Аллегро на Балканах - Михайловский Александр

– Это интересная мысль! – встрепенулся кайзер Вильгельм, – но ее следует хранить в глубочайшей тайне – никто не должен понять, что цели и задачи Германии на среднесрочный период уже необратимо изменились. Так нам будет проще проводить новую политику и морочить голову врагам. Вы, мой добрый Генрих, должны выступить с заявлением от имени Германской империи, что всячески осуждаете зверства турецких властей против мирных христиан, а вы, мой добрый Альфред (фон Тирпиц) пошлите в Средиземное море несколько канонерок и крейсеров, чтобы они пушечным огнем поучили дикарей хорошим манерам. Но главное я возьму на себя. Лично поеду в Петербург и попробую поговорить как с кузиной Хельгой, так и с канцлером Одинцовым. Князь-консорт сейчас на войне, но это и хорошо. Не хочу встречаться с человеком, от которого не знаешь, что и ждать: то ли удара кулаком в морду, то ли пули в голову.

3 августа 1907 года, вечер, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.

Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (77 лет).

Нота германского МИДа «в защиту христианских народов Оттоманской Порты» прозвучала для венских деятелей неприятным диссонансом, будто гвоздем провели по стеклу. Франц-Иосиф и его присные, грешным делом, ожидали, что Берлин осудит всю эту русскую затею, и в первую очередь скоротечный разгром Румынии. Но в заявлении Генриха фон Чиршки о Румынии и румынах не прозвучало ни полслова, зато все оно, от начала и до конца, оказалось посвящено зверствам религиозных фанатиков-изуверов над мирным христианским населением изначально турецких земель. На фоне этой речи фактически незамеченным осталось сообщение, что новейший броненосный крейсер «Шарнгорст», еще проходящий цикл испытаний перед окончательной приемкой в состав флота, но уже с полностью сформированной командой, возглавил германский крейсерский отряд, направляемый с миссией спасения к берегам Турции.

Императору Францу-Иосифу были глубоко безразличны как турецкие христиане, так и тамошние же религиозные фанатики, но, выступая в защиту первых и осуждая вторых, германский МИД как бы солидаризировался с политикой Санкт-Петербурга, а не Вены. Такие заявления могли предвещать утрату интереса Берлина к альянсу с Веной, а также последующие тектонические сдвиги в германской внешней политике, сулящие австро-венгерскому императору весьма неприятные последствия. Маневры берлинских политиков могли означать все что угодно, вплоть до разрыва австро-германского союза…

Чтобы получить разъяснения и обсудить ситуацию и возможные решения, Франц-Иосиф вызвал к себе министра иностранных дел Алоиза фон Эренталя. А тот до своего господина взял и попросту не доехал. В середине пути, когда карета министра только проехала мимо вокзала Вестбанкхоф, прогремел чудовищный взрыв, от которого во всех окрестных домах со звоном повылетали стекла. Исходя из предварительного рапорта полиции, мощный заряд взрывчатки был заранее заложен под днище кареты и приведен в действие неизвестным современной науке способом. Самого министра разорвало в клочья, кучер получил тяжелые ранения, форейтор (верховой на упряжке цугом) был контужен, а слуга на запятках оказался мертв, несмотря на то, что на его теле нашлось всего несколько царапин.

Впрочем, нечто подобное было ожидаемо. Незадолго до этого стало известно, что после получения сведений о причастности министра иностранных дел к заговору по устранению русской императрицы и ее приближенных российская госбезопасность включила господина Эренталя в список персон, подлежащих устранению насильственными способами, наравне с боевиками экстремистских организаций. Так сказать, в соответствии с принципом «как аукнется, так и откликнется». Так что император даже повелел своему верному слуге носить противопульный панцирь, а его карету изнутри дополнительно обшили стальными листами для защиты от револьверных пуль. Но ни панцирь, ни эрзацблиндирование господина Эренталя не спасли. И теперь Австро-Венгрии был нужен новый министр иностранных дел, а императору Францу-Иосифу следовало понять, что ему делать теперь, когда грубая игра перестала идти в одни ворота.

Будучи всерьез озабоченным сложившейся ситуацией, престарелый владыка Австро-Венгрии вызвал в Шенбруннский дворец своего наследника Франца Фердинанда, а также его верную креатуру генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа (грубая игра – как раз по его части). Помимо этого, из Петербурга для консультаций был отозван посол Австро-Венгрии Леопольд фон Берхтольд – не очень умный, но беспринципный мерзавец, которого Франц-Иосиф прочил на место покойника. Но тому ехать несколько дней, и пока было неизвестно, каковой будет обстановка к его прибытию в Вену.

– Итак, господа, – шамкающим голосом сказал император, в упор глядя на своего наследника, – положение вокруг нашей империи сложилось просто угрожающее. Русские начали свою войну против Османской империи, помешать которой мы никак не можем; Германия совершает в их сторону непонятные демарши, и как раз в этот момент боевики предположительно русской имперской безопасности с особым цинизмом убили нашего верного слугу Алоиза фон Эренталя.

– А вы бы, дядюшка, предпочли, чтобы убили вас самого? – так же прямо глядя на императора, ответил эрцгерцог Франц Фердинанд. – Но, к вашему счастью, в Санкт-Петербурге еще помнят о том, что жизнь Помазанника Божия неприкосновенна. А вот вы об этом позабыли, а иначе сразу бы одернули вашего верного слугу, когда он предложил вам убить русскую императрицу.

Франц-Иосиф не выдержал этого прямого взгляда и отвел глаза. Первый раз он ответил презлейшим на предобрейшее еще прадеду русской императрицы, и с тех пор такой образ действий вошел у него в привычку. Как смели эти славянские варвары построить державу даже более великую, чем Двуединая Монархия? Почему именно им Господь даровал просторы, в сравнении с которыми любые империи прошлого и настоящего кажутся мелкими крестьянскими наделами? Как могли они унизить его самого – тем, что вытащили его задницу из крайне неприятной ситуации, когда он сам не был хозяином в своей стране, а взбесившийся плебс грозил свергнуть его с престола и отрубить голову, как водится в таких случаях? За что ему вообще суждены такие муки – наблюдать торжество тех, кого он ненавидит всеми фибрами своей меленькой души?

А наследник престола, поняв, что дядюшка дрогнул и не смеет возразить, перевел взгляд на генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и сказал:

– Мой дорогой друг, мне кажется, что раз уж у нас пошла такая грубая игра, расследование этого убийства следует поручить военной контрразведке: ее возможности выяснить истину значительно превышают средства, имеющиеся в распоряжении обычной уголовной полиции.

– Это ты неплохо придумал, мой дорогой племянник! – воскликнул австро-венгерский император, довольный тем, что ему перестали задавать неудобные вопросы. – Разумеется, мой дорогой Франц, прикажите, чтобы смерть господина фон Эренталя была расследована с максимальным тщанием.

– Будет сделано, ваше апостолическое величество, – склонил голову перед своим монархом генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, – я лично проинструктирую наше молодое дарование полковника Редля, чтобы он отнесся к этому делу со всей серьезностью.

– Вот и прекрасно, – облегченно вздохнул старый император. – А теперь, господа, когда мы покончили с этим неприятным делом, я хотел бы знать ваше мнение и по поводу того, что нам необходимо предпринять по причине неожиданно предательского поведения нашего германского союзника. С чего это вообще кайзеру Вильгельму вздумалось заигрывать с Санкт-Петербургом, да еще в тот момент, когда русские собираются разгромить нашего потенциального союзника? Он что, забыл, как ему в России пригрозили то ли простонародно набить морду, то ли пристрелить – лишь за то, что он позволил себе в присутствии их императрицы одну из своих плоских казарменных шуточек?

– Ничего неожиданного, ваше апостолическое величество, в этом поведении германского кайзера нет! – с солдатской прямотой рубанул Конрад фон Хётцендорф. – Нечто подобное можно было предвидеть еще тогда, когда мы получили предупреждение, что отныне Германия считает наш союз чисто оборонительным. С той поры нам следовало знать, что наш союзник не начнет боевых действий против России, если наша империя сама объявит войну этому государству или начнет против него боевые действия без объявления войны. И личные обиды и переживания германского монарха тут ни при чем. С некоторых пор самым большим страхом кайзера Вильгельма и его генералов стала ситуация, при которой они оказывались втянуты в войну с Российской империей помимо собственной воли и исключительно из желания вашего величества нагадить русским. Сейчас уже всем известно, что русские готовятся к продолжительной затяжной войне в глубине своей территории, а недавно стало ясно, что они всерьез рассчитывают ее выиграть, даже если Франция будет разгромлена первым же германским ударом. Даже падение Парижа может не выбить Францию из войны, при том, что желание сражаться дальше найдет поддержку у союзников, а прибывающие из колоний воинские контингенты заменят в строю потери первых сражений. В настоящей затяжной войне на истощение, когда Германия и Австро-Венгрия будут в кольце блокады, а их противники сохранят возможность торговать со всем миром, победа Центральных держав оказывается невозможной в ПРИНЦИПЕ. Такого исхода для своей державы кайзер Вильгельм не желает, и поэтому ищет возможность избежать столкновения с императрицей Ольгой. Отсюда его сердитые окрики в нашу сторону и реверансы в направлении Санкт-Петербурга…