Аллегро на Балканах - Михайловский Александр

– Что касается возможного благотворного влияния на этих двоих со стороны дядюшки Берти, то я в этом сильно сомневаюсь, – с усмешкой в голосе сказала она. – Мой дядя всегда был прагматичным засранцем, который знал, что плетью обуха не перешибешь, и что если выгода от сделки превышает издержки, на нее следует соглашаться. Очевидно, все вопросы между двумя крупнейшими империями были решены еще во время визита британского королевского семейства в Санкт-Петербург, а на конференции в Бресте достигнутые договоренности оформили в виде документа. Что касается Парижа, то не питайте иллюзий: в русско-британско-французском альянсе это самый младший компаньон, мнение которого имеет значение далеко не по каждому вопросу. Уверена, что Балканский вопрос вообще не входил в круг интересов Брестской конференции, а Румыния – тем более. Дядюшка Кароль сказал правильно: все мысли собравшихся там были заняты кайзером Вильгельмом и обдумыванием того, что следует делать, когда Германия, которой стало тесно в своих границах, пойдет в завоевательный поход на запад и восток, способный привести ее либо к мировому господству, либо в могилу. И что тут значит какая-то Румыния, когда речь идет о существовании или несуществовании главных мировых держав! Если вы планировали заменить дядюшку мною с Фердинандом, то мы тоже пас. Ищите дураков в другом месте. Не так ли, любимый?

«Любимый» промычал нечто невразумительное, изображающее согласие, после чего вопрос был решен. Фердинанд признавал за женой значительно более широкий и глубокий ум, чем у себя. Так же он признавал факт непосредственного родства своей «половины» с сильными мира сего – британскими королями и русскими императорами, – а в монархической картине мира это стоило дорогого.

Когда политиканы, поставленные перед фактом самоустранения короля и его наследника от государственных дел, покинули помещение, принцесса Мария осмотрелась по сторонам, будто кто-то мог спрятаться за занавеской, и со вздохом сказала:

– Теперь наша задача, дядюшка – продержаться до тех пор, как все кончится, и не попасть под горячую руку моей двоюродной сестрицы. Ты бы и в самом деле черкнул ей пару слов о том, что мы тут ни при чем… но только, боюсь, русский фельдегерь никогда не сможет добраться до российской границы. У наших деятелей вполне хватит ума схватить его и убить – хотя бы ради того, чтобы узнать, что ты написал про них русской царице.

– Э, племянница… – дребезжащим смешком засмеялся Кароль, – я тоже не глупее иных многих. И фельдегерь от меня поедет не к российской, а к болгарской границе с посланием новому тамошнему царю, в которое будет вложено письмо к русской государыне, и та получит его лишь с небольшим опозданием. А господа национал-либералы пусть стараются, ловя черную кошку в темной комнате, тогда как та оттуда уже убежала…

28 июля 1907 года. Вечер. Болгария. София. Площадь Князя Александра I, царский дворец.

Когда люди Ионела Братиану спохватились, что ловить русского фельдегеря нужно не на вокзале, а на дороге к болгарской границе, было уже поздно. К рассвету офицер, одетый в штатский «охотничий» костюм, успел доскакать до пограничного городка Джуржу на реке Дунай. Там он показал румынским пограничникам королевские «верительные грамоты», оставил у них отличного жеребца из королевских конюшен, после чего сел на первый рейс парома, который доставил его в болгарский город Русе. И все. В Болгарии фельдегерь предъявил свои российские документы военному коменданту приграничной железнодорожной станции, на словах изложил свою диспозицию и вечером того же дня был в Софии, где его уже ждали. Собственно, личность курьера тут не имела значения, гораздо важнее было доставленное им послание.

Прочитав эту депешу, царь Михаил, несмотря на поздний час, вызвал к себе на совещание исполняющего обязанности премьер-министра Александра Малинова, военного министра генерала Георги Вазова, а также свою супругу принцессу Елену и шурина, сербского королевича Георгия. Дополнительным (внештатным) участником этого разговора был оберст Слон: одновременно военный советник из будущего, доверенное лицо, с которым можно не стесняясь обсудить самые скользкие моменты, и специалист по горячим делам, натаскивающий по данному вопросу королевича Георгия.

К началу толковища уже было известно, что в Турции (как, собственно, и в Болгарии) объявлена мобилизация; но если болгары собирались на освободительную войну с радостью, приезжая даже из-за границы, то турки всячески уклонялись от чести повоевать за султана. Когда сераскир Мехмед Реза-паша говорил о двухсоттысячной армии, сосредоточенной во Фракии, он выдавал желаемое за действительное. Находящихся на действительной службе солдат низама имелось всего сорок пять тысяч, остальные были резервистами редифа, которых надо было еще собрать в таборы, обмундировать и вооружить. С оружием тоже выходила незадача: если развернуть армию по полным штатам, то вооруженными винтовками в ней окажутся только четверо из пяти аскеров. И к тому же почти половина винтовок – это ужасающий хлам времен прошлой русско-турецкой войны. В свое время, проводя перевооружение, Британия сбросила в Турцию все свои неликвиды из армейских арсеналов. Недаром же султан говорил о саблях и кинжалах как об оружии истинных борцов за веру. То же касалось армии в Македонии, только там под ружьем было шестьдесят тысяч, а остальных еще предстояло мобилизовать на месте из местных турецких поселенцев или перевезти по морю из средиземноморских портов Малой Азии и Леванта.

Однако избиение христиан на подвластных туркам землях все увеличивалось в масштабах – и коснулось не только болгар, проживающих во Фракии и Македонии, но и относительно лояльных греков, армян и прочих народностей христианского вероисповедания, включая население далеких от европейского театра военных действий Сирии, Палестины и Месопотамии. Ответ российской императрицы на эти людоедские позывы был короток и страшен, как лязг извлекаемого из ножен меча. Во имя человеколюбия и спасения погибающих христианских жизней Российская империя объявила Оттоманской Порте войну на уничтожение, и почти сразу за ней последовали официальные демарши Болгарии, Сербии, Черногории и Италии. Черноморский флот вышел в море, блокировал Босфор и прервал морские перевозки вдоль черноморского побережья Малой Азии, а в Средиземном море с теми же намерениями покинули свои базы итальянские крейсера.

Удивляло только затянувшееся молчание Греции и Румынии. Что касается греков, то после преподанного девять лет назад урока война там была непопулярна. Единственный же политик, способный консолидировать нацию, принц Георг, по несчастливой случайности оказался вторым, а не первым сыном правящего монарха, и в силу этого обстоятельства прозябал на обочине политической жизни, с недавних пор подвизавшись послом Греции во Французской Республике. И теперь все стало ясно – и по поводу потомков цыганских конокрадов. Собственно, удар в спину в нашей истории у них удался потому, что во время подготовки к Балканским войнам для успеха боевых действий – сначала против турок, а потом греков и сербов – с румынской границы были сняты все прикрывающие ее войска. Это и привело болгар к быстрому и печальному концу в так называемой межсоюзнической войне. Вот и сейчас, в соответствии с предварительным планом войны с Турцией, планировалось снять с позиций на румынской границе Третью армию: 4-ю Преславскую, 5-ю Дунайскую и 6-ю Бдинскую дивизии, направив их во Фракию, на направление главного удара. И как раз в тот момент, когда такая передислокация должна было начаться, приходит известие, что румыны готовятся нанести удар в спину болгарской армии.

– И ведь это все из-за тебя, – веско сказал Михаилу оберст Слон, – точнее, и-за твоей принадлежности к Романовым, а еще из-за твоей связи с сербским королевским домом. Именно этот назревающий русско-сербско-болгарский союз – значительно более прочный, чем все наши предшествующие комбинации на Балканах – перепугал румынских бояр до такой степени, что они стали способны на самую крайнюю подлость. Не только Турция приняла отмену итогов Берлинского конгресса на свой счет, но и эти персонажи, европейскими руками отобравшие тогда у Болгарии Северную Добруджу… Знает кошка, чье мясо съела, потому и сходит с ума от страха.