Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осмотрев близлежащий район, он спустился по широким ступеням к реке. Холодная вода волновала водоросли возле берега. Покачивались на волне сухие камышинки.
Оставляя четкие следы на мокром песке, Корнев медленно побрел по берегу, размышляя о создавшейся ситуации.
«Что было б, если бы они узнали, что мы с Ольгой живем! — подумал он. — Пока-то я в качестве жениха… Конечно, лучше б не ездить с ней…»
В стороне, почти на самом берегу, торчал деревянный магазин. Возле служебного входа стояла пирамида бутылочных ящиков. Немного в стороне, на ящике, сидел сторож. Напротив него сидел Ольгин отец. Сторож и отец пили красное вино и жаловались друг другу на жизнь. В ногах сидела пестрая дворняжка и слушала.
Отец увидел Корнева, погрозил ему кулаком и грозно сказал:
— Не подходи лучше!
Подумав, обидеться или нет, Корнев повернул обратно. Добрел до дому, сел на мотоцикл и уставился в голубеющую прореху неба над окраиной города.
Так бы он просидел долго, если бы в окно его не увидела Ольга. Она помахала рукой, но Корнев показал, что в дом не пойдет. Тогда она вышла сама.
— Спать надо. Утро уже.
— Может быть, я лучше поеду? — спросил Корнев.
— Как тебе хочется, — ответила она.
— Да. Наверное, поеду, — решил он. — А ты, как нагостишься, приезжай. Не задерживайся только.
— Всего два дня.
— Два — тоже долго. Я ведь, когда спать ложусь, и то стараюсь подольше не засыпать, чтобы с тобой не расставаться…
— Чудак, — радостно усмехнулась она.
— Ольга-а! — крикнула с балкона мать. — Не маячь во дворе!
— А мы уезжаем! — ответила Ольга.
— Как же так! — всполошилась мать. — А мы хотели завтра собраться с родственниками…
— Когда приеду на защиту диплома, — пообещала она.
— Войди-ка в дом!
Ольга ушла. Спустя полчаса вернулась с матерью, неся каски и сумки. Василий Петрович принялся увязывать багаж, а мать ни на минуту не отходила от дочери: все наставляла ее, сокрушалась, что не погостили, ругала отца…
Километров двести они проскочили одним махом. Тяга ко сну заметно уменьшилась от свежего встречного ветра, а Ольга уже успела немного выспаться на спине Корнева. Когда они остановились размять ноги, он глянул на небо и увидел толстую грозовую тучу. Мерцали молнии. Тревожно замотали верхушками березы…
— Этого нам только не хватало! — вымолвил он с досадой.
Мотоцикл стоял на грунтовой дороге, и, если только начнется дождь, дорога превратится в мокрое мыло.
— Садись… Сколько успеем, — сказал он Ольге.
Вздымая за собой столб пыли, они помчались на большой скорости. Ревел мотор, колеса прыгали по ухабам… Но в тучах мелькнуло, грохнула канонада, и первые тяжелые капли ударили по лицу. Он сдвинул очки на нос и, едва различая дорогу, катил вперед, стараясь проехать еще и еще, пока колею не расквасило. Сумки болтались на багажнике — ехать становилось тяжелее. Ольга спряталась от ливня за его спиной, но вскоре и она промокла до нитки.
Корнев остановился — от постоянного напряжения свело судорогой пальцы. Он принялся растирать руки и мотать ими. По каскам еще сильнее задолбил ливень. Дорога на глазах превращалась в месиво, по которому с трудом ползли трактора и машины…
— Может, доедем до деревни и остановимся? — спросила Ольга.
— Ничего не получится: после дождя еще неделя потребуется, чтобы дорога подсохла… Надо ехать.
Он вновь взялся за руль, и мотоцикл пополз. Заднее колесо юзило и выворачивалось, выбрасывая комья грязи. Иногда они скользили на одном месте, кое-как удерживаясь, чтобы не свалиться в канаву… Понятие «время» утеряло смысл. Они старались как можно дальше пробраться вперед, зная, что впереди еще более сотни километров дождя.
После трех часов этой битвы с дорогой и небесными силами они остановились возле небольшой рощицы. К тому времени они все-таки успели несколько раз перевернуться, и лица их, и одежда были густо покрыты грязью. Мотоцикл тоже был весь вывалян в грязи, двигатель раскалился. Бензин был на исходе, и Корнев, подремав на пне под крупнокалиберными каплями, встал и вышел на дорогу, в надежде остановить машину.
Ольга с обочины казалась слабым, беззащитным котенком. Она ежилась от сырости, хлюпая покрасневшим носиком. Ее фигура, казалось, росла у подножья березы и мокла под дождем потому, что не было у нее ни дома, ни другого места на земле. В глазах ее жили покорность и всетерпение.
Мимо прогремел трактор с лафетом. Водитель любопытно глянул на Корнева и покатил дальше. Вскоре, роя грязь, выкарабкался грузовик. Корнев махнул рукой — он остановился.
— Что? Стакан бензину? — хохотнул шофер.
Глядя, как Василий Петрович доит его бак, он спросил:
— Далеко, приятель, путь держишь? — и одарил мотоцикл презрительным взором.
— В Елабугу, — сказал Корнев.
— Так ты не туда. Эта дорога на Пермь.
— Брось! — распрямился Корнев. — Так как же теперь-то?
— Тебе надо выбираться на дорогу Казань — Уфа. Вернешься обратно. Тут всего десять километров… Увидишь белую церковь — и за нее, вправо…
Уже темнело, когда на горизонте показались свечи елабужских колоколен. Эти красотки стояли среди частных изб, огородов и заборов. Незадолго до Елабуги дождь прекратился, и теперь встречный ветер сушил на лицах грязевые маски. Началась спасительная асфальтовая дорога.
Корнев вел мотоцикл, и ему не верилось, что они чуть ли не дома. Ольга держалась сзади в обхват и как бы застыла за его спиной.
— Остановимся? — спросил он ее.
Ей очень хотелось, чтобы он остановился, но она ответила неопределенно:
— Как хочешь…
— Ну, тогда терпи! — крикнул он и, минуя городок по объездной дороге, вкатил в лес.
Дорога здесь была оживленнее, и он включил фару. То и дело навстречу попадались грузовые машины, автобусы, легковушки. На камском берегу осторожно вскарабкались на паром по трапу, заляпанному жирной глиной. Корнев заплатил за перевоз, и они, в ожидании отправки, повисли на перилах. Взгляд Ольги был пуст. Она безразлично смотрела в глубины Тарловского бора, где ели и сосны стояли по грудь в ночном тумане. Из тумана с трудом, будто из болота, поднималась надраенная луна…
Корнев обнял Ольгу и прислонил ее голову в грязной каске к своему плечу… Что-то кричал в мегафон помощник капитана, командуя погрузкой транспорта. Потом рявкнул гудок, ему откликнулось эхо, увязая во влажной темноте. Загудел двигатель, палуба задрожала, будто в ознобе, и паром отчалил. В небольшой будочке на носу бренчала гитара. Курили возле машин уставшие шоферы, сплевывая в Каму, посматривая
