Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография - Александр Чучаев

Наказания за посягательство на честь и достоинство верхушки феодалов сопоставимы с наказаниями, применяемыми за оскорбление «черного» духовенства, при этом «бесчестье» при совершении преступления в отношении служителей церкви выражается в фиксированных суммах, в остальных случаях, как правило, устанавливается указом государя.

Еще на одно обстоятельство, на наш взгляд, следует обратить внимание. По Соборному уложению защищается честь и достоинство не только представителя власти и духовенства, но и его близких (ст. 95).

В ст. 105–106 Уложения закреплены нормы, целью которых является охрана интересов правосудия и соответственно обеспечение безопасности чиновников, осуществляющих судебные функции (их аналоги имеются и в действующем российском уголовном законе). Например, ст. 105 гласит: «А кого судьи велят поставити к суду, и истцу и ответчику, став перед судьями искати и отвечати вежливо и смирно и не шумко, и перед судьями никаких невежливых слов не говорити и межь себя не бранитися. А будет перед судьями истец или ответчик межь себя побранятся, и кто кого из них обесчестит непригожим словом, и того, кто перед судьями кого обесчестит словом, за судейское бесчестие посадити в тюрьму на неделю. А кого он словом обесчестит, и тому велеть на нем доправити[255]бесчестие по указу. А будет кто кого перед судьями з дерзости рукою зашибет, а не ранит, и на том велеть тому, кого он зашибет, доправить бесчестье вдвое. А будет он перед судьями на кого замахнется каким ни буди оружьем, или ножем, а не ранит, и ему за то учинити наказание бити, батоги, а будет ранит, и его бити кнутом. А будет раненой от тоя раны умрет, или он в те же поры на суде его убьет до смерти, и его за то самого казнити смертию же безо всякия пощады; да и с тех убойцовых животов и с вотчин взяти убитого кабальные долги. А будет учнут бити челом жена или дети о бескабальных долгех, и им в том отказати. А будет такой убойца с суда уйдет и учинится силен, поймати себя не даст, и такова, где ни буди поимав, по тому же казнити смертию. А будет он перед судьями кому раны учинит, или кого убьет до смерти, бороняся от себя, для того, что тот, кого он ранит, или убьет, сам его перед судьями наперед учал бити, а скажут про то судьи, и такова никакою казнию не казнити, по тому что он то учинил, бороняся от себя»[256].

Данная норма имеет комплексный характер. Во-первых, в ней описаны разного рода нарушения правил поведения: неуважение к суду; оскорбление участников процесса; причинение побоев; демонстрация (угроза) оружия; убийство участника процесса. Во-вторых, указаны условия правомерности причинения вреда посягающему; иначе говоря, обстоятельства, исключающие преступность причинения вреда здоровью потерпевшего или лишения его жизни. В-третьих, определена судьба долгов виновного.

Статья 106 Уложения регулирует ответственность за посягательства на судью. В содержащейся в ней норме говорится о четырех видах деяний:

1) оскорблении («а будет кто ни буди, пришед в которой приказ к суду, или для иного какого дела, судью обесчестит непригожим словом…»);

2) причинении вреда здоровью («а будет кто судью чем зашибет, или ранит…»);

3) посягательстве на жизнь («а будет кто судью в приказе, или где ни буди убьет до смерти…»);

4) уклонении от правосудия («а будет тот убойца судью раня, или, убив, до смерти, куды збежит…»).

Пожалуй, ни в одной из норм Уложения столь явно не подчеркиваются обстоятельства места совершения преступления – «в приказе»; этот же признак характеризует обстоятельства времени – при исполнении судьей своих обязанностей. Здесь, правда, следует сделать оговорку: убийство судьи карается по ст. 106 Уложения независимо от того, где исполнено деяние. Вероятнее всего, этому могут быть два объяснения. Первое: «судья признавался символом правосудия…»; он таким оставался «даже и в том случае, если деяние было совершено не в связи с судебной деятельностью»[257].

Второе: не явно отраженный в законе мотив посягательства. Законодатель, указав на возможность убийства судьи не «в приказе», а в другом месте, тем самым хотел подчеркнуть единый подход к оценке действий виновного, посягающего на судью в связи с выполнением им обязанностей по отправлению правосудия независимо от места посягательства. Исходя из системного толкования ст. 106 Уложения, подобная трактовка рассматриваемого исключения, сделанного в ее тексте, представляется вполне допустимой. Мотивом такого рода деяния может выступать месть за деятельность судьи или цель – воспрепятствовать реализации его функций в соответствии с законом.

Особая группа преступлений отражена в ст. 139–141 Уложения. Речь идет о различных формах неповиновения органам государственной власти, представители которых (пристав, недельщик[258], понятой[259]) осуществляют процессуальное принуждение (установление места нахождения лица и доставление его в суд).

Личность пристава и недельщика охранялась ст. 142 Уложения. Как и многие другие статьи данного акта, она, по сути, являлась комплексной. Во-первых, предусматривалась ответственность за два вида оскорбления действием: виновный «учнет… пристава, или сына боярского бити сам, или велит кому его бити мимо себя людям своим или християном, или кому нибуди…» либо он «…наказную и приставную память[260], или государевы грамоты отоимет и издерет». Первое из указанных преступлений нельзя рассматривать как посягательство на физическую неприкосновенность чиновника, поскольку в самом тексте ст. 142 Уложения содержится обобщающая характеристика деяния: «…и тем он приказных людей, от которых тот пристав послан будет, обезчестит…». Во-вторых, в указанной статье дано описание убийства недельщика или понятого. «Очевидно, сопротивление феодалов-земледельцев “приказным людям”, способствующим отправлению правосудия, было отнюдь не редким явлением, на что, в частности, указывает прямое предписание о необходимости удовлетворения долговых обязательств потерпевшего за счет имущества виновного (а кабальные долги побитых взятии с поместья его и с вотчин и с животов)»[261].

Изложенное позволяет сделать следующий вывод: Соборное уложение 1649 г. существенно усиливает уголовно-правовое обеспечение функционирования власти и защиту ее представителей в связи с выполнением ими своих служебных обязанностей. В этих целях оно берет под охрану их честь, достоинство, здоровье и жизнь; наказание, предусмотренное за нарушение запретов, дифференцировано по различным основаниям: занимаемой должности потерпевшего, его социального статуса, обстоятельств совершения преступления и т. д. Одним словом, Уложение, обобщив прежний законодательный материал, исходя из социально-экономической формации, создал в целом эффективный уголовно-правовой механизм, обеспечивающий функционирование власти, физическую и психическую неприкосновенность чиновников.

Отсутствие суда как самостоятельного государственно-институционального образования не дает оснований выделять правосудие в самостоятельный объект уголовно-правовой защиты. В связи с этим вызывает сомнение обоснованность выводов А. А. Рожнова о наличии в Уложении системы преступлений против правосудия, в которую входили «как “классические”, известные еще Судебникам преступления, так и некоторые новые правонарушения, которые законодатель счел необходимым объявить уголовно противоправными»[262].

В. Строев, характеризуя санкции, в том числе за анализируемые преступления, пишет, что на первый взгляд Соборное уложение представляется «почти чудовищем, кровожадным и до невероятности свирепым». Но оно «свирепо и кровожадно единственно потому, что есть выражение века, в котором слабость законной власти и необузданная дерзость развращенной воли породили дух совершенного безначалия и худопонятой вольности». По мнению автора, так называемые нравственные наказания не могли оказать надлежащего воздействия на народ «столь развращенный, как русские в XVII столетии». В. Строев видит в Уложении две характерные черты: «истинно евангельскую кротость правил» и «неумолимо суровую свирепость мер понуждения», которые однако «свирепы только для виновных, для непокорных»[263]. Близок к подобной оценке Ф. Морошкин, считавший, что «неограниченная власть царя… была чаянием всей нашей истории», а Соборное уложение освятило древний обычай «в судебный приговор, утверждающий самодержавие царей и беспредельное повиновение народа»[264].

Апологетика Соборного уложения и ее цель, как представляется, очевидны: оправдать жестокость Уложения, причем несмотря на то, что к этому времени еще была свежа в памяти современников расправа царизма над декабристами.

На наш взгляд, явные преувеличения в оценке санкций допускает В. Линовский. По его мнению, «…наказание получает определенность, а обычай и судебная практика теряют силу самостоятельного источника юрисдикции»[265]. Это утверждение верно лишь отчасти, причем в сравнении с предыдущими законодательными актами, в частности с судебниками XV–XVI вв.: наказание действительно очерчивалось более четко. Однако и после введения в действие Соборного уложения за преступления против власти применялись наказания, которые не были предусмотрены законодательством. Кстати сказать, примеры этого приводит сам же В. Линовский. Вероятно, автор, утверждая подобное, не учитывал правоприменительную деятельность судебных учреждений феодального государства, практику приказных судей, характерной чертой которых было господство произвола и всякого рода злоупотреблений.