Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич

Итак, 5 мая 1937 года советские авиаторы впервые достигли широты 90 норд — «точка земной оси».

«Еще более трудным, чем путь к полюсу, оказалось возвращение Головина к острову Рудольфа. Через три часа, после того как легли на обратный курс, получили радиограмму, что на купол острова, где наш аэродром, надвигается туман. Да и у нас самих что-то плохо с ориентировкой. Стромилов все чаще запрашивает радиопеленги. Передаю Стромилову записку Головина: «Иду над облаками. Острова не вижу». Потом еще записка: «Бензин подходит к концу. Под нами мелко битый лед, много разводий…

Суровая эта правда хорошо известна обоим бортмеханикам. Подтягиваю к себе клиппербот, начинаю развязывать. Терентьев из крыла вытягивает пару банок с продовольствием. Чем черт не шутит, надо быть ко всему готовыми. Стрелка бензинового манометра начинает нервно дергаться. Значит, моторная помпа выбирает остатки бензина. Протискиваюсь через люк в кабину Головина и лежа вниз головой начинаю подкачивать бензин ручной помпой… Головин сбавляет газ — очевидно, мы подходим к острову идем на вынужденную…

При посадке на воду мне уже не выбраться… Но делать нечего, надо качать до последнего. Вдруг начинаются прыжки, обычные для неровного аэродрома. Бросаю качать — теперь это уже не нужно. С трудом выбираюсь и сразу выглядываю через люк. Машина несется мимо зимовки. Впереди обрыв, море. Терентьев выпрыгивает из машины, за ним — я. Вдвоем мы цепляемся за стабилизатор. Нас волочит метров пятьдесят — и машина останавливается. Лыжи наполовину свисают над обрывом.

11 часов 23 минуты продолжался наш полет. Свое назначение разведчика экипаж выполнил. Отпали различные пересуды Амундсена, Бёрда, утверждавших, что о посадке в районе полюса нечего и думать. Мы проверили радиокомпас до самого полюса, а также работу магнитных компасов. И главное, уверились в том, что в районе полюса можно не только сесть самолету, но и выбрать надежную льдину для зимовщиков научной станции».

Однако… Поскольку Головин с экипажем прошел над полюсом «поперед батьки», то сообщать об этом в Москву корреспондентам нашей экспедиции было запрещено. «Все должно идти строго по плану…» Лишь «Известия», как мы узнали впоследствии, сообщили на следующий день «о смелом полете Головина в глубь полярного бассейна пятого мая». Да потом, уже после высадки папанинцев, эта газета напечатала статью «Первые граждане СССР над полюсом», а «Правда» — статью «Разведчик над полюсом»».

Долго еще, более двух недель, неблагоприятная погода мешала вылету с острова Рудольфа тяжелых кораблей. Лишь 21 мая, как вскоре стало известно всему миру, М. В. Водопьянов, имея на борту О. Ю. Шмидта, четырех папанинцев и кинооператора М. А. Трояновского, опустился на дрейфующий лед Северного полюса, совершил посадку в координатах 89°26’ норд и 78° вест. А 25 мая к своему флагману, начавшему, так сказать, «обживать» полюс, стали подтягиваться и остальные командиры тяжелых машин.

Вот как рассказывает об этих событиях походный дневник Анатолия Дмитриевича Алексеева:

«Около 11 часов Н-171 (самолет Молокова), сдвинутый с места трактором, пошел на взлет. Скрывшись за купол вне нашей видимости, он оторвался. Вскоре пошел на взлет и мой Н-172. Бежали довольно долго, скорость стали набирать, когда уклон достиг примерно 5-7°. Юго-восточная часть купола была закрыта, и я очень заботился о том, чтобы точно выдержать направление. Через несколько минут вышли на ясное небо и вскоре заметили Н-171, который ходил кругами. Затем Молоков лег курсом норд. Примерно через полчаса мы потеряли его из виду. Решили идти на полюс самостоятельно, пользуясь солнечным указателем курса и радиомаяков острова Рудольфа.

Вскоре после 83-й параллели нам стали попадаться большие посадочные поля. Между 85 и 86 градусами северной широты их было особенно много. В пути Жуков наладил связь с Ритсляндом — штурманом Молокова.

Потом заглядывает Жуков ко мне в пилотскую, говорит: «Через 19 минут — полюс…» Высматриваю место посадки. Вижу неподалеку поле, состоящее из двух спаянных (смерзшихся вместе) льдин, примерно равновеликих, метров этак 550 x 600. Проверил размеры на малой высоте по времени, сбросил дымовую шашку, чтобы определить направление ветра. Сел на малой скорости и некотором газе очень плавно, мягко.

Окружающий пейзаж при ярком солнце выглядит превосходно: наша посадочная льдина со всех сторон окружена торосистыми грядами. Конечно, в удаче нашей посадки есть известный элемент случайности, в чем я убедился потом, уже осмотревши поле, приметив ехидный ропачок высотой около полуметра. К счастью, он остался у нас справа по борту.

Вылезли из самолета, закрыли теплыми чехлами моторы машины. Жуков стал налаживать радиостанцию.

Осмотрев аэродром и будучи удовлетворен его состоянием, я прилег вздремнуть в грузовом крыльевом ящике. Координаты нашей льдины 89°50' норд и 58°30 вест. Мы в пятидесяти километрах от ледяного лагеря — места посадки Водопьянова, чьи координаты 89°26' норд и 78° вест».

Пилотское мастерство Алексеева и скрупулезный навигационный расчет Жукова позднее подтвердил руководитель экспедиции академик Шмидт — географ и математик. В статье, напечатанной в центральных газетах, он написал: «Для любителей наглядности, которым дорога сама точка полюса, могу сообщить: летчик Алексеев сел у самого полюса, на расстоянии не более семи километров от него. То есть человек, стоявший на льду у самолета Алексеева, видел конец земной оси в непосредственной близости»[7].

Можно добавить к этому и ссылку на приказ начальника Главсевморпути, подписанный вскоре после окончания экспедиции: Н. М. Жуков был назначен флагманским штурманом полярной авиации.

Но вернемся, однако, к дневниковым записям Анатолия Дмитриевича, сделанным в полюсных краях, когда после трех трудных попыток ему все-таки удалось перебраться со «своей» льдины в лагерь Водопьянова:

«Ледяное поле здесь очень старое, массивное. Оно имеет в середине мощные ропаки и по краям торосистые гряды. Превосходно для зимовки, но весьма посредственно в качестве аэродрома. Тем обиднее, что поблизости имеются поля, неизмеримо более пригодные для взлетов и посадок. Вероятно, у Водопьянова по условиям видимости не было выбора…

Расцеловавшись на радостях с Отто Юльевичем, Марком Ивановичем, Михаилом Васильевичем, проспал с устатку в самолете добрых 12 часов. А потом вместе с экипажем приступил к упорядочению быта: нагрели воды, умылись, впервые после отлета с Рудольфа всласть напились чаю…»

Да, по всему видать, новоселы полюса обживались тут основательно, чувствуя себя постоянно прописанными на «макушке шарика». Никогда еще эта точка нашей планеты не была столь плотно «заселена» и столь основательно «оборудована», как в те памятные дни конца мая — начала июня 1937 года. Над заснеженными льдинами, этакими громадинами, высились неподвижные самолеты с зачехленными моторами. Миниатюрными, скромными казались рядом с ними палатки экипажей. Тесновато было, конечно, внутри, но зато так уютно, так приятно после трудов праведных забраться в меховой спальный мешок, растянуться на резиновом надувном матраце. Палатки надежно отапливались внутри примусами. Но Отто Юльевич Шмидт, будучи во всеоружии ледового житья-бытья еще со времен Челюскинской эпопеи, настойчиво советовал всем новичкам-полярникам: «Залезая в спальные мешки, обязательно раздевайтесь до белья. Помните, спальный мешок — это дом, печкой для которого являетесь вы сами. Пока не нагреете его своим теплом, он греть не будет».

Населенный пункт на «макушке шарика» насчитывал уже три десятка жителей, «постоянно и временно прописанных». Постоянные — четверо папанинцев, «временные жильцы» — авиаторы. Однако те и другие оставались вместе и в быту, и в труде, заботясь об общем деле — быстрейшем оборудовании дрейфующего поселка. Перво-наперво принялись устанавливать ветродвигатель, столь необходимый для энергопитания зимовочной рации. Сначала лопатами разгребали снег, потом топорами вырубали во льду углубления для крепления оттяжек… Изрядно помучились, прежде чем при небольшом ветерке начали вращаться широкие лопасти ветряка. Зашумела динамо-машина, зажглась контрольная лампочка… Ток есть!