Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография - Александр Чучаев

По мнению П. С. Ромашкина, Артикул воинский не предназначался для общих судов[278], хотя помимо военных фактически применялся и в судах общей юрисдикции, причем вплоть до первых десятилетий XIX в. «Уголовные законы Петра Великого, – писал П. О. Бобровский, – получили применение и в гражданских судах, следовательно, они действовали во всем государстве»[279]. Так же считал В. Н. Латкин, отмечавший, что Артикул воинский применялся «не только в военных судах и по отношению к одним военным, но и в гражданских судах по отношению ко всем остальным разрядам жителей»[280].

Таким образом, для характеристики уголовно-правовой защиты власти исторически и методологически является приемлемым обращение к Артикулу воинскому[281].

При оценке содержащихся в нем уголовно-правовых норм, на наш взгляд, следует иметь в виду то, что в уголовном законодательстве периода становления абсолютизма частично изменились приоритеты уголовно-правовой охраны отдельных видов управленческой деятельности аппарата государства, в частности особое внимание уделялось защите властно-распорядительной деятельности должностных лиц вооруженных сил страны. В связи с этим «глава третья – о команде, предпочтении и почитании вышних и нижних офицеров, и о послушании рядовых» была посвящена уголовно-правовому обеспечению функционирования армейской (военной) власти.

В приговорах, описанных в литературе, чаще всего встречается упоминание артикулов 19 и 20. В арт. 19 говорится: «Есть ли кто подданный войско вооружит или оружие предприимет против его величества, или умышлять будет помянутое величество полонить или убить, или учинит ему какое насилство, тогда имеют тот и все оныя, которыя в том вспомогали, или совет свой подавали, яко оскорбители величества, четвертованы быть, и их пожитки забраны.

Толкование. Такое же равное наказание чинится над тем, которого преступление хотя к действу и не произведено, но токмо его воля и хотение к тому было, и над оным, которой о том сведом был, а не известил».

В арт. 20 сказано: «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен.

Толкование. Ибо его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но и силу власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять. И яко же о его величестве самом в оном артикуле помянуто, разумеется тако и о его величества цесарской супруге, и его государства наследии»[282].

Указанные нормы предусматривают ответственность за преступления, ранее именовавшиеся «государевым словом и делом», т. е. государственными. По своей конструкции они выгодно отличаются от норм гл. II Соборного уложения, содержащих описание такого же рода деяний; во-первых, они более конкретны; во-вторых, четче проводят различие между разными видами посягательств на безопасность государя, территориальную целостность государства.

Артикулы 19 и 20, а также арт. 18[283] определяют суть абсолютной власти монарха, причем в толковании к артикулу 20 по тому времени дается столь точное ее определение, что оно сохранилось на весь период существования абсолютизма в России.

В арт. 19 дается описание нескольких преступлений[284]: государственной измены; вооруженного выступления против царя; действий, направленных лично против монарха.

Пожалуй, впервые законодательно дифференцирована роль виновных в совершении преступления, выделены главные виновники и соучастники, «…которыя в том вспомогали, или совет свой подавали…». Наказывались они одинаково: «четвертованы быть, и их пожитки забраны».

Преступным признано обнаружение умысла («голый умысел») на совершение одного из указанных в арт. 19 преступлений, причем толкование к артикулу содержит его вполне четкое определение: «преступление хотя к действу и не произведено, но токмо его воля и хотение к тому было».

Как и по Соборному уложению, недоносительство по тяжести фактически приравнивалось к совершению преступления, о котором не осуществлялся донос; об этом свидетельствует имеющееся в тексте словосочетание «такое же равное наказание чинится над тем… которой о том сведом был, а не известил».

Надо иметь в виду, что Артикул воинский выделяет (пусть иногда и не очень четко) формы вины: умысел, неосторожность (последняя называется по-разному). Кроме того, в нем упоминается случайное причинение вреда, которое не влечет ответственности.

Из законодательной формулировки видно, что недоносительство признавалось уголовно наказуемым при наличии только умысла («сведом был»)[285].

Как явствует из арт. 20, к преступлениям против «государева слова и дела» также относятся оскорбление царя, осуждение его действий или намерений. Толкование к артикулу по своей сути фактически является самостоятельной нормой, расширяющей круг потерпевших: виновные подлежали ответственности по данному артикулу и в том случае, если указанные действия совершены в отношении супруги и детей царя.

Артикулы 21–35 существенно отличаются от рассмотренных выше. Они связаны с военной реформой, в частности с введением Устава воинского Петра I. Устав требовал неукоснительного исполнения приказов вышестоящих военачальников, запрещал их обсуждение, что нашло отражение в указанных артикулах. Кроме того, Устав определял четкую субординацию воинских чинов, положение иных лиц в армии – судей, комиссаров, интендантов и др.

Уголовно-правовые запреты охватывали широкий диапазон деяний. Устанавливалось наказание за нарушение установленной в армии дисциплины, оскорбление вышестоящих воинских начальников, выступление против их власти. Например, арт. 21 и 22 предусматривают ответственность за оскорбление «фелтмаршала или генерала». Согласно арт. 24 «буде кто фелтмаршала или генерала дерзнет вооруженною или невооруженною рукою атаковать, или оному в сердцах противитися, и в том оный весма обличен будет, оный имеет (хотя он тем ружьем повредил, или не повредил) для прикладу другим, всемерно живота лишен, и отсечением главы казнен быть. Такожде и тот живота лишен будет, который в сердцах против своего начальника за оружие свое примется». Преступление относится к числу вооруженных посягательств на военачальников, могло быть совершено в любое время и в любом месте, однако если это произошло во время похода на неприятеля или в лагере, где расставлены караулы, оно влекло более строгое наказание.

Как видно из артикула, мотив деяния не обязательно должен быть обусловлен служебной деятельностью потерпевшего. Указанные действия могут быть совершены и по личным побуждениям («…в сердцах против своего начальника за оружие свое примется»). Причем, выражаясь современным языком, виктимность поведения потерпевшего для оценки действий виновного лица не учитывалась. На это прямо обращается внимание в толковании к артикулу. «По сему артикулу никакой офицер, ни солдат не может оправдатися, хотя с ним от фелтмаршала и генерала непристойным образом поступлено будет, и ему от них некоторым образом оскорбление славы учинится. Ибо почтение генеральству всеконечно и весьма имеет ненарушимо быть. Однакоже таковому обиженному свободно есть о понесенном своем безчестии и несправедливости его величеству, или ином пристойном месте учтиво жалобу свою принесть, и тамо о сатисфакции и удоволствовании искать и ожидать оныя».

Аналогичным образом решался вопрос об обеспечении безопасности полковых офицеров (арт. 25).

Преступной признавалась угроза причинения физического вреда представителям младшего начальствующего состава – сержанту, фуриеру[286], каптенармусу[287], капралу. Ответственность дифференцировалась в зависимости от обстоятельств времени и места совершения преступления. Как и по арт. 24, более строгое наказание предусматривалось, если «…случится сие в походе против неприятеля, или в лагере, в котором караулы розставлены…». При таких обстоятельствах виновный подлежал казни, во всех остальных случаях предусматривалось жестокое наказание – шпицрутены[288].

Группа норм обеспечивала обязательность приказа или распоряжения начальника. В арт. 27–29 описаны уголовно наказуемые виды неисполнения указаний военного начальства, они отличаются по форме вины и обстоятельствам времени совершения деяния. Так, в первом из указанных артикулов предусмотрена ответственность за умышленное неисполнение приказа командира. О форме вины свидетельствуют слова «…он того из злости или упрямства не учинит, но тому нарочно и с умыслом противитися будет…». Ответственности подлежали как офицеры, так и солдаты. В арт. 28 субъективная сторона деяния сформулирована иначе: «…от лености, глупости или медлением, однакож без упрямства, злости и умыслу…». Таким образом, имеется в виду неосторожное преступление.