Повезешь дядю к Чистому озеру. А, случится, наскочишь на этих