Юность атамана - Валерий Евтушенко

— Но какие основания считать, что этот отряд будет нас преследовать и дальше? — спросил Чаплинский. — Может, они на нас наскочили случайно, спеша соединиться с Тарасом? Да и наши люди, оставшиеся в Лисянке, проспятся и утром подойдут к нам. А это еще добрая сотня сабель и фузей.

— Не согласен с паном, — подал голос Лащ, все это время размышлявший о чем-то своем. — Казаки двигались со стороны Лисянки и, притворяясь пьяными, горланили песню на польском языке. То есть, они хотели создать видимость, что к лагерю приближаются наши люди, остававшиеся в Лисянке. Отсюда несложно сделать вывод, что тех, кто там остался, уже нет в живых, а все, что произошло ночью, явилось результатом хорошо спланированной операции. Все это похоже на месть за то, что произошло в Лисянке. Вот я и думаю, разве они ограничатся этим? Будь мы на их месте, разве удовлетворились бы тем, что угнали две сотни коней? Разве не попытались бы уничтожить, как можно больше своих врагов?

Наступило напряженное молчание. Коронный стражник дураком не был и, проанализировав известные ему факты, пришел к совершенно правильным выводам, с которыми собравшиеся не могли не согласиться. Перспектива двигаться дальше под постоянной угрозой нападения никого не прельщала, поэтому все подавленно молчали.

— Поступим таким образом, — решил Лаш, — для раненых соорудим гамаки и укрепим их между двух лошадей. Доберемся до ближайшего местечка, там раздобудем телеги и лошадей. На марше, панове, всех прошу соблюдать максимум осторожности.

Серко предусмотрел именно такое решение коронного стражника, поэтому заблаговременно отправил полсотни казаков с подменными лошадями во главе с Ярошем вперед по ходу движения поляков.

— Обойдешь их, и по ходу движения предупреди всех жителей окрестных сел и местечек на расстоянии дневного перехода, чтобы они грузили продовольствие и ценные вещи на телеги, брали с собой лошадей, скот и уходили поглубже в лес. Если кто из мужиков, захочет присоединиться к нам, бери их с собой. Потом пришлешь мне гонца, будем решать, что делать дальше.

Изрядно поредевший отряд коронного стражника плотной колонной осторожно двигался лесной дорогой. Наученный горьким опытом Лащ, выслал с десяток своих людей в авангард и арьергард, однако, все было спокойно и казаков нигде видно не было. Ближайшее село оказалось на пути отряда, когда поляки прошли всего версты три, однако к их удивлению, оно выглядело абсолютно безлюдным. Обшарив десятка три хат, из которого оно состояло, они там ничего не обнаружили. В хозяйственных пристройках тоже не осталось ни зерна, ни продуктов, ни фуража. Лошадей скотины, даже кур и гусей тоже нигде не оказалось.

— Похоже, о нашем приходе, — задумчиво сказал Лащ, — жители были уже кем-то предупреждены.

Он отдал строжайший приказ село не разорять и не предавать огню, после чего отряд последовал дальше.

Еще через три версты в следующем сельце, попавшемся на пути отряда, картина повторилась. Оно насчитывало семь-восемь хат, которые все до одной оказались пустыми. Все же здесь решили расположиться на краткий отдых, пообедать и накормить коней. Настроение у всех было подавленным, так каждому было понятно, что отряд передвигается под пристальным наблюдением своего неуловимого противника и в любой момент можно ожидать нового нападения.

Лаш, проклиная в душе всех казаков вместе с запорожцами и бунтовщиками, внешне выглядел спокойным, обдумывая сложившееся положение. Отсюда до Богуслава оставалось еще, по меньшей мере, два десятка верст. Конечно, на конях пройти это расстояние не составило бы труда еще до заката солнца, но пешком и с ранеными об этом нечего было и думать. Кроме того, у Лаща не было полной уверенности в том, что и Богуслав еще не охвачен восстанием. По этой же причине он опасался возвращаться и к оставленному Конецпольским Корсуню, куда, вероятно, уже стекались повстанцы с правого берега. Самым правильным представлялось двигаться к Каневу, где польный гетман намеревался переправиться на левый берег Днепра. «Там уж точно ни казаков, ни бунтовщиков не встретить», — размышлял коронный стражник. Но до Канева надо было пройти еще верст шестьдесят напрямую, через леса, по бездорожью. Ситуация складывалась удручающая, к тому же Лаща душила злоба на своего противника, преследовавшего его по пятам. «Ну, попадись мне этот лайдак в руки, — думал он о командире казаков, — с живого шкуру прикажу спустить и поджаривать на медленном огне.»

Коронный стражник не знал, что его злоключения только начинаются. Едва отряд поляков углубился в лесную чащу, как с обеих сторон дороги раздался залп из ружей, за ним другой. Потеряв человек двадцать, поляки наугад ответили залпом из фузей и мушкетов, но казаки уже успели отойти назад.

Поняв, что Лащ решил двигаться к Каневу, Серко послал гонца к Ярошу с приказом присоединиться к нему, а сам продолжал на некотором расстоянии сопровождать поляков параллельным курсом. Периодически, он во главе человек пятидесяти казаков, налетал на арьергард коронного стражника, а когда тот разворачивал свои основные силы, ускользал назад. Большого вреда эти нападения не причиняли, но моральное состояние поляков все более ухудшалось.

У одного из притоков Роси Лащ приказал остановиться на ночлег. Как и накануне, поляки не стали оборудовать лагерь, на это у измотанных дневным переходом жолнеров, просто не оставалось сил. Однако, в этот раз Лащ разделил отряд на три части, примерно по сто человек, которые посменно должны были охранять лагерь в течение ночи. Остальные спали не раздеваясь.

Серко решил также дать отдохнуть своим людям и, выставив боевое охранение, казаки крепко выспались, в то время, как люди Лаща, всю ночь ожидая нападения, практически не сомкнули глаз.

С наступлением утра невыспавшиеся и злые поляки продолжили движение. Неуловимый враг находился где-то поблизости. Лащ с минуты на минуту ожидал нападения, но все было спокойно. К обеду поляки приободрились, надеясь, что казаки по какой-то причине отстали от них. Осталось перейти Рось, а там уже и до Канева оставалось верст тридцать, не больше. Брод находился между Богуславом и Стеблевым, но сейчас Рось широко разлилась, поэтому подойдя к реке, коронный стражник решил остановиться на ночлег на ее правом берегу. Отыскивать брод и начинать переправу он решил утром, когда рассветет.

С наступлением ночи поляки, как и в прошлый раз, разбились на три группы, которые поочередно должны были нести охрану лагеря. В этот раз, ночь прошла более спокойно, многим даже удалось выспаться. Утром стали отыскивать брод. Обозначив его воткнутыми в дно реки шестами, начали переправу. Первыми стали переправляться всадники, за ними пехота с ранеными. Рось разлилась широко, местами приходилось брести по горло в воде, тщательно ощупывая дно, чтобы не оступиться и не упасть. Падение грозило тем, что можно было оказаться унесенным далеко отсюда сильным течением или утонуть. Занятые переправой поляки на какое-то время утратили бдительность, да и нападения они не ожидали, поэтому внезапно раздавшийся из плавней ружейный залп вызвал среди них панику. Лащ, сердце которого, словно сжала ледяная рука страха, понял, что казаки обошли его отряд еще вчера, переправились на левый берег Роси и здесь, укрывшись в камышах, подготовили ему засаду. Ярость и отчаяние охватили коронного стражника. Было ясно, что противник устроил ему ловушку и сейчас появится казацкая конница, которая обрушится на тех, кто уже переправился через реку. Оставался единственный выход — оставить пехоту погибать и попытаться прорваться с боем, хотя бы кавалеристам. Он сжал острогами бока коня и, крикнув: «За мной!», рванулся к берегу. Из камышей раздался второй залп, за ним третий. Теряя убитыми и ранеными своих товарищей, часть польских кавалеристов все же сумела выбраться на берег, и тут на них с двух сторон налетела укрывавшаяся в засаде конница. Засверкали легкие казацкие сабли, высекая искры из взметнувшихся навстречу им польских клинков, металл ударил о металл, закипела грозная сеча. Казаки продолжали из камышей вести частый ружейный огонь по переправляющейся пехоте, вырывая из ее рядов все больше жолнеров. Пули густо шлепали о воду, некоторые солдаты сами бросались в реку, надеясь что течение вынесет их подальше от этого ада. Тем временем казацкая конница наседала на польских кавалеристов, не давая им развернуться для боя и стараясь отбросить обратно в реку. Серко, заметив Лаща, которого узнал по роскошному плащу и стальной кирасе, стал пробиваться к нему. Однако, коронный стражник, поняв, что дело его проиграно, и оказавшийся в западне отряд раньше или позже будет уничтожен, решил сохранить хотя бы свою жизнь. Вздыбив жеребца и раздавая саблей удары налево и направо, он стал вырываться из кольца окружения. К нему присоединилось несколько его телохранителей и Чаплинский. Оказавшийся на их пути великан Верныдуб, не успел отразить одного один из сабельных ударов и раненый в грудь свалился с лошади. Серко пришел в ярость от гибели друга и, ударив острогами коня в бока, рванулся за Лащем, который с Чаплинским и еще двумя всадниками стремительно вырвался вперед. Постепенно сотник стал их нагонять и, достав из-за пояса пистолет, выстрелил в спину последнего. Жолнер упал под копыта своего коня, который, почувствовав свободу, понесся в сторону от остальных. Догнав следующего всадника, Иван поднялся в стременах и обрушил на его голову удар сабли. Теперь оставались только коронный стражник и его помощник. Чаплинский, поняв, что теперь очередь за ним, повернулся в седле ив отчаянии выстрелил в преследователя, не особенно целясь. Выпущенная им пуля попала в бабку коня, тот сбился с ноги, захромал и проскакав еще с десяток шагов свалился на землю. Серко успел вовремя выскочить из седла и теперь стоял посреди дороги, сжимая кулаки и видя, как его враг уходит от него. Коронный стражник обернулся, его глаза сверкнули торжеством. Взгляды их встретились на какое-то мгновение и Иван вдруг представил себя волком, который сейчас бы догнал Лаща и впился ему в глотку.