Вавилонские младенцы - Морис Дантек

Оно неумолимо поднималось вверх и с каждой минутой все сильнее грело землю. Скоро наступит полдень, и небо станет белым, как соль в лучах прожектора.

Зной пустынных высокогорных плато, прозрачность атмосферы, кристально чистой после дождя, голубизна наполнявшего ее газа, зримая тяжесть этих унылых гор — ради подобного зрелища стоило на краткий миг остановиться.

Тороп глубоко вздохнул, очистил сознание от любых посторонних образов и принялся петь суру из Корана — «Скручивание»:

Когда солнце будет скручено,И когда звезды облетят,И когда горы сдвинутся с мест,И когда десять месяцев беременные верблюдицы будутбез присмотра,И когда животные соберутся,И когда моря перельются,И когда души соединятся,И когда зарытая живьем будет спрошена,За какой грех она была убита,И когда свитки развернутся,И когда небо будет сдернуто,И когда ад будет разожжен,И когда рай будет приближен, —Узнает душа, что она приготовила.[31]

Сура навела Торопа на мысль о старой песне группы «U2» под названием «Mofo».[32] Он вспомнил, как слушал эту композицию в режиме бесконечного повтора все лето 1997 года, находясь в Панджшерском ущелье. Это был подарок его случайной подружки — той самой журналистки с Би-би-си. Она всучила ему CD-плеер марки «Филипс», работавший на батарейках типа LR6, и два сборника хитов. В песне были такие слова:

Got the swing got the sway got my straw in lemonadeStill looking for the face I had before the world was made…Mother Mother, sucking rock'n'roll.[33]

Пение Торопа поднималось вверх, к горам. Он посылал его небу, исполненному огромного величия и огромного великодушия, чтобы оно благосклонно приняло души двух безвестных воинов, чей путь он оборвал.

6

Романенко не сводил с Торопа глаз, а тот столь же пристально всматривался в полковника. В этом обмене взглядами не было никакой агрессии, никакого бахвальства. Просто два профессионала оценивали друг друга.

Романенко разглядывал густую черную бороду, круги под запавшими глазами, изможденное лицо собеседника. Наемник Шаббаза потерял десять килограммов и постарел на несколько лет, на его одежду было больно смотреть.

— Ваши способности к выживанию значительно выше среднего уровня, господин Зорп, — наконец произнес полковник и перевел взгляд на экран компьютера. — Но ваш портной никуда не годится.

Тороп ничего не ответил. Он только что добрался до посольства. И не успел приготовить остроумного ответа.

Он позвонил Урьяневу на мобильник, когда был километрах в десяти от города. Сначала капитан не поверил своим ушам. Чрезвычайно оживившись, русский назначил встречу на автобусной остановке в восточных предместьях, в пяти километрах от казахского КПП.

Урьянев осмотрел Торопа с головы до ног и сказал, подкручивая усы:

— Не хотите сменить работодателя?

Потом привез его в посольство на массивном японском автомобиле с номерами российского дипкорпуса. Они беспрепятственно миновали КПП. Урьянев провел Торопа прямо в офис на верхнем этаже. Там гость десять минут торчал в маленьком вестибюле, где неразговорчивая секретарша с большим шиньоном печатала отчеты на допотопном компьютере.

Затем Торопа привели сюда, где его ждал этот хладнокровный сорокалетний мужчина с узким худым лицом, стальным взглядом серо-голубых глаз, скрывавшихся за маленькими очками в металлической оправе, с черными волосами, зачесанными назад, — бюрократ постсоветской эпохи, вовлеченный в незаконный бизнес. Именно этому человеку Тороп сбывал тонны гашиша и опиума в обмен на оружие и боеприпасы.

Тороп никогда не бывал в посольстве, все сделки осуществлялись неподалеку от торговых складов, расположенных на киргизской границе. Там у ГРУ был ангар на подставную фирму.

Романенко всегда казался Торопу холодным, бесцветным пугалом, лишенным подлинной широты ума. Тороп не смог бы объяснить почему, но здесь, в просторном офисе с казенной мебелью и опущенными плотными шторами, полковник излучал совсем другую ауру. За холеными, едва ли не женственными манерами Романенко чувствовались повадки хищника.

Романенко очень сосредоточенно смотрел на экран, затем что-то набрал на клавиатуре. Наконец он оторвался от компьютера, пробуравил собеседника взглядом серо-голубых глаз и спокойно произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Пять тысяч долларов. Плюс издержки.

Даже не моргнув, Тороп улыбнулся и так же спокойно спросил:

— И кого я должен убить?

Полковник ухмыльнулся.

— Никого. Для этого у нас есть свои специалисты.

Тороп невозмутимо снес словесный щелчок по носу. Это было уже кое-что. Когда Урьянев сделал ему предложение (надо сказать, весьма своевременное), Тороп приготовился к худшему.

— Отлично. Тогда что же я должен сделать?

Романенко невидящим взглядом уставился в чье-то личное дело, оперся подбородком на кулак, как роденовский «Мыслитель», и снова поднял глаза на Торопа.

«Это уже перебор, — подумал Тороп. — Ты все-таки не повелитель Вселенной».

— Доставить кое-кого в Канаду. Точнее, в Квебек. Обеспечить безопасность объекта в пункте назначения, а потом вернуться и или раствориться в воздухе, или отправиться, куда вам будет угодно.

— Пять тысяч долларов США?

— Да.

— Плюс издержки.

— Да, плюс издержки.

Тороп решил повременить с ответом.

— Кого именно мы сопровождаем?

Романенко позволил себе нечто вроде улыбки, похожей на оскал акулы, плавающей в холодных водах.

— Вы сопровождаете одну особу. Кого и каким образом — об этом я скажу в нужный день и час. Конечно, при условии, что мы договоримся.

Тороп уселся поудобнее. Напрасно они считают его идиотом.

— В наши дни попытка пересечь границу Северной Америки с наркотиками почти неминуемо влечет за собой пожизненное заключение. Так что извините, полковник, но ваши пять тысяч долларов выглядят просто смешно.

Лицо Романенко стало непроницаемым и побелело, как новая раковина для ванной.

— Я сказал «сопровождать одну особу», господин Зорп. Я ничего не говорил о наркотиках. Или о чем-то другом.

Настала очередь Торопа принять безразличный вид, впрочем, в уголках его губ сохранился намек на иронию.

— Ладно, я согласен. А собственно, о чем другом идет речь?

Романенко уставился на него взглядом очковой змеи и ничего не ответил.

— Послушайте, если я рискую шкурой за пять тысяч долларов, то должен хотя бы знать ради чего. Видите ли, я сознательный пролетарий.

«Но усталый, — мысленно прибавил Тороп. — Так что, если уж говорить о ясности сознания, это скорее порожденное бредом чутье на истину, галлюцинация, вызванная усталостью».

Романенко по-прежнему буравил его ледяным взглядом. Затем посмотрел на Урьянева. В конце концов он повернулся к Торопу и холодно произнес:

— Простите нас, господин Зорп, но, прежде чем продвинуться дальше в нашей дискуссии, мы с капитаном Урьяневым должны срочно обсудить один небольшой вопрос. В связи с этим не будет ли вам угодно немного подождать в приемной? Ирина сделает вам кофе.

Тороп не до конца понимал, что происходит, но почувствовал: действуя вопреки всем правилам, он неожиданно добился успеха. «Что же творится в голове этой очковой змеи из ГРУ?» — подумал он, покидая кабинет. Секретарша с большим шиньоном проводила его в приемную — строго обставленную библиотеку, набитую сочинениями по военному делу, — а чуть позже принесла чашечку кофе по-турецки.

Тороп ждал около получаса. Впрочем, он наткнулся на написанный по-английски труд генерала Либбетта — американского специалиста по Сунь-Цзы, — так что даже не заметил, как пролетело время.

Когда Урьянев пришел за ним, на его губах, под грубо подстриженными черными усами, играла загадочная улыбка.

Романенко сидел на том же самом месте. Он жестом предложил Торопу сесть в кресло. Торопу показалось, что он снова смотрит изображение, недавно записанное на магнитную ленту.

— Господин Зорп… или скорее мне бы следовало говорить — господин Торп, не так ли? — по итогам нашей короткой беседы мы с капитаном Урьяневым решили изменить условия нашего маленького предложения.

Тороп уселся поглубже в кресло и стал ждать продолжения.

— Я… Во-первых, мы удваиваем сумму вашего вознаграждения. Господин Торп, теперь речь идет о десяти тысячах долларов США.

Тороп улыбнулся. Парень считает себя ловкачом, потому что узнал его настоящее имя. Что ж, с теми средствами, которые есть у ГРУ, это не сложно.

— Чем я заслужил такую внезапную благосклонность?