Кадеты императрицы - Морис Монтегю

Поколебленные троны наглядно выдавали незначительность и слабость монархов, а новоиспеченная знать империи, подражая старинной, родовой аристократии, затмевала ее собой.

Маркиза Диана хорошо понимала, что дело роялистов плохо, тем более что теперь она знала о бесправности притязаний принцев-претендентов. Ведь и графы Прованский и д’Артуа являлись не более как узурпаторами, раз она знала настоящего герцога Нормандского, Людовика XVII, иначе де Гранлиса, и не могла сомневаться в неоспоримости его законных прав.

Но принц — увы! — несмотря на все свое обаяние, как претендент выказывал удивительную инертность и совершенно затерялся на фоне общего дела.

Все это, вместе взятое, поколебало энергию маркизы. Не получая никаких известий от Бруслара, чувствуя свое одиночество и беспомощность, оторванность от своей рассеявшейся партии, измученной неудачами, она впала в уныние и отчаялась увидеть когда бы то ни было расцвет молодых побегов царственных лилий на почве старой Франции.

Живя постоянно начеку, опасаясь преследования и потому принужденная чуть ли не по три раза в месяц менять свое жилище, вечно скрываться и маскироваться старухой, против чего громко протестовала ее красота, маркиза впала в полное уныние и стала сожалеть о том, что покинула Англию. Но вернуться обратно она не могла: у нее не было паспорта, и она тщетно ожидала какого-нибудь благоприятного случая для переправы без документов. Ее имущество в окрестностях Компьена было конфисковано благодаря выходке Бруслара; она была лишена крова и начинала испытывать материальные затруднения.

Но Диана была смела и решилась поставить все на последнюю карту. Поэтому она в одно прекрасное утро отправилась в главное полицейское депо и храбро попросила аудиенции у Фуше.

Фуше колебался принять ее. Он знал воспламеняющуюся головку маркизы и считал ее способной на самые решительные, самые безумные поступки. Поэтому он выслал к ней одного из своих секретарей, уполномочив его узнать цель ее посещения и удостовериться в том, что она не имеет при себе никаких смертоносных орудий.

Диана улыбнулась и ответила на это:

— Господин Фуше очень осторожный человек. При мне нет никакого оружия. Впрочем, если желаете, то можете обыскать меня. Что касается цели моего посещения, то она очень проста. Я побеждена и признаю свое поражение. Я изгнана и только обманом вернулась во Францию. Но я жалею об этом; теперь моим единственным желанием является покинуть страну, в которой торжествуют мои враги, и присоединиться к моим друзьям… в ожидании наступления лучших дней…

— Другими словами, вы желаете получить охранную грамоту? — спросил секретарь.

— Вот именно.

— Прекрасно! Потрудитесь обождать. Я доложу вашу просьбу господину министру и вернусь известить вас о его решении.

Не прошло и десяти минут, как секретарь вернулся обратно.

— Господин министр выразил согласие исполнить вашу просьбу, — сказал он, — потрудитесь получить охранную грамоту. Вы имеете три дня срока, чтобы покинуть пределы Франции. Но предупреждаю вас, что если вы после данного вам срока окажетесь еще во Франции, то мы, к своему величайшему сожалению, будем вынуждены прибегнуть к крутым мерам.

— О, поверьте, что я крайне благодарна господину Фуше и мое единственное желание — как можно скорее перебраться в Англию. Благодарю вас за хлопоты, и верьте, что если наши положения изменятся, то и я в свою очередь постараюсь быть полезной вам.

— Вы очень добры, сударыня, — улыбаясь, ответил секретарь. — Конечно, все может случиться, но пока нет никаких указаний на возможность существенных перемен.

В тот же день маркиза тронулась в путь. При отплытии она с облегчением вздохнула. Она не испытывала ни тоски, ни сожаления.

От ее горячей любовной вспышки к принцу остался лишь тлеющий пепел воспоминаний. Она не могла простить ему его пренебрежение ею.

Но вместе с тем, несмотря на свое раздражение, она признавала, что царственная Полина Боргезе достойна поклонения и любви всех мужчин, даже принца.

Как-никак и она поддалась более или менее веянию времени и господствующему настроению. Потому-то она и остыла к своему делу и не желала более принимать участие в заговоре, потерявшем теперь в ее глазах все свое первоначальное значение.

XIII

Но в Париже еще бились верные сердца, преданные своим разбитым замыслам. Это, правда, были очень скромные сердца, но зато они были много искреннее, вернее и постояннее.

В старом жилище часовщика Борана бились два сердца, беззаветно преданные своему исчезнувшему молодому королю.

Их чувства были одинаковы по силе преданности и сердечности, но существенно рознились между собой в оттенке: одно из них было почтительно отеческое; другое же — очень сложное, трепетное и смутное.

Старик горячо жалел ребенка, выросшего в стенах его скромного дома, и каждый раз с тревогой просматривал бюллетени, получаемые из действующей армии. Рене же, в полном расцвете своей красоты и нежной грации, продолжала вопреки рассудку внутренне переживать свой роман, развившийся в ее сердце против ее воли. Превратившись в женщину, она теперь и думала как женщина и понимала, что борьба рассудка с сердцем бесполезна, так как вопреки всему победа всегда останется за сердцем. У нее не хватало духа самой следить за действиями армии; но каждый раз, как ее отец брался за бюллетени, она трепетно спрашивала:

— Где они, отец? Пишут ли что-нибудь о полке Тур д’Оверна?

На следующий день после битвы при Эйлау старый часовщик внимательно просматривал бюллетени. Вдруг из его груди вырвался легкий, подавленный стон.

— Что?.. Что такое? — крикнули в один голос Блезо и его жена, толстая Жанна.

Старый часовщик поправил дрожащими руками очки и со сдерживаемой дрожью в голосе прочел прискорбные итоги сражения: полк Оверна уничтожен; Изембурга уничтожен, 14-й линейный — уничтожен, 43-й — уничтожен… Из обоих дворянских полков уцелели лишь несколько офицеров да горсть солдат. Но они доблестно бились до последней капли крови и ценой беспримерного геройства и чувства долга сумели сохранить свои знамена. Император остался доволен ими.

Часовщик продолжал машинально читать дальше, но никто уже не слушал. В уме всех трех слушателей огненными буквами запечатлелась лишь строка о том, что полк Тур д’Оверна уничтожен почти полностью, — за исключением нескольких офицеров. Так что же тогда?! В живых ли или в мертвых их принц, их дитя, их любовь, их безгранично обожаемое существо?

— Отец, — промолвила Рене, — замолчи, не читай дальше… Дай нам уйти в свои мысли…

Боран тотчас же оборвал свое чтение, откинулся на спинку кресла и тоже погрузился в свои тяжкие думы.

— Отец, — после продолжительного молчания нерешительно промолвила Рене, — взгляни, нет ли где-нибудь в бюллетене имен убитых?

Часовщик снова взялся за листок, пробежал его во всех направлениях… Вдруг он разом побледнел и протянул руку, как бы призывая ко вниманию.

— Убиты… генерал маркиз де Гонул, генерал Дальман; полковник маркиз де Кадур; майор граф де Пиенн… и так далее. Его нет! Раненые?.. Погодите!.. Полковник ла Тур д’Оверн, батальонные командиры… капитаны… Его нет!

Тогда все, одновременно плача и смеясь, кинулись друг другу в объятия, поздравляя с чудесным спасением единственного дорогого им существа в трагической, кровавой войне предыдущего дня.

Но все эти странные волнения не могли не отразиться на нервной и впечатлительной Рене. Ее била лихорадка, и ее темные глаза горели каким-то неестественным огнем.

Она знала, какие страшные испытания и лишения терпела злополучная армия и ей невольно становилось и больно и стыдно за себя, за то, что она и в тепле, и сыта, тогда как он, ее любимый, быть может, дрожит где-нибудь в ужасной, холодной стране и, может быть, голодает систематически целыми неделями кряду…

Те же мысли и те же чувства волновали одновременно с нею многие тысячи женщин, но сознание, что страдают о том же и другие, не умаляет остроты индивидуальной скорби.

Он! Он, сын и потомок королей Франции, подвергнут таким испытаниям по воле того, торжествующего узурпатора!..

В такие минуты Рене начинала сомневаться в Провидении, даже в Самом Боге. Она хотела превозмочь себя, отогнать эти недостойные, грешные мысли и не могла. Молитва не трогала сердца и слетала с губ как что-то чуждое и ненужное.

Но что же будет дальше? Она не могла это постичь. Если принц уцелеет, вернется с войны, настанет мирное время… Что же тогда? Какова будет его роль в жизни?.. Ее роль относительно его?.. Где и в чем предвиделся всему этому выход?.. Все было объято непроглядной тьмой.

Иногда Рене предавалась сладким мечтаниям; грезила о восстановлении Бурбонов, о восшествии ее обожаемого короля Людовика-Шарля на дедовский престол… Каким бы это было бы счастьем для него! Но она?.. Стала бы она счастливее от того?