В Иродовой Бездне. Книга 2 - Юрий Грачёв

Заключенные рассказывали о том, как выводят на расстрел: по ночам открываются камеры одиночек, «преступникам» затыкают рот, чтобы те не кричали, и ведут по коридору, И когда пришла первая ночь, и все стихло, и коридор одиночек погрузился в сон, Лева, так же горячо помолившись Спасителю, спокойно заснул. (Кстати, надо сказать, здесь был строгий порядок — не так. как в Красноярской тюрьме: ни петь, ни громко разговаривать не разрешалось.)

Где-то за полночь он проснулся. По коридору раздавались чьи-то шаги, открывалась чья-то камера. Слышно было бряцание винтовок, кого-то выводили. Проснулись и другие заключенные: они перешептывались между собой, у всех тревожно билось сердце,

И в эти страшные минуты Лева еще больше молился Богу. Молился не только о себе, но и об этих людях — несчастных, бедных, которые ненавидели друг друга, делали друг другу зло и даже уничтожали друг друга. А в окно — маленькое окно с двойной железной решеткой — глядело бездонное, черное ночное небо. Лева всматривался в него в надежде увидеть хотя бы одну звездочку, но напрасно. Возможно, оттого, что в камере, в стене под дверью, всю ночь горела электрическая лампочка, ярко освещая помещение, где томились арестованные люди.

Прошла неделя, другая. А Леву не вызывали. Дух его был бодр, плоть же немощна. Плоть голодала. Кормили очень плохо. Единственным отличием от красноярской баланды было то, что в здешнем супе попадались большие куски печенки или легкого и каждому заключенному доставалась порция. Эти куски заключенные съедали не сразу, а клали их на фанеру под окном, и только вечером, когда приносили горячий чай, ели их как ужин вместе со сбереженными крошечными кусочками тюремной хлебной пайки.

Но так делать могли не все. Жиган — огромный, мускулистый — испытывал страшный голод, и как только утром получал свою пайку ржаного сырого хлеба, сразу же съедал ее. В обед он немедленно проглатывал полагающуюся ему миску супа с кусочком легкого, а потом смотрел на всех голодными злыми глазами. К вечеру он обычно начинал волноваться, в его глазах сверкало что-то волчье, звериное. Он ни с кем не разговаривал и чувствовалось, что был готов уничтожить все на свете.

Как узнал Лева, этот человек имел на своей совести много убийств. С ранней юности он долгие годы занимался бандитизмом: грабил, убивал на дорогах. И теперь временами на него находили приступы какой-то особой злобы и ярости. Почти со всеми в камере он перессорился, на всех смотрел, как на врагов. Единственно, к кому он был расположен, — это к Леве, который рассказал ему, как Христос, умирая на кресте, спас разбойника.

— Неужели самым первым человеком, которого Христос взял на небо, был разбойник? — спрашивал с удивлением бандит.

— Да, да, — говорил Лева. — Он был большой грешник, так же убивал людей, как и ты. Но помолился, обратился ко Христу и был спасен.

Наконец, Леву вызвали. Его вывели на тюремный двор, где его ожидал «черный ворон» — закрытый автомобиль с кузовом, без окон. Точнее, единственное имеющееся в нем небольшой окно было расположено в его крыше, так что находившийся внутри машины заключенный совершенно не мог видеть, куда его везут.

Машина выехала из тюремного двора. Она везла Леву. Куда? К кому? Для чего? — подумал про себя юноша. И помолился.

Его привезли в полномочное представительство ОГПУ Восточно-Сибирского края. Где, в каком здании оно размещалось, Лева не знал, так как машина подъехала прямо к дверям, выходящим во двор. Юношу поместили в маленькую камеру и вскоре вызвали на допрос.

В большой, светлой комнате за столом сидел пожилой чекист.

— Здравствуйте! — приветливо поздоровался Лева.

— Здравствуйте! — ответил сидевший за столом и указал Леве на стул возле стола. Он внимательно посмотрел на заключенного, как будто изучая каждое движение его глаз, выражение лица, затем медленно и выразительно произнес:

— Эх, фанатик, фанатик!.. Лева молчал.

— Изучили мы твое дело, молодой человек, анализировали его со всех сторон. Нам вполне ясно, что ты настолько верующий, что говорить тебе, что это — чепуха, совершенно бесполезно. Для нас, конечно, очень странно, что и в наше время встречаются люди, да еще в среде молодежи, которые ради веры в Бога губят себя.

— Я не гублю себя, — сказал Лева. — Христос сказал: «Кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот приобретет ее».

— Чудак, ты чудак! — добродушно улыбнулся чекист. — Ведь нам все понятно: начитался своего Евангелия и вообразил, что на небе есть рай. Ну там, сладкое место, вечная жизнь. И вот, думаешь: как бы мне этой сладкой жизни испытать, попасть туда! И вот ты, значит, решил пострадать для того, чтобы заработать себе теплое местечко на небесах. Ведь ты это делаешь из расчета: рассчитал, что это выгоднее, вот и страдаешь.

— Это совсем не так, — возразил ему Лева. — Я пошел посещать ссыльных и заключенных не потому, что я хотел заработать себе теплое местечко у Бога, как вы говорите, — я об этом совсем не думал, — а просто, движимый любовью Христа, не мог удержаться, чтобы не проявить Его любовь к страдающим, порадовать их…

— Так, так, — посуровел начальник. — Но ведь сколько тысяч верующих людей в нашей стране, и не таких, как ты! А есть попы или, к примеру, пресвитеры ваши, и ни один из них не пошел жертвовать собою. Вот они, хитрецы, и подсунули тебя. Пусть, мол, пропадет, а наша хата с краю…

— Это совсем не так, — сказал Лева. — Меня никто не подсовывал, а я молился, и Бог мне открыл, что нужно исполнять Его Слово: «Был в темнице, и вы посетили Меня».

— Ну, хватит! — строго сказал начальник. — Это ты там, в Красноярске, мог очки втирать, а здесь мы все до тонкости распутаем. Везде, где ты был, мы опять сделаем запросы, всю организацию раскроем и всех пересажаем. Ты понимаешь, с кем ты имеешь дело? Мы имеем полную власть над тобою, мы заставим тебя выложить полную правду. Понимаешь?

— Вполне, понимаю, — ответил Лева, внутренне молясь. — Вы не имели бы надо мной никакой власти, если бы это не было дано вам свыше. Я среди вас абсолютно беззащитен, но в то же время знаю, как сказал Христос, что и волос с головы не упадет без воли Отца Небесного.

— Что это ты мне — все Христос да Христос! Ты говори по существу: будешь ли все рассказывать, ничего не утаивая?

— Мне нечего утаивать. Я ничего не делал тайно, открыто посещал.

— Тогда начнем, — приступил к допросу начальник, — Первый вопрос. Полагаю для вас этот вопрос будет центральным, ибо он и будет той ниточкой, с которой начнется распутывание вашего дела. Потом ниточка превратится в веревочку, а потом и все вытащим… Расскажите, что вы знаете о вашем лидере Павле Васильевиче Иванове — Клышникове? Где и как вы с ним познакомились?

— Иванов — Клышников, — сказал Лева, — известный брат, и я не могу не уважать его… (Говоря это, Лева думал, что он будет говорить об Иванове — Клышникове то, что известно о нем по официальным журналам и съездовским материалам.) Этот брат — сын известного пионера баптистского евангельского христианского движения у нас, в России. Его отец был одним из первых, кто зажег свет Евангелия на Кавказе в жестокое царское время. При самодержавии он перенес множество арестов, ссылок, но самоотверженно трудился для Христа.

— Ты мне про его отца не рассказывай, — прервал его ведущий следствие. — Расскажи про него самого.

— Хорошо. Павел Васильевич — его сын — глубоко верующий христианин, очень образованный юрист, прекрасно владеет английским языком…

— Это мы знаем, — сказал начальник. — Он выступал в Канаде, в Торонто, на всемирном вашем баптистском конгрессе и был избран вице-президентом Всемирного союза баптистов.

— Да, да, это так, — подтвердил его слова Лева. — Он был у нас руководителем отдела благовестия и выдающимся организатором, преподавателем московских библейских курсов.

— Все это мы знаем, — в голосе чекиста зазвучала сталь. — Ты не думай, что мы плохо осведомлены, мы все знаем. Ты вот лучше расскажи, как ты с ним познакомился и какие вы с ним вели разговоры.

— Я слышал что Павла Васильевича арестовали в Москве, — сказал Лева. — И потом его этапом везли через Самару. Я тогда особенно не занимался вопросами о заключенных и его в тюрьме не посетил. Посетили его другие братья и сказали, что он бодр.

— Ну, а ты не слышал, какие наставления передал он этим братьям?

— Он передал им только один стих из Слова Божия, и все.

— А какой?

— Из книги Иова.

— А что там написано?

Лева сначала хотел утаить завет, переданный братству Ивановым — Клышником, но потом почему-то решил сказать:

— Там написано: «Теперь не видно яркого света в облаках; но пронесется ветер, и расчистит их» (Иов. 37:21).

— Ого! — воскликнул следователь. — Что же это значит?

— На это я ничего не могу сказать, — ответил Лева.