Следы апостолов - Эндрю Олвик

Заведя связи в русских эмигрантских кругах по всей Европе, Вильгельм с Анной пытались выудить хоть какую-то информацию о своих родственниках, но какой-либо конкретики раздобыть не получалось. Одни поговаривали об акции ЧК по уничтожению тамбовского дворянства, другие вроде видели княгиню на пароходе, следующем из Крыма в Стамбул. В общем — одни слухи, не подтвержденные доказательствами.

Поиски, продолжавшиеся более двух десятилетий, не остались в тайне от советской разведки. Неожиданно они увенчались успехом, когда перед глазами уже было отчаявшихся супругов фон Штраубе, предстал Генрих с рассказом о трагической истории своей семьи и злоключениях, преследовавших его все эти годы. В доказательство своих слов племянник предоставил часть уцелевшего семейного архива с письмами и фотографиями, и вложил в руки тетушки металлический вензель Смольного института, на котором сзади иголкой рукой Елизаветы была выцарапана буква «Е» с целью не путать ее регалию с регалией Анниной.

Далее последовал рассказ Генриха о его мытарствах чуть ли не по всему земному шару, начиная от Шанхая и Тибета, заканчивая Бухарестом и Женевой, подтвержденный фотографиями на фоне исторических достопримечательностей посещенных стран, поддельным румынским и просроченным паспортом Нансена. По словам Генриха, его дед, старый князь Иван Юрьевич скончался и похоронен неподалеку от их родового поместья под Тамбовом за несколько месяцев до того страшного дня, как за его родителями приехала машина с чекистами и увезла их в неизвестном направлении. За этой картиной они наблюдали вместе с Блюмом с чердака псарни, куда старик, пользуясь каким-то шестым чувством, успел спрятать мальчика и укрыться сам.

— Вот и все, малыш, — роняя слезы на голову Генриха, приговаривал Блюм. — Нет больше России. Бог отвернулся от нее.

Долгий путь с отступающей армией адмирала Колчака закончился для беженцев в Шанхае, куда они прибыли с остатками Сибирской флотилии под командованием адмирала Старка. В скором времени старик Блюм скончался от воспаления легких, а сам Генрих долгое время окормлялся в русской православной миссии и подрабатывал в порту на разгрузке рыболовецких суденышек. Найти работу в порту Генриху позволило знание английского языка, на котором он, благодаря стараниям матушки и старика Блюма, болтал не хуже чем на родных русском и немецком. Другим эмигрантам, не владеющим языками, найти работу было во сто крат сложней. Ситуация с паспортным режимом в Китае сложилась не простой. Консульские отношения с Россией были порваны, и в мгновение ока все русские оказались лицами без гражданства. Именно поэтому в Шанхае, который в то время был свободным портом и для поселения там не требовались виза или вид на жительство, образовалась большая русская диаспора, которая уже к середине тридцатых годов превратилась в культурную и экономически развитую социальную структуру.

Работать приходилось много, но Генрих не терял времени даром. Благодаря своим способностям он быстро выучил китайский язык, что позволило ему не только изучить китайскую историю и культуру, но и со временем освоить боевые искусства в одном из закрытых китайских монастырей.

Часть своей истории Генрих рассказал во время первой встречи со своими родственниками, и, сославшись на дикую усталость, принялся зевать, намекая на то, что о своих дальнейших приключениях он расскажет завтра, а сейчас неплохо бы и выспаться.

— О боже, Вилли, я уже и не надеялась, что когда-нибудь встречу кого-либо из наших дорогих родных, — сдерживая слезы, обняла Анна супруга. — Ты знаешь, я видела вещий сон. Но только не рассказывала тебе о нем. В том сне Анна и Клаус прощались с нами. Был там и наш добрый старина Блюм, вечная ему память. Они все стояли почему-то босые на пригорке в лучах заходящего солнца, а потом помахали мне рукой и медленно так скрылись, опустившись за горизонт с последними лучами. Генриха не было среди них, что вселяло надежду, что он жив. А тебе, дорогой Вилли, снятся вещие сны?

— Да, конечно же, милая Анна, я тоже видел в своих снах нечто подобное, — соврав, успокоил жену Вильгельм, которому сны вообще никогда не снились, не говоря о вещих.

— Лиза, бедная, Лиза, — целуя и прижимая холодный металлический вензель Смольного института к горячим от слез глазам, прошептала Анна и удалилась к себе в спальню, стремясь остаться наедине со своими эмоциями.

Хотя в сновидениях супругов и не было единства, но в тот вечер они подумали об одном и том же — о маленькой родинке на плече Генриха, которая присутствовала на том же месте, что и у сестер, и передалась новорожденному по наследству. Однажды, обнаружив аналогичную родинку у малыша, Елизавета и Анна весьма удивились и обрадовались данному обстоятельству.

13

Объединить людей может что угодно, и порой это могут быть совершенно неожиданные интересы. Коменданта Несвижа барона Эриха фон Штольберга и начальника службы безопасности и СД Лотара Гетлинга объединяли три вещи: скука, склонность к авантюрам и одинаковое офицерское звание гауптштурмфюрер. Будучи натурами деятельными и непоседливыми, они изнывали от бездействия в этой дыре, куда по стечению обстоятельств их занесла судьба.

Уберечь сына Эриха от плохой компании и сохранить свое состояние пожилому барону Штольбергу помогла война. Барон мог простить отпрыску что угодно, кроме его болезненного пристрастия к выпивке и карточным играм. «Ладно бы оставалось чадо при своих капиталах», — думал отец, но вид цифр на счетах за карточные долги, которые он был вынужден оплачивать, ввергал его в состояние бешенства. Даже самые заманчивые посулы и жесткие угрозы не могли оторвать Эриха от патологического пристрастия к карточной колоде. Он был фатальным неудачником, слепо верящим в фортуну, но ни разу не изведавшим ее взаимности. Иногда, правда, с четырьмя тузами на руках Эрих срывал банк, но на кону в тот момент, как правило, стояла сущая мелочь. Но стоило банку возрасти до неприличия, четыре туза с джокером всегда оказывались в руках у компаньонов.

Благодаря стараниям отца и его связям в гестапо, совместно припугнувшим Эриха мнимой уголовной статьей, ему удалось сбить спесь со своего непутевого сына. Отпрыску повесили офицерские погоны и отправили служить на маленький остров неподалеку от Датского королевства. Первое время Эрих изнывал от скуки, но потом свыкся, пристрастившись к ловле угря и позабыв о покерных комбинациях, тихо угаснувших в его некогда полных черно-красных мастей, тревожных снах. Свежий балтийский ветер и здоровый образ жизни сделали свое дело, превратив Эриха из веселого кутилы в скучающего мизантропа, изрядно поднадоевшего местному окружению своими докучливыми рассуждениями о бренности и нелепости бытия. Примерно в это же время Эрих, чтобы заполнить образовавшиеся в душе пустоты, увлекся фотографией. Он купил себе фотоаппарат «Leica III», фотоувеличитель «Rodenstock», красный фонарь и другое необходимое для проявки пленок и печати фотографий оборудование, с которыми не расставался до конца своих с дней, таская с собой повсюду. Со временем он научился достаточно хорошо фотографировать, особенно поднаторев в пейзажной съемке.

За успешную операцию по оккупации Дании, объявившей капитуляцию в первый же день войны, Эрих получил повышение в звании и Рыцарский крест за военные заслуги, хотя особых заслуг, по мнению героя, у него не было. Что стоило переплыть на катере с одного острова на другой, водрузить на датском мысе флаг Третьего рейха, набить и в ответ схлопотать по морде от местного рыбака, а потом, позабыв обиды, накачаться с ним пивом в портовом кабаке. Подумаешь, подвиг!

После краткосрочного отпуска Эрих оказался на интенданской службе в Варшаве, а спустя несколько месяцев после начала восточной кампании возглавил Несвижскую администрацию. Как бы там ни было, но Варшава все-таки столичный город, а жизнь в столицах сыну противопоказана, разумно рассудил отец.

Своим внешним видом Эрих напоминал сосланного на каторгу Дон Жуана, так и не осознавшего, почему вместо Лазурного берега он оказался черт знает где. Даже местные жители провожали гауптштурмфюрера сочувствующими взглядами, не испытывая при встрече с ним особого страха. Этот высокий темноволосый тип со строгими чертами лица, предпочитающий одеваться по вечерам в цивильные костюмы, весьма разнился своей аристократической внешностью от брутального экстерьера Лотара Гетлинга. Оказавшись рядом, офицеры выглядели весьма комично, но позволить себе улыбку при виде их было непозволительной роскошью не только для гражданского населения, но и для немецких офицеров званием повыше.

Гауптштурмфюрер Гетлинг был на две головы ниже молодого барона Штольберга, круглым, как колобок, розовощеким, добродушным на вид крепышом, скрывающим за лубочной внешностью свою дьявольскую суть. Будучи человеком малообразованным, но до мозга костей преданным идеалам рейха, Лотар быстро дослужился до офицерского звания, подтвердив его отчаянной смелостью, непримиримостью к врагу и готовностью пожертвовать чем угодно ради достижения цели. Именно из-за этих качеств Гетлинга и отправили в тыл, подальше с передовой, посчитав, что на линии фронта без него будет спокойней.