Вражда - Александр Белаш

Дорогая моя Атталина!

Извините за скверный почерк, но иначе при таком холоде писать невозможно. Лишь сегодня я узнал причину Вашей нелюбви ко мне - всему виной проклятие, наложенное дочерью Брандесьеров. Милая, я всецело понимаю Ваше нежелание выходить замуж. Поэтому я приму как должное Ваш отказ, ибо речь идет о Вашей жизни или смерти. Если мне суждено сегодня остаться в живых, я употреблю все свои силы на то, чтобы избавить Вас от проклятия. Знайте, что я не отказываюсь от нашей свадьбы и готов отложить ее на любой срок, необходимый для Вашего спасения…

Закончив, он растопил на спиртовке палочку сургуча, запечатал письмо и приложил к сургучной кляксе перстень с гербом первого сына-наследника Валлероденов. Пятизубцовая фигура на нем означала, что еще жив дед Марей. Оказалось, что среди вещиц, вытряхнутых в угол из ящичков пущенного на дрова бюро, нет почтовых марок. Тогда Гертье поставил еще одно сургучное пятно и прилепил к нему два десятицентовика.

- Здесь - плата за пересылку, - показал он письмо Рагне.

- У вас пальцы посинели, - тихо сказала она.

- Пустяки, - Гертье поводил ладонью над пламенем спиртовки, как бы пробуя себя на роль Муция Сцеволы, но не почувствовал огня. «Плохо дело», - со снежным шорохом пришла тревожная мысль.

- Идите ко мне, - решившись, Рагна приподняла тюфяк, служивший ей одеялом, и край медвежьего плаща. - Слышите? забирайтесь в постель!

- Простите, Рагнхильд, но я с вами не лягу.

- Боже, что вы себе вообразили?!. Я вас ненавижу, да - но не хочу, чтобы вы умерли. Сами же сказали - не время для приличий. Перестаньте делать вид, что мы с вами расшаркиваемся в салоне. Полезайте сюда… я прощу вас! пожалуйста, Гертье! не заставляйте меня унижаться! Я сама себе противна за то, что говорю, - а тут еще вы со своей гордостью!..

- Жаль, нет меча, чтобы положить его между вами и мной, - пробормотал Гертье, устраиваясь в нагретом Рагной гнезде среди тюфяков и путаясь в полах ее пальто и рыхлом ворохе юбок.

- Обнимите меня, - сурово велела Рагна. - Покрепче. Так будет теплее. Накроемся с головами, чтоб ни отдушины не было.

- Как нелепо то, что с нами происходит, - во тьме губы Гертье были совсем близко. Рагна старалась держаться подальше от них; его дыхание ласкало ее лицо. - Вряд ли кто-нибудь сейчас сможет понять, каковы наши истинные отношения. Признаться, если б мы увиделись в салоне или в театральном фойе, я бы попробовал за вами приударить.

- А я бы отвергла ваши ухаживания.

- Из-за внешности?

- Да. Ваш род приметный. Вы отличаетесь тонкой красотой - и дамы, и мужчины.

- Не сочтите ответной любезностью, но вы не менее красивы. Барышня с огоньком… - голос Гертье зазвучал как-то сжато и принужденно.

- Что с вами? вам больно?

- Пальцы ломит, - нехотя признался Гертье. - Кажется, я все-таки их отморозил.

- Дайте мне ваши ладони, - властно потребовала Рагна. Трогая его пальцы, охваченные сильной болью, она что-то шептала, потом заговорила, и тон был невеселым: - Да, крепко вам досталось от родни. Через полдня-день станет ясно, чего ждать - омертвения или исцеления. Тут я бессильна. От холода, который они насылают, нет лекарства.

Она подумала, что ее могло так жехватить морозом по рукам, если бы не… Следом пришла волна тяжкого, пламенного стыда за все - за свою слабость, за помощь от вражеского рода. За то, что будущей ночью пальцы Гертье опухнут, станут красно-синими, кожа отслоится от них кровавыми пузырями и полопается, истекая сукровицей. Кожа сойдет, обнажая черные пятна умирающей плоти, затем безжизненная чернота иссохнет до костей, и пальцы начнут отваливаться. Калека с култышками вместо рук, без ушей, с дырой на месте носа - ради нее? для того, чтобы она жила? согласно клятве, сказанной, быть может, ради красного словца?..

Раны от мороза так похожи на ожоги!

- Я не могу ничего сделать. Я не могу… не могу!

- Эй, успокойтесь-ка, сьорэнн. Хватит оправдываться; нам бы рассвета дождаться.

- А все ваш предок, этот Эрвей! Мало ему было знатных девушек и деревенских девок! понесло искать себе подружку там, куда и заходить нельзя!..

- О, вы знакомы с нашими фамильными анналами! - Гертье пытался говорить непринужденно, превозмогая невыносимую боль в пальцах.

- Историю врагов надо знать лучше, чем свою.

- А я полагал, что вражда началась у вас с Лейцами, не раньше.

- Куда раньше, чем вы думаете. Но сильные роды стараются держаться врозь, не сталкиваясь. Нам с вами и так тесно на этой земле.

Гертье боролся с болью и надеялся, что она не позволит ему уснуть. Последние слова Рагны пробудили в нем небывало сильное чувство - его можно смело назвать великой любовью, если напрочь отрешиться от вечной игры мужчин и женщин. Внезапно ему предстала череда предков, уходящая в темное начало рыцарских времен - к основателю рода Эрвею, посадившему перед собой на спину коня девушку с золотыми глазами и светлыми шелковистыми косами. Его взор сиял восторгом, ее - был нежен и таил в себе невысказанный вопрос. Достоин ли избранник? любит ли он ее больше жизни? пронесут ли потомки его доблесть по дороге веков?

Во тьме под покрывалами для Рагны. забрезжил слабый, призрачный свет - он лился из зрачков Гертье.

И Гертье увидел, как дыхание исходит из губ Рагны едва видимым прозрачным пламенем.

- Я попытаюсь, - неуверенно проговорила она, распознав во враге истинного наследника по крови и вновь взяв его руки в свои. - Если не сможете терпеть - скажите. Не бойтесь.

Огонь изо рта ее стал ярче, он сгустился и обрел осязаемую теплоту. Она сдерживала мощь выдоха, выпуская пламя тихими, плавно струящимися языками, бережно обвивавшими пальцы так, чтоб не лизнуть кожу. Резь в пальцах стала почти нестерпимой, заставляя Гертье до скрипа сжимать зубы, - но, достигнув предела, стала отступать, бледнеть, рассеиваясь в воздухе.

- Теперь уши.

Закрыв глаза, Гертье выжидал, пока она овевала пламенным дыханием его виски и щеки. Он слышал глухое, мерное шипение, долгие звуки «х-х-ха-а-а-а». Временами его ноздрей касался странный запах, в котором не было ни легкости птичьего пера, ни звериного шерстяного духа, ни бархатистого оттенка людской кожи - но слышался накаленный и живой металл. Он таил в себе глубинный пыл надежно укрощенного огня, гибкую гладкость чешуи и упругий пульс тугих жил, несущих тяжелую, вязкую, черную кровь.

- И нос.

Они сблизились лицами почти вплотную, их разделяла длина двух ногтей. Гертье осмелился посмотреть ей в глаза - и подивился, увидев ее розовое, свежее лицо освещенным, но не трепетно-огненным, а ровным, будто лунным светом. Во влажных зеркалах ее очей он узрел себя - и тогда понял, откуда этот свет.