Яростный кулак - Алим Тыналин

Я постоял. Заметил неподалеку студентов. Двое парней, три девушки. Они улыбались, глядя на меня. Ну да, устроил спектакль. На глазах у всех.

Сплюнул с досады. Злой на себя. На Юлю, на Настю. На весь белый свет. И пошел прочь.

Что за бодяга с этими бабами? Вечно не слава богу. Что в прошлой жизни. Что в этой.

Видимо, это у меня крест такой. В карате хорошо разбираюсь. А вот в женщинах нет.

Громкий сигнал клаксона. Визг тормозов.

— Эй, придурок, смотри, куда прешь!

Я поднял голову. Оказывается, вышел на проезжую часть. На красный сигнал светофора. Вообще сдурел.

Меня чуть не сбил грузовик. Шофер высказал сомнение, что я в своем уме. И посоветовал обратиться в психушку.

Так, вон станция метро. Я передумал ехать в общагу. Лучше сгоняю к Белоухову. Поговорю с ним. Насчет чемпионата.

А то, чувствую, сегодня медитация пройдет зря. Не смогу успокоить мысли.

Через час я был спортзале Белоухова. Да, помню, как проходил здесь отбор.

Сейчас занятия еще не начались. Но сам тренер уже стоял на матах. В стойке киба дачи. Низко опущенной. Глаза закрыты. Лицо каменное.

Кроме него, в зале никого. Даже в другом углу. Где тренировались штангисты.

— Заходи, чего встал? — сказал Белоухов, не открывая глаз. — Проходи в центр додзе.

Я снял обувь. Поклонился. Вошел на маты. Приблизился к Белоухову. Тот наконец открыл глаза.

Быстро поменял стойку. Того и гляди, нападет.

— Вообще-то, у меня ребро сломано, — заметил я. — И я пришел просто…

Не успел закончить. Сенсей быстро атаковал меня. Йоко гери. В бок.

Я успел отбить. В ребрах стрельнула боль. Вот придурок. Сказал же, что у меня травма. Он что, глухой?

— Зачем пришел? — спросил Белоухов. И снова атаковал меня. Маваши гери. Боковой удар в голову. Очень быстрый и жесткий.

Я отступил. Ребра снова заболели. Но плевать. Я стиснул зубы. И напал сам. Мае гери. Один, два, три удара. Сначала правой, потом левой, потом снова правой ногой.

— Щепкин отстранил меня от занятий, — сказал я. Не обращая внимания на боль в ребрах. — Я пришел спросить, как я могу участвовать в чемпионате?

Тренер сместился в сторону. Продолжая стоять в боевой позиции. Снова напал йоко гери. Видимо, это его любимый удар.

— Если твой учитель решил, что ты недостоин участвовать, тебе следует смириться с этим, — сказал он, когда я отбился.

Опять восточная философия. Но мы сейчас говорим о другом. Не о фатализме. И не о покорности.

— Он хотел спустить на тормозах дело об избиении моего друга, — ответил я. — Учениками «Белого лотоса». Поэтому я сам пошел к ним. И избил всех. Это была ответочка.

Казалось, Белоухов должен отреагировать. Но он и ухом не повел. Вместо этого, снова атаковал. На этот раз руками.

Два удара цуки. Сэйкен цуки. Я успешно отбил оба. Не стал контратаковать.

— Ты пошел против дисциплины, — сказал наконец Белоухов. — Против решения учителя. Против его воли. Теперь принимай последствия.

Это было так неожиданно, что я опустил руки.

— И что? Мне надо было пройти мимо несправедливости? Позволить этому свершиться?

Белоухов снова атаковал меня. Теперь мае гери. Я едва успел отбить. Но один пинок все-таки прошел. В грудь.

— Что же ты хотел? — спросил он. — Я еще раз говорю. Это последствия твоего решения.

Я разозлился. Так, что плевать на ребра. На учителя. На Щепкина. На чемпионат.

Надо будет, отправлю всех в задницу. Поеду на дачу и буду жить там в лесу. Тренироваться. И все равно буду знать, что я лучший. Мне для этого не нужны никакие турниры.

И еще я буду знать, что поступил правильно. Несмотря на запрет Щепкина. И необходимость дисциплины. Потому что иногда нужно иметь смелость пойти и против учителя. Если считаешь нужным.

Главное, не нарушить свой собственный кодекс. Кодекс войны. И чести.

— Ну и похер на ваш чемпионат! — закричал я. Сам атаковал Белоухова. Мае гери. Один, второй, третий. Учитель с трудом отбивался. — Идите сами и варитесь там. Как капуста в кастрюле. Деритесь вполсилы. И награждайте друг друга побрякушками. Не хотите моего участия и не надо. Обойдусь без вас.

Последний удар пробил оборону сенсея. Я пнул Белоухова в грудь. Он упал от удара на спину. Я стоял, тяжело дыша.

Даже боль в ребрах отступила. Куда-то. Я глядел на учителя. Тот поднял голову.

Каменное выражение сменилось радостным. Белоухов улыбался.

— Наконец-то, я вижу воина, — сказал он и вскочил на ноги одним прыжком. — А не маленького мальчика. Вот это уже другое дело. Я хочу, чтобы в Ашхабаде ты работал точно также. Забыв о боли. И об амбициях. И нацеленный только на победу. Ты понял?

Я тупо кивнул. Потом спросил, продолжая держать боевую стойку. Мало ли что. А то Белоухов странный тип. Может, вводит меня в заблуждение.

— Так я все-таки поеду?

Учитель закатил глаза.

— Ну конечно! Кто тебе вообще может запретить участвовать? Ты будешь действовать индивидуально. Не от клуба. Ты же сам сказал. Какая разница? Я не понимаю, зачем ты вообще приперся ко мне?

Ага, тогда другое дело.

— Но это не все, — сказал я. — Я хочу открыть свой клуб. И набрать учеников.

Белоухов нацелил в меня указательный палец.

— А вот об этом поговорим после чемпионата.

Глава 9. Поезд на юг

Проводник показался в проходе.

— Сопровождающие, выходим! — предупредил он. — Через пять минут отправка.

Я вздохнул. Жаль расставаться с пацанами.

Передо мной сидели Смелов, Бурный и Крылов. И еще Лапшин вышел с Голенищевым Егором на перрон. Подышать свежим воздухом. Там, снаружи, уже стоял Савва. Курил.

— Ладно, нам пора, — сказал Смелов. Поднялся. — Черт подери, почему мы не можем поехать с тобой?

Ну, понятно, почему. Смелов до сих пор отходит после избиения. Ему еще месяц нельзя заниматься спортом. Как минимум.

У Бурного только недавно сняли гипс. Тоже угораздило. Сломал ногу на ровном месте.

А Крылов не прошел кастинг. Щепкин устроил в клубе отборочные бои перед чемпионатом. Прошли Гусев и Мельников. Еще трое человек. Они и поехали в Ашхабад.

Вернее, поедут. Через два дня. Вместе с другими участниками. С другими клубами. Они заняли чуть ли не два вагона.

А я еду сам по себе. Вместе со мной только Егор Голенищев. Из клуба Белоухова.

Он тоже не прошел отбор. Но решил поехать сам. Как частное лицо. Вот мы и решили ехать вместе. Так веселее.

Рома и Савва пришли проводить меня. В дальний путь. Дядька подвез нас до вокзала. На машине друга.

Обнял на прощание. Сказал, чтобы я звонил оттуда. Из Ашхабада. Пожелал удачи в бою. И укатил.

— Ничего, это только сейчас так, — сказал я. — Дайте мне только показать себя. А потом уже по-другому будет. На следующий чемпионат вместе поедем. Обещаю.

Бурный промолчал. А Смелов кивнул. Серьезно так.

— Давай, порви их там. На части. Как ты умеешь, — и крепко пожал мне руку.

Крылов тоже поднялся.

— Эх, вы там рубиться будете. А мы тут киснуть, — тоже сокрушался он. — Но ничего. Уверен, ты с пустыми руками не приедешь.

Я усмехнулся. Покачал головой.

— Не надо делить шкуру неубитого медведя. Я же еще даже не допущен. Заявку подал. Но еще не одобрили.

Что есть, то есть. Мое участие еще висит на волоске. Заявку я подал через Белоусова. Но ее не подтвердили.

Не исключено, что не одобрят. Когда я приеду в Ашхабад, возьмут и развернут. Сейчас мы с Егоркой ехали на свой страх и риск. На свои кровные деньги. Никакого финансирования.

Впрочем, все так называемые клубы тоже не получали дотаций от государства. Держались на самоокупаемости. На взносах участников. И на энтузиазме семпаев.

Но у них хотя бы была взаимовыручка. Если у кого-то не хватало денег, другие могли помочь. Поэтому каратисты и хотели создать федерацию. Чтобы легализовать все эти мутные схемы.

В вагон вошли Рома, Савва и Егор. Тоже попрощаться. Подошли, обняли. Пожали руки.

— Задай там всем жару, — сказал Рома. — Мы бы тут с удовольствием болели за тебя. Если бы по телевизору показывали. Или хотя бы по радио говорили.

Да, сейчас далеко не эпоха интернета. Никакой онлайн трансляции. Никакого прямого эфира. Впрочем, Белоухов говорил, что там будут журналисты. Из какого-то спортивного журнала и газеты. Может, там будут публиковать отчеты?

— Ну, ни пуха, ни пера! — пожелал Савва. — Возвращайтесь на своих двух. И с не выбитыми мозгами.

Они вышли гурьбой.