Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крохотные сафьяновые башмачки затопали по полу опочивальни, дверь заскрипела и Марфа — в вихре кудрей и развевающемся сарафане, скатилась вниз по лестнице.
— Не хочешь ли ты, Федосья Никитична, дверь закрыть, заради мужниных-то именин? — усмешливо спросил ее Федор.
Боярыня заперла дверь и вернулась к мужу. «Так вот, Федосья, — сказал ей Федор с нарочитой строгостью, — не была ты вчера щедра на подарок-то, не хочешь ли исправить это?»
— Дак уж не знаю, как тебе и угодить, — скромно потупила глаза Федосья. «Ты прикажи только, боярин, я уж постараюсь».
— Постараешься, Федосья, ой, как постараешься, — сказал Федор, расстегивая на жене домашний сарафан. «Так постараешься, что еще запросишь. А я ведь, Федосья, не как ты — на ласки не скуплюсь, так ведь?»
— Так, — изнемогающим голосом протянула боярыня. «Ты поучи меня, боярин, поначаль как следует, чтоб в следующий раз я податливей была».
— Я тебя сейчас так поучу, что ты у меня как шелковая будешь, — прошептал ей Федор. «Что сейчас, что потом, — как шелковая, поняла, Федосья?»
Марфуша заглянула в дверь поварни. Ключница Василиса хлопотала над огромным блюдом, где лежали саженные осетры.
— Тятенька с маменькой разрешили пряника, — выпалила Марфа, подбегая к Василисе.
«Маменька ‘казала что заради аменин можно!»
— Ох, боярышня, куда тебе пряников, ты ж сама ровно сахарная! — рассмеялась ключница, отмыкая поставец и протягивая девочке сладости.
— Я не ‘ахарная, — серьезно ответила Марфа, «я ‘ладенькая дочка тятина, так он говорит».
— Это уж точно, — сказала ключница. «Ну, беги, а хочешь, посиди тут, с пряником-то».
— А ты мне дай чего помочь, — обсасывая пряник, сказала Марфуша, — а я потом тятеньке
‘кажу — это я для тебя приготовила! Он и радый будет».
— Да уж он радый, только глядючи на тебя, — Василиса нежно привлекла к себе девочку и поцеловала в румяную щечку. «Ты же у нас умница-красавица!»
— А я пряник и доела, — сообщила Марфа, облизывая розовые губки. «Таперича готовить чего хочу».
— Ну что ж с тобой делать, — вздохнула Василиса. «На тебе орехи-то, полущи».
Марфа склонилась над решетом орехов, а Василиса, посмотрев на нее, как всегда подумала: «И уродилась же на свет милая такая!»
Бронзовые косы, зеленые глаза, щеки — будто лепестки розы, длинные ресницы — как в годик начала говорить боярышня, так и не остановить ее было после. Сейчас, в три года, она уже бойко читала, считала на пальцах, и Феодосия начала учить ее письму.
— Ох, и свезло ж боярину Федору на старости лет, не сглазить бы только, — подумала ключница. «Жена красавица, вот уже четвертый год, как повенчались, а смотрит-то на него боярыня как в первый день брака — ровно никого, кроме него, и нет на свете. И дочку, какую ему принесла — пригожую да разумную. Ох, дай-то Бог, чтоб вот так все и шло — чтоб все здоровы были. Вот еще Матвея оженить на Марье по осени — да и ладно будет».
За трапезой Марфа внимательно смотрела на родителей — у маменьки щеки были румяны, а батюшка, глядя на нее, чуть улыбался в бороду.
— Вот, тятенька, — сказала Марфа, забравшись к отцу на колени, — и протянула ему деревянную, раскрашенную ею коробочку, — с аменинами тебя!
— А что внутри-то, Марфуша? — ласково спросил ее отец.
— А ты открой да по’мотри! — хитро сказала Марфа.
Внутри была крохотная — в детскую ладонь, переплетенная аккуратной Федосьиной рукой, книжечка. Внутри рукой Марфы был переписан любимый псалом Федора: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых».
— Это я сама, вот и внизу, видишь! — указала девочка на подпись: «Писано Марфой Вельяминовой в лето от сотворения мира 7071».
— Ох и разумница ты у меня, боярышня! — сказал Федор, привлекая ее к себе. «Ну, спасибо, угодила ты мне подарком!»
— А ты, тятенька, — серьезно сказала Марфа, «ты книжечку мою береги. Маменька говорит — как идешь куда, повторяй п’альмы царя Давида, и Го’подь с тобой пребывать будет. Ну и как по’мотришь на книжечку, так и обо мне в’помнишь!»
— Я, Марфуша, никогда о тебе не забываю, — сказал Федор, целуя ее. «Ты же моя дочка единственная, богоданная, я всегда о тебе помню, что бы ни делал я!»
— Ну, я побегу, — сообщила Марфа. «Маменька говорит, будто на конюшне у кошечки котятки народили’ь, уж так глянуть охота, так охота!»
— Беги, доченька, — ласково отпустил ее Федор.
Феодосия тихо вошла в горницу и опустилась на низкую скамеечку рядом с креслом мужа.
— Что, любовь моя? — спросил Федор, гладя ее по голове. «Али тревожишься?»
— Все про свадьбу думаю, — ответила Федосья. «Матюша, хоть и пасынок мне, но твой, же сын, твоя кровь родная, как не тревожиться мне?»
— Сговор был, по рукам ударили, рядная запись сделана, чего ж еще? — пожал плечами Федор. «Сейчас Успенья дождемся да и повенчаем, и дело с концом».
— Мнится мне, Федор, что все ж зазря мы их томили, — тихо сказала Федосья. «Свенчать бы было в тот год, что я Марфу принесла, и дело с концом».
— Думаешь, пересидела Марья в девках-то? — Федор хмыкнул. «Может, оно, и так, однако же, Матвей за это время разумней стал, не ветер в голове более у парня, со срамными девками не водится. А то ж что хорошего — не догулявши венчать, стал бы Марью позорить, Боже упаси, еще б и хозяйство по ветру развеял бы, на баб да зелено вино. Все ж серьезней стал Матвей, тише».
— Ну, дай-то Бог, — вздохнула Федосья. «Марью жалко мне — томится ж она».
— Томление, — оно и к лучшему, — рассмеялся Федор. «Думаешь, я не томился, тебя ожидая?
Стыдно сказать — сны снились, ровно мальчишке какому».
— Сколько ж ты томился-то, боярин, — рассмеялась Феодосия. «Два месяца — это тебе не два года с лишком».
— Однако ж и того было много, — ответил Федор. «А ты томилась ли, скажи мне, Федосья?» — он посадил жену на колени. «Ты не красней, боярыня, а отвечай прямо».
— Да еще как, — Федосья, ровно кошка, потерлась головой о плечо мужа. «Тоже ты мне снился. Ладно, успокоил ты меня, пойду с Марфой заниматься, а то ежели ее от котят не оторвать, так она там и заночует».
— Федосья, — неохотно сказал Федор, когда жена уже открывала дверь. «Опосля стола ты присмотри, чтобы нам никто не мешал, ладно? Люди ко мне придут, поговорить с ними надобно».
— Мне-то скажешь, о чем разговор? — улыбнулась Феодосия.
— Скажу, как понадобится, — Федор посмотрел на жену, стоявшую на пороге горницы, и, помолчав, добавил: «А, может статься, и ты нужна будешь в сем деле. Посмотрим».
Феодосия вышла, а Федор, поднявшись, отпер поставец, от коего ключи он никому, даже жене, не доверял, и углубился в чтение грамот.
— Маменька ‘казала, как кошечка котяток откормит, можно будет одного в терем забрать! Вот этого, черненького, — две детские головы — одна с бронзовыми косами, другая — с темными кудрями, — склонились над лежащими в соломе котятами. — Петруша, а ежели ты хочешь, так тоже забирай котеночка, мне не жалко! — радушно предложила Марфа.
— Мне батюшка щеночка дарит на день ангела, — гордо сказал шестилетний Петя Воронцов. — У его охотничья собака сейчас щеночков носит, как раз на мои именины родит. Я уж имя ему придумал — Волчок. А ты, Марфуша, как котеночка назовешь?
— Ежели мальчик, то Черныш, а ежели девочка, — то Чернушка. Видишь, — подняла Марфа мяукавшего котенка, — он же черный ве'ь, даже единого белого пятнышка нетути.
— Детки, бегите-то в горницы, — позвала их Феодосия, заглянув на конюшню. — Вам там пряников принесли, заедок разных, оставьте котяток-то, пусть спят.
Марфа в последний раз потерлась носом о мягкую шерстку котенка и аккуратно опустила его в сено.
Воронцовы приехали на именины боярина Вельяминова по-семейному, со всеми детьми.
Хоть, по обычаю, и не след было жениху с невестой видеться после рукобитья, но были Марья с Матвеем сродственники, и родители махнули на это рукой — пусть себе встречаются, если уж за почти три года не остыли парень с девкой, так за два месяца ничего не случится.
Тем более, что сейчас Матвея в Москве и не было — царь Иван, уехав на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь с женой и недавно рожденным наследником, царевичем Дмитрием, взял любимца с собой.
После именинного стола Феодосия увела Прасковью с дочерью к себе. Марья за это время вытянулась, грудь у нее налилась, округлились бедра, и Феодосия, глядя на нее, подумала, что самое время венчать девку — ровно спелое яблоко была боярышня.
— Матвей рядом с ней все одно, как ребенок, — вздохнула Феодосия. — Почти осмьнадцать лет парню, а так в рост и не пошел. Остепенился, это Федор прав, спокойней стал, вот сейчас с царем на богомолье уехал. Все ж в монастырь, а не в кабак какой.
— Так как ты располагаешь, Федосья, — отвлекла ее от размышлений Воронцова. — Может, спосылать в подмосковную за стерлядями, али обойдемся теми, что на базаре найдутся?