Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

Что-то новенькое! Я вскинула на него глаза.

— Видите ли, — он тщательно подбирал слова, пытаясь что-то мне объяснить.

Мне — объяснить? Служанке?..

— В этом доме не приветствуется роскошь, — сказал де Синд, задумчиво потерев переносицу, — я предпочитаю воспитывать детей строго, не позволяя им никаких излишеств. Никакого баловства, только простая пища, только самая простая одежда. Я не хочу, чтобы мои дети выросли избалованными неженками. Богатство развращает. Не хочу, чтобы деньги развратили моих детей.

Я слушала очень внимательно, пытаясь понять — он, действительно, считает, что переваренная репа и капуста — это лучшее средство воспитания? А Логан, который живёт в одиночестве на чердаке?.. Может, отец думает, что это — ради блага мальчика? Воспитание смелости, так сказать?..

— Мне кажется, такая жизнь вам не подходит, — продолжал тем временем хозяин дома.

— Считаете гороховые меренги роскошью, развращающей душу? — подсказала я.

— Нет, тут мне нечего вам предъявить. Дети были в восторге, а я очень доволен, что вы не нарушили поста. Но посмотрите на себя — вы точно не служанка в доме купца. Вы нежная, красивая, утонченная. И говорите не как девица из провинции. Ещё и грамоте обучены. Кем был ваш отец?

— Пахарем, с вашего позволения, — было очень неловко врать ему, особенно когда он смотрел на меня в упор, словно читая мою ложь, как в книге.

— Странные умения для крестьянской девушки, — он чуть прищурился, пронзая меня взглядом. — Вы ведь совсем не похожи на природную крестьянку.

Было неловко врать ему, но приходилось.

— Но и вы, господин де Синд, — парировала я, — не слишком похожи на купца.

— Вот как? — он усмехнулся и скрестил на груди руки уже знакомым мне жестом. Ткань камзола на плечах опасно натянулась, готовая треснуть под напором бугрившихся мускулов. — На кого же я похож?

Ему пришлось повторить вопрос, потому что я уставилась на его плечи, совсем позабыв о реальности. Ни у кого при дворе короля не было таких мощных рук. Король не любил воинские увеселения, редко выезжал на охоту, зато ему нравилось танцевать и участвовать в спектаклях, разыгрывая всякие истории — про античных богов или героев народных сказок. Следуя королевской моде, и щёголи считали крепкое сложение и мускулы — уделом простолюдинов. Прежде всего ценились изысканная красота, грация и бледная томность. Про моего мужа со смехом говорили, что он только и способен, что обрывать лепестки розам, и Карл считал это чуть ли не комплиментом.

Но мужчина, который стоял передо мной, точно не стал бы обрывать лепестки. Такого можно представить идущим за плугом, или скачущим на боевом коне в гуще сражений…

— Так на кого же, Элизабет?

Голос де Синда зазвучал приглушенно, но сильно, как прибой через закрытые ставни, и в полупустом кабинете сразу стало уютно, таинственно-тихо, и захотелось немного посмеяться, как в детстве, когда мы с братьями прятались под столом, опуская скатерть до самого пола, и мечтая о новогодних подарках. Как будто это мы с господином де Синдом спрятались ото всех, чтобы немного… посекретничать.

— Жду ответа, — произнёс он почти шёпотом, подавшись ко мне.

Светлые пряди упали на лоб, и я совсем некстати начала думать — собственный это цвет волос или седина.

— Вы похожи… — я замялась, не зная, говорить ли правду, но в это время дверь кабинета приоткрылась и в комнату заглянула госпожа Бонита.

— Почему так долго, Тодо? — спросила она недовольно. — Я хотела поговорить с тобой о новогодних праздниках. Ванессу пригласили к мэру, наряжать ёлку. Что ты об этом думаешь?

Появление госпожи Бониты вернуло меня из небесной страны мечтаний на землю, и я почувствовала себя на редкость глупо. Ты здесь прячешься, Миэль, а не любуешься мускулами и шевелюрой господина Контрабандиста.

— Думаю, что можно её отпустить, — сказал хозяин дома уже громко, и интимность, возникшая было между нами, исчезла, рассыпавшись, как волна, ударившаяся в берег.

Ой, да была ли она? По-моему, мне всё это почудилось… Разумеется, почудилось…

— Вы ещё здесь, Лилибет? — осведомилась госпожа Бонита. — Я бы вам посоветовала поскорее собрать вещи.

— Барышня остаётся, — сказал де Синд, не отрывая от меня взгляда. — Детям понравилась её стряпня, поэтому пусть стряпает дальше.

Я тоже смотрела прямо на него, и поэтому упустила возможность полюбоваться потрясенной физиономией госпожи Бониты. Зато услышала, как сестра хозяина икнула, а потом переспросила, словно не поверив собственным ушам:

— Она… остаётся?!

— Да, — коротко ответил он и отвернулся, перебирая бумаги на столе.

Я запоздало вспомнила, что где-то там лежит объявление о награде за поимку графини Слейтер.

— Тодо, как же это… — госпожа Бонита мелкими шажками прошла в комнату.

— Можете идти, Элизабет, — кивнул мне де Синд, и мне пришлось оставить брата и сестру наедине.

Ужасно хотелось подслушать, как дальше пойдет их беседа, но когда я оглянулась по сторонам, то обнаружила, что нахожусь в коридоре не одна.

У стены стояла Черити — в ночной рубашке, заложив руки за спину, окидывая меня испытующим взглядом.

— Тебя оставили, Лилибет? — спросила она, выпятив нижнюю губу.

— Твой отец разрешил мне остаться, — ответила я уклончиво, решив больше не поправлять девочку относительно своего нового имени. Пусть зовет, как пожелает. Это ведь не её выдумка, а госпожи Бониты. Смысл сердиться на ребенка, если он всего лишь делает то, что велит взрослый?

— Ванесса лопнет от злости, — заявила Черити, не двигаясь с места.

— А ты? — спросила я. — Это ведь ты попросила господина Тодеу оставить меня?

Она на мгновение потупилась, а потом презрительно скривила губы и изрекла:

— Мне надоела капуста.

Я спрятала улыбку, и очень серьезно сказала:

— Рада, что тебе понравились мои блюда. Я постараюсь приготовить в следующий раз что-нибудь не менее вкусное. А ты расскажи мне одну вещь…

— Какую? — мгновенно насторожилась девочка.

— Кто такой Мертин? Ты говорила о нём за столом.

Черити фыркнула совсем как моя кошка.

— Глупая, — сказала она высокомерно. — Мертин — это не он. Мертин — это они. Мерси и Огастин. Потому что они одинаковые, и они всегда вместе, — она подумала и добавила: — Нейтон говорит, что это бесит.

— Если бесит, значит, он неправ, — возразила я. — Но как всё просто… Значит, Мертин — это если взять первый слог от имени Мерси и последний от Огастина… Очень забавно. И очень подходит тем, кто понимает друг друга с полуслова. А это чудесно, когда есть кто-то, способный понимать тебя без слов. Разве нет, Черити?

Она передернула плечами и удалилась — хорошенькая кукла, у которой на всё было своё мнение и… не было своего.

Окрыленная победой, я вернулась в кухню, где Джоджо сидела на краешке скамьи, не осмеливаясь начать есть, хотя угли уже прогорели, и суп с гороховой кашей грозили остыть.

— Почему вы не ужинаете, сударыня? — спросила я весело, доставая кастрюльки и чашки, и ставя на край печи свою чашку, чтобы немного подогреть суп. — Попробуйте, всё очень вкусно. Даже детям понравилось.

— Вы… вас… — Джоджо замялась. — Что сказал хозяин?

— Он был очень добр и позволил мне остаться, — сказала я, нарезая хлеб. — Да ешьте уже, пока не остыло совсем.

Мы расположились за столом и с аппетитом поужинали, наслаждаясь тишиной и покоем.

— Кто бы мог подумать, что ореховое молоко так изменит вкус рыбного супа, — удивленно покачала головой Джоджо. — Очень вкусно… А меренги?..

— Из воды, в которой отваривался горох, — я заварила чай и разлила его по кружкам. — Гороховую воду просто взбиваете с сахаром, и она становится точно такой же, как настоящие меренги из яичного белка. Моя мама придумала делать их, когда у нас стало очень плохо с финансами. Когда отец умер, мне было десять, а братьям — и того меньше. Но мама не хотела, чтобы мы лишились сладостей из-за нехватки денег. Вот и придумывала всякие дешевые рецепты. Конечно, гороховые меренги — не равноценная замена настоящим…