Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи - Сергей Волков

Откуда-то появляется вчерашний бомж. Завидев меня, он улыбается жуткой улыбкой, показывая дыры между зубами, и хрипло кричит, обращаясь неизвестно к кому:

- Вот он! Вот! Начальник, я же говорил!

Дверцы серого «Уазика», припаркованного неподалеку от подъезда, распахиваются. Оттуда вылезают трое в милицейской форме. Усатый офицер, кажется, старлей, в возрасте и двое парней в черных форменных куртках, с автоматами. На куртках нашивки: «Патрульно-постовая служба».

- Стоять! — рявкает старлей. — Документы?

«Влип! — проносится у меня в голове. — Что делать? Бежать? А куда? К маме нельзя… потому что нельзя! А по двору от автоматчиков не убежишь — пуля быстрее».

- Дома забыл, — начинаю валять дурака, озираясь.

Парни в куртках встают по обе стороны от меня. Они настороже. Видать, опытные.

— Я же говорил! — радостно приплясывает бомж, поддергивая полы длинной шинели. — Дезертир он! Кричал на меня вчера, сука!

- Ладно, ладно, Пепеляев, — урезонивает его старлей и снова обращается ко мне: — Значит, нет документов?

- А что, собственно, случилось? — чужим, киношным каким-то голосом спрашиваю я, судорожно пытаясь вспомнить, откуда мне знакома фамилия бомжа. — С кем имею честь беседовать?

Автоматчики гыгыкают. Старлей мрачнеет.

- Шутник, значит. И без документов, — и выпятив подбородок, чеканит сакраментальное: — Вам придется проехать с нами!

Искренне изумляюсь:

- Но я же ничего не сделал!

- Разберемся… Гаврилов! В машину его!

Меня с двух сторон крепко берут под локотки. Я знаю этот захват. Чуть дернешься — и руки завернут за спину так, что света белого не взвидишь.

«Хорошо, что мама не видит, — думаю я, покорно идя под конвоем к «Уазику». — Гад бомжара, сдал меня… Но почему «дезертир»? Хотя, в сущности, я действительно могу считаться покинувшим часть. Но ведь четырнадцать лет прошло!».

Слышу за спиной диалог:

- Вот, начальник! Он, гад…

- Так, Пепеляев, а ну не выражаться! Свободен!

- Все, все, начальник, ухожу. Тока эта…

- Что?

- За труды мне бы стошечку…

- А-а-а… На, держи. И с глаз вон!

- Ага, ага. Разрешите идти, товарищ старший лейтенант?

Последнюю фразу бомж произносит, явно дурачась. Но именно благодаря ей, вспомнив интонацию, с которой он говорит «товарищ старший лейтенант», я узнаю его.

Пепеляев. Начальник штаба нашего учебного батальона. Человек, из-за которого я попал в Афганистан. Тогда он был капитаном. О том, что случилось с ним за эти годы, можно только догадываться. Но зато становится понятно, откуда взялось слово «дезертир».

Он меня сдал. Узнал вчера в подъезде, обиделся, что я не дал денег — и сдал. А может быть, сдал бы, даже если и получил бы от меня «стошечку». Воистину, если человек гнилой — это навсегда. Можно, правда, порадоваться, что судьба все же наказала Пепеляева. Но мне отчего-то вовсе не до веселья.

В прокуренном салоне «Уазика» пахнет сапожным кремом, ружейной смазкой и потом. Старлей, усевшись на переднее сидение, вальяжно машет рукой.

- Поехали!

Машина выезжает на улицу, запруженную автомобильным стадом. Водитель включает мигалку, втискивается в поток и начинает пробираться вперед, изредка рявкая на особо непонятливых через встроенный громкоговоритель.

Меня везут в отделение. Пока есть время, нужно прикинуть, как быть, как себя вести. Взвешиваю все «за» и «против». В активе — ноль целых фиг десятых. Документов у меня нет. Одно это тянет на серьезное разбирательство. У простого, мирного, так сказать, гражданина есть выход — назвать свое имя, фамилию, адрес. В милиции проверят и отпустят.

Но для меня это запретный путь. Едва я назовусь, как всплывет все — и Афган, и дезертирство, и четырнадцать лет, которые я ошивался неизвестно где и с кем. Ментам только дай зацепку, такое начнется… Плюс мама. В мою легенду о плене и Индии она вроде бы поверила, а вот того, что ее сын — предатель, оставивший часть во время боевых действий, может и не пережить.

Другой вариант: попробовать обратиться к Гумилеву, чтобы вытащил. Он мне, в конце концов, должен, причем не денег, а жизнь. Парень он нормальный, не откажет, а связи у него, как я понял, теперь ого-го!

Но тут возникает закономерный вопрос: а как я с ним свяжусь? «Дяденька милиционер, дайте, пожалуйста, телефончик, я другу позвоню, чтобы он меня вытащил из ваших застенков!» Детский сад, штаны на лямках.

Мои горестные размышления прерывает заработавшая рация.

- Полста-третий, это девятка. Как слышите?

Старлей тянет руку, вытаскивает рацию на витом проводе, подносит к губам.

- Я полста-третий, на связи!

- Как у вас?

- Везем дезертира, взяли по заявлению бывшего офицера. Документов нет, на контакт не идет.

- Понял вас. Значится, так: заедете в двадцать второе, прихватите двоих пассажиров, у нас следак парится уже час, ждет.

- Девятый, не понял, — в голосе старлея слышится недовольство. — Куда я их дену? У меня два пэпээсника и задержанный!

- Отставить! — трещит рация. — У нас ни одной машины. В курятник засунь. Или себе в…

Последнее слово тонет в треске помех. Автоматчики, сидящие по сторонам от меня, опять гыгыкают.

- Понял вас, девятка. Отбой! — цедит старлей, втыкает тангету на место и рявкает на водителя: — Толя, блин! Что хочешь делай, но колеса свои дурацкие из курятника убери!

Курятник — это, видимо, крохотный зарешеченный отсек позади пассажирских кресел «Уазика». Сейчас там и вправду лежат шесть автомобильных покрышек.

- Да куда я их дену? — оправдывается водитель. — В гараже украдут сразу, а дома места нет. Там же двоих всего надо впихнуть. Сложим колеса стопкой, поместятся.

- Сам будешь утрамбовывать, — ворчит старлей и поворачивается ко мне.

- Слышь, воин, хочешь совет?

- Ну.

- Кричи следакам, что ты голубой.

- Какой?

- Который мужиков любит! Сейчас, говорят, таких в армию не берут!

И менты дружно хохочут. Юмористы… Повод, заставивший старлея пошутить, прост до омерзения и понятен даже дебилу. Начальство прогнуло его, он прогнул водителя, а в довесок еще и унизил меня. Все, теперь опять чувствует себя хозяином положения.

«Тебя бы, козла, к нам на точку, — со злобой думаю я. — К сержанту Пономареву в духи. Пономарь был большой мастер выбивать гниль из таких вот обидчивых…»

Стоп, а почему «был»? В том бою, из которого живым вышел я один, Пономарь не участвовал. Он вместе с двумя отделениями наших пацанов по приказу того безымянного полковника сопровождал колонну бензовозов. Служить ему оставалось недолго, так что сержант наверняка выжил, вернулся домой и живет сейчас в своей Рязани. А может, остался в армии прапором… В любом случае мне он сейчас точно не поможет.

«Уазик», переваливаясь на колдобинах, въезжает во двор какого-то учреждения. Я успеваю краем глаза зацепить вывеску с двуглавым орлом и прочитать несколько слов: «МВД РФ Отдел внутренних дел № 22». Ага, это, видимо, и есть пресловутое «двадцать второе», где нас ждут «пассажиры».

Останавливаемся у крыльца. Несколько человек — гражданских и в форме — курят возле урны. Водитель открывает заднюю дверцу и начинает перекладывать колеса, разражаясь бранью через каждые десять секунд.

- Пристегнуть его, та-рищ старш-йтенант? — лениво растягивая слова, интересуется один из пэпээсников, имея в виду меня.

- Да куда он денется с подводной лодки? — вопросом на вопрос отвечает старлей, открывает дверцу и кричит кому-то: — Акопов! Ну, че вы там возитесь?! Давайте быстрее.

Наконец выводят «пассажиров». Один — постарше, типичный уголовник, все руки синие от наколок. Второй — молодой парень с толстой шеей, украшенной золотой цепью в палец толщиной. Таких обычно называют «быками».

Оба «пассажира» закованы в наручники. Кое-как, с большим трудом, они втискиваются в «курятник», на чем свет стоит ругая ментов. «Уазик» трогается с места, ругань продолжается. Причем если здоровяк просто монотонно бубнит на одной ноте немногочисленные, но всем известные слова, то его опытный попутчик куда более изобретателен. Я несколько раз невольно улыбаюсь — как разнообразен и могуч, оказывается, русский язык!

- …И чтоб вас дети так в дом престарелых каждый день возили! — вцепившись скрюченными пальцами, унизанными татуированными перстнями, в решетку, заканчивает длиннющую тираду опытный.

- Хавальник завали, Дорохов — спокойно советует старлей. — Будешь выступать — пешком побежишь!

- Да ланна, начальник! Ты ж меня знаешь, я и прогуляюсь, если че.

- Ага, пристегнутый к заднему бамперу, — включается в разговор водитель.

Мы выезжаем на какую-то большую улицу. Москву я знаю плохо и совершенно не ориентируюсь, где едет «Уазик» и куда он следует.

- Блин! — с чувством произносит водитель и добавляет несколько крепких словечек. — Приехали!