Человек человеку — кот - Андрей Балабуха

Олег Дивов

К10Р10

Рыжики оказались порченые. Все.

Надо было, конечно, сразу насторожиться. Ох, неспроста у «десятки» вылез дефект по дизайну и неправильно прижился корректировочный чип. Но задним умом все сильны, а Павлов тогда лишь хмыкнул: десять процентов брака для опытной серии не трагедия, а достижение. Да и чип криво встал из-за внешнего сбоя, потому что в последний момент систему повело и режим упал. Может, так надо было. В удачной серии заключительный образец непременно выходит косой. Примета.

И вот. И здрасте, пожалуйста. Год работы коту ректально.

Завлаб Павлов вывел данные тестов на бумагу, уложил в красную папку с тисненой надписью «На доклад» и пошел к директору сдаваться.

Шефу, конечно, уже накапали — мол, сколько возилась «тема К10» с непрофилем, а тот возьми и сыпанись на выходных тестах. При таком раскладе надо сдавать вовремя. Не ждать, пока вызовут, а самому предстать — вот он я, тупой-бездарный, жрите. Рвите когтями и поглощайте кусок за куском, довольно урча, хвостом подергивая от возбуждения, облизывая усы…

Павлов решил идти через территорию. Так получалось дольше.

Четверть века назад, когда Павлов угодил в НИИПБ, территория выглядела скромно: чахлые кустики, мелкие деревца. Зато сам Павлов был высок, широкоплеч, пышноволос и жизнерадостен. Территория с тех пор облагородилась, превратилась в ухоженный парк, особенно приятный сейчас, золотой осенью. А вот Павлов, напротив, с годами поплохел, стал грузным шкафообразным дядькой при намечающейся лысине и невосторженном — вне зависимости от времени года — образе мыслей.

Павлов шел, вдыхая полной грудью вкусный загородный воздух, и думал, какие это на самом деле глупости — старый, толстый, лысеющий, занудливый… Просто он так по-дурацки себя воспринимает. На самом-то деле еще хоть куда мужчина. И голова получше, чем у некоторых. Вообще, обрить ее надо будет, эту голову. Раз уж лысеет — не начесывать три волосины поперек, и тем более не наращивать заново лохмы, а собраться с духом — и под ноль. Соответственно возрасту и статусу. А что, мощная получится внешность. При такой-то солидной туше…

Павлову еще долго предстояло идти, и он массу глубоких мыслей успел бы отшлифовать до состояния концепций — лишь бы не думать о провале с рыжиками и предстоящем унижении — но тут ему на умную и пока не обритую голову нагадили. Капитально.

Кто другой на месте Павлова, да в его обстоятельствах, выдал бы полноценную истерику, с поросячьим визгом и пусканием слюней. Но Павлов был — мужик. И биотехнолог с громадным стажем. Поэтому он секунду-другую постоял, осознавая произошедшее, затем громко выругался, погрозил небу кулачищем, повернулся кругом и зашагал обратно.

Ворона — здоровенная, сволочь — ехидно каркая, улетела к административному корпусу. Где-то у нее там было гнездо.

Поймать бы заразу, да поставить над ней серию опытов! Или просто раскрасить под попугая — и отпустить. Хотя это уже жестоко…

«Зато лишний раз приму душ, — успокаивал себя Павлов. — И в виварий загляну, хотел ведь, а зачем, позабыл — может, вспомню…»

Если бы на Павлова нынче не ворона, а какая-нибудь лошадь с крыльями нагадила, он бы и этому обрадовался. Бессознательно, конечно. Неосознанно. До того ему не хотелось к директору идти.

Хотя от лошади, да если она высоко летит, наверное, сотрясение мозга схлопотать можно.

В виварии оказалось непривычно тихо. Павлов, настроенный после мытья благодушно-расслабленно, ощутил неприятный укол в груди.

— Почем местечко у вас на кладбище? — спросил он дежурного лаборанта, стараясь не выказывать беспокойства и выдерживать давно натренированный для общения с подчиненными брюзгливо-ироничный тон. — Что происходит? Спят усталые игрушки?

— Нас посетил уважаемый коллега Шаронов. Вон стоит, двойку гипнотизирует. Я пытался его задержать, но вы же понимаете…

— А-а… — Павлову сразу полегчало. — Ладно, ты не виноват.

— Как они вчера котов душили, душили… — пробормотал лаборант. — Душили, душили…

Павлов в ответ только хмыкнул.

Завлаб Шаронов, орденоносец и лауреат, без пяти минут член-корреспондент, стоял перед второй клеткой, придирчиво изучая рыжика Бориса. Борис, в свою очередь, хмуро глядел на Шаронова. Чувствовалось: дай этой парочке сойтись во чистом поле, они подерутся. И не факт, что Шаронов не перегрызет «двойке» горло. При всей разнице в ловкости и физической мощи. Даже с учетом того, что «двойка» — гражданский вариант боевой модели.

Борис был самый яркий из рыжиков, почти оранжевый, в едва заметную желтоватую полоску. Восемьдесят пять сантиметров в холке. С очень приятной интеллигентной мордой.

Чудный декоративный котик. Ну, здоровый вырос, да.

А Шаронов насквозь пропах собачьей болью и кровью. У него и физиономия-то стала бульдожья от многолетних кинологических трудов. И фразы он не произносил — вылаивал.

— Что за дизайн задних лап? — спросил Шаронов вместо приветствия. — Зачем столько шерсти вокруг голени? Как от мамонта подставки.

При виде Павлова «двойка» слегка оживилась и подошла к решетке ближе. Завлаб Борису приветственно махнул и протянул руку Шаронову.

— Здравствуй, вообще-то, уважаемый коллега. Как жизнь собачья?

— Привет, привет. Жизнь, уважаемый коллега, полосатая. По четным продольно, по нечетным поперечно. Спасибо, что спросил. Давай, не увиливай, а обоснуй свои лапы. Толстые.

— Ты чего явился? Издеваться надо мной пришел?

Шаронов одарил Павлова насмешливым взглядом.

— Слышал, у тебя серия идет на мясо. Ну, я и… Пока не… Ладно, колись, на сколько процентов эта штука — «Клинок»?

— Физически на все сто. Слегка вправили мозги и сменили окрас. Так что лапы, которые столь возбуждают тебя, — родные, от базы.

— И что там прячется, в шерсти?

— Этот красавец уже нагулял восемьдесят кило, а если раскачать мышцы по-боевому, имеет право до девяноста. Представляешь, какая мощная конструкция нужна, чтобы удержать его, когда он висит головой вниз?

— Зачем висит? Где?!

— Да где угодно. На дереве, на столбе… Где можно зацепиться когтями задних лап. А передними врага за глотку — хвать! Или по голове — бац! Ну и вообще, так спускаться удобнее.

— О-па… — восхитился Шаронов. — Тогда да. В целом одобряю. На уровне идеи. Но это ты не сам придумал. Есть такой у кого-то из виверровых. Прибамбас.

— Угадал. Мы подсмотрели сустав у гинеты, стопа выворачивается на сто восемьдесят. Только гинета-то — крохотулька, а тут целый кошачий Терминатор. Сочленения выглядят мощно, но устрашающе. Так что эти перья для отвода глаз.

— Разумно. И все равно — не дизайн, — ввернул Шаронов.

— Я не могу переделать лапы, — сказал Павлов твердо. — Это же вмешательство в платформу. Сам понимать должен, такие серьезные изменения в опорно-двигательном сразу потянут за собой психику. А мы и без того умучились ее балансировать. Нет, лапы — не буду. Ничего уже не буду…

— Тоже правильно, уважаемый коллега. Все равно кирдык.

— Это кто говорит? Шеф? Поэтому ты здесь? Явился, так сказать, донести точку зрения? Сердечно благодарен! А то непонятно, что кирдык! Вот ведь угораздило! У них там, наверху, семь пятниц на неделе. Сначала требовали, чтобы к осени кровь из носу была гражданская версия «Клинка», а теперь им как бы и не надо. Передумали. Но я-то серию — что? Запорол! Слил! Хочешь сказать, меня погладят по головке? Как же! Не в той системе трудимся… Спасибо, уважаемый коллега, что прибыл вестником грядущих наслаждений!

— Не рычи, — попросил Шаронов. — Я от себя лично. Мне и вправду интересно, чего ты тут. Нам вообще надо как-то… Плотнее. Ну, я интересовался, конечно, твоими делами. Так что осведомлен. В общих чертах… А меня вот подзабыли в «кошкином доме»! Какие у твоих подчиненных были рожи, когда я зашел!

— Гордись, — посоветовал Павлов.

— И буду! — сказал Шаронов с чувством. — Кошатники, блин. Думаешь, не знаю, что меня твоя мелюзга Шариковым зовет? Юмористы! Ну какой я Шариков?! А?

«Вот заело беднягу», — подумал Павлов. В отличие от многих коллег, он к Шаронову относился ровно. Может, потому что тот был ему совершенный антипод: пробивной дядька с установкой всё делать по максимуму. Такой подход к работе сказывался на результатах — не раз и не два шароновская лаборатория плодила совершенно жутких выродков, от которых шарахались даже самые отчаянные проводники. Тем не менее, когда пошло в серию изделие «Капкан» для охраны спецобъектов, Шаронов отхватил Госпремию. Крошечная зверушка, собранная на платформе фокстерьера, гарантированно с одного укуса гробила вражеского диверсанта. А потом из института случилась утечка. И когда за рубежом оказались данные по «Капкану», на вооружение натовского спецназа тут же поступили кевларовые гульфики.