Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос - Питер Грин

Позвольте считать эти строки похвалой нашему обществу — ведь ни тогда, ни теперь ни в одном другом месте в Греции женщинам и в голову не могло бы прийти то, что пришло на ум моей мамочке и тетушке Елене — не говоря уже о том, чтобы провести свои идеи в жизнь. Я, конечно, не веду речи об Афинах — тамошние жители прожужжат вам все уши про то, как они просвещены. О Лидии тоже речь не идет — но только по другой причине. При всем богатстве и просвещенности этой земли здешние девушки из хороших семейств зарабатывают себе на приданое, торгуя собой при храмах, и никто — в последнюю очередь их мужья — не видит в том ничего дурного. Видимо, мы просто сами не понимаем ценности той свободы, которой пользуются женщины у нас на Лесбосе. Есть свобода — значит, есть и возможность выбора. Конечно, свободой можно и злоупотребить — против этого аргумента возразить нечего.

Разумеется, моя матушка с ее стремлением идти на принцип готова была шагнуть гораздо дальше. Она собиралась забросать прошениями городской Совет, возможно, обратиться к собранию во время заседания и добиться открытия узаконенной по всем правилам городской школы для девочек. Тетушке Елене стоило многих сил и времени убедить мою мамочку, что в таком случае ее усилия пропали бы впустую. Ведь позиция общественного мнения известна: коль скоро каждую девочку все равно чему-нибудь учат, зачем еще особая школа? В конце концов (при горячем одобрении дядюшки Евригия: очевидно, он думал, что это отвлечет обеих женщин от взаимных склок) было решено, что обе поведут занятия у нас дома. Ядро образуют мои двоюродные братья и сестры, а остальное само собой приложится.

Правда, поначалу все шло не столь гладко, как представлялось. Моя матушка и тетушка Елена расспрашивали многих матерей семейств: согласятся ли они доверить своих дочерей (естественно, под неусыпный надзор) во имя блага свободного образования? Ответы, как, возможно, и следовало ожидать, были довольно уклончивыми — то ли из-за свойственного людям консерватизма (как считала тетушка Елена), то ли из-за известного всем склочного нрава самой тетушки Елены (эту версию моя мать рассказывала с некоторым наслаждением) — трудно сейчас сказать. Может быть, из-за того и другого вместе.

Так или иначе, но в итоге к нашему семейному классу прибавилось всего только четверо детей. Моя мать убедила Питтака отпустить к нам Андромеду (впрочем, думаю, долго уговаривать его не пришлось — вот и прекрасно, одной проблемой в доме меньше, подумал он). В свою очередь Питтак обсудил этот вопрос с одним из своих самых закадычных друзей — Фанием, у которого была пятилетняя дочь по имени Мнасидика (это я уж потом узнала ее полное имя, а так всегда звала ее уменьшительным Мика!). Тетушка Елена принялась убеждать брата Драконта, которому поначалу казалась дикостью сама идея; но его дочь Горго была лучшей подругой Андромеды, эта-то последняя переговорила с ее матерью, тетушкой Ксантой. Отношение Ксанты к Горго было, как я теперь понимаю, неоднозначным, — возможно, ей просто было бы на руку, если ребенок поменьше будет торчать дома. Но в конце концов ей удалось убедить Драконта — как удавалось почти во всех случаях, и Горго вместе со своей младшей сестренкой Ираной тоже стала частью нашей группы.

…Я обдуманно употребляю здесь слово «группа». Если бы тетушка Елена или моя мамочка знали, сколь сложным будет сплетение наших судеб в грядущие годы, они наверняка действовали бы по-другому, а может быть, и вовсе отказались бы от проекта. А впрочем, не думаю — мою матушку подобные размышления не трогали вовсе, а для тетушки Елены они были важной гранью жизни.

…Мы с Андромедой сидим на ветвях старой оливы. Теплый весенний день, клонящийся к закату. Сквозь ветви мы видим блестящую внизу гавань, корабли, стоящие на якорях, одинокого одноногого нищего, стучащего своим костылем по набережной. Заводилой, как всегда в таких случаях, была Андромеда. Сказать по совести, лазание по деревьям — не самое любимое мое занятие, я вообще боюсь высоты, не говоря уже о том, что испачкала платье. Да и здорово расцарапала ногу — но я обожаю Андромеду, чего только не сделаешь ради любимой подружки! Сердце мое колотится. Ободрали колени, оцарапали ладони — зато восседаем теперь на большом горизонтальном суку, невидимом со стороны дома.

Сидит, болтая обожженными солнцем ногами; зеленоватые искорки так и мелькают в ее глазах. И вообще, она больше похожа на пацана, чем на девочку — короткие Черные волосы растрепаны, да и улыбка как у сорванца.

— Ну что ж, посмотрим, как ты влезешь на дерево! — В ее голосе звучала шаловливая нотка: она прекрасно знает, как я боюсь высоты.

— У тебя это лучше получится, — испуганно сказала я.

— Лезь, иначе я тебя больше не люблю!

— Ну пожалуйста, Андромеда…

— Что ж. Тогда это сделает Горго. Она и будет моей лучшей подругой.

— Ненавижу Горго! Такая глупая! Да к тому же дурнушка: курносый нос, конопушки, темно-рыжие волосы, красные ладони!

— А, ты ревнуешь, ревнуешь! — Андромеде уже десять лет, скоро одиннадцать. Что-то есть в ней такое возбуждающее, а что, я сама понять не могу. Но что поделаешь — мне только девять, и я вынуждена уступить.

— Не говори глупости, Дрома.

— Кто тебе сказал, что меня можно так называть?

— Твоя же Горго и сказала.

— Так она моя лучшая подруга.

Я почувствовала, как к моим глазам подступили слезы.

— Правда? На самом деле?

Кислая, отнюдь не детская улыбка изобразилась на лице Андромеды.

— Дашь честное слово, что не разболтаешь?

— Честное слово!

— Ты мне нравишься больше.

— Нет, правда?

Она неуклюже развалилась на суку. Ее губы пощекотали меня по щеке. Волосы — точно нагревшаяся на солнце проволока.

— Милая Сафо! Ты просто маленькая глупышка. Не знаю почему, но я люблю тебя! — Эти слова лишили меня дара речи. — Ну, если хочешь, можешь звать меня Дрома. Но только между нами, не при всех!

Я кивнула, пребывая в некоем блаженстве. Мы обе чувствовали себя смущенными.

Одноногий калека по-прежнему стоял на набережной среди бочонков и сушившихся сетей, словно дожидаясь кого-то. Он оперся на свой костыль, и рядом легла его черная тень.

Я неожиданно проснулась среди ночи от ослепительной вспышки молнии. Эхо удара грома до сих пор звенит в ушах. Светильник погас. Вижу, как в другом углу комнаты под алым одеялом блаженно свернулась калачиком Телесиппа — ее никаким громом не разбудишь. Снова наваливается тьма, полная ужаса. Снова над головой трещит гром.

— Мега! — позвала я.

— А?

— Ты спишь?

— Нет.

— Страшно?

— Да, — шепотом ответила Мегара.

— Можно к тебе?

— Конечно…

Я тихонько прокралась к ее постели и скользнула туда. Мегара обхватила меня руками. В свои одиннадцать лет она выросла почти во взрослую женщину. Ее длинные волосы распущены, и я погружаю в них свое лицо. Хотя между нами всего несколько месяцев разницы, мои ступни с трудом дотягиваются до ее колен.

— Мега, что ты так дрожишь? Ты что, и в самом деле так напугана?

Мега ничего не ответила, только еще крепче прижала меня к себе. Наконец она спросила:

— Сафо, ты действительно так обожаешь Андромеду?

Вопрос застал меня врасплох.

— Ну да, да, — ответила я.

— Очень-очень? — В ее голосе звучала напряженная боль.

— Не знаю. Но точно скажу, что сильно.

ПАУЗА.

— Она тебя целовала когда-нибудь?

— Почему ты спрашиваешь?

Снова вспышка молнии. Мгновение вижу жаждущее, страждущее лицо Мегары.

— Значит, целовала!

Мы обе напряженно ждали удара грома.

— А я тебе нравлюсь? — спросила Мега все тем же странным, тихим голоском.

— Конечно да.

— Так же, как Андромеда?

— То есть… В каком смысле?

Я не могла сообразить, что ответить (да и сейчас я не знаю, что следовало тогда сказать!). Пыталась что-то вымолвить, но слова не приходили никак. Тут что-то горячее и влажное коснулось моей щеки. Мега тихонько плакала, все тело ее оставалось неподвижным.

— Мега… Прости…

Она покачала головой.

— Ничего.

— Так-таки ничего?

— Я такая эгоистка… Думаю только о себе…

Я чувствовала себя несколько бесстрастной, будто все, что происходит, меня вовсе не касается.

— Ничего страшного, Мега. Это всего лишь гром.

Тихий всхлип в ответ:

— Да. Это только гром.

— Ничего. Утром тебе будет лучше.

— Я тоже так думаю. — Она выпустила меня из своих объятий и повернулась на другой бок. — А теперь иди спать. Прошу тебя.

— Ладно.

Но я пролежала, бодрствуя, еще с час. Размышляла и удивлялась. Наконец буря стихла, и сквозь ставни начал просачиваться слабый серый свет. Мега ворчит и что-то бормочет во сне. Только когда я наконец вернулась к себе в постель, сон сморил меня.