Моя дорогая Марта… - Николай Игоревич Епифанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не сделала, но папа желает тебе добра. Ты же знаешь?
– Знаю, – без сопротивления согласилась Марта и уткнулась маме в плечо.
– Ты еще сама спасибо ему скажешь через несколько лет, когда будешь учиться в институте.
– Я… Я…, – Марта не знала, что сказать, ведь наружу рвались сразу две правды, которым не суждено было ужиться одновременно.
– Давай, ты как следуешь поешь, умоешься, сделаешь уроки и ляжешь спать. Хорошо?
– Хорошо.
– А завтра на свежую голову еще раз подумаешь над тем, что сказал отец. И, пожалуйста, попроси прощения.
– За что? – удивилась Марта и высвободилась из материнских объятий.
– Ты расстроила его разговорами о дедушке.
– Но я не имела ввиду ничего плохого…
– Я знаю. Но папа всегда расстраивается.
– Мам, ты что не видишь противоречий? – спросила юная девушка, которая в чужом глазу заметила соринку, а в своем не могла разглядеть целое бревно.
– Нет, – мама покачала головой. – Однажды ты поймешь.
– Однажды, – опять это проклятое слово.
Каждый раз ее тыкали одним и тем же: однажды ты вырастишь и поймешь, ты еще ребенок, мне виднее. Всегда одно и то же. Ее упорно не хотели воспринимать, как личность, а видели только ребенка без мозгов и жизненного опыта. Марта с силой прикусила губу и почувствовала знакомый вкус крови – она уже много лет так делала, когда нужно было держать себя в руках.
Целый букет чувств полыхал в груди, но вместо того, чтобы выпустить наружу мысли, охваченные огнем, Марта молчала. Все равно никто не захотел бы понять ее чувств.
Мама ушла вслед за отцом, и девушка осталась одна. Она поужинала, не включая телевизор и не доставая телефон, помыла посуду и пошла в свою комнату, где почувствовала облегчение, когда щелкнул хилый замочек.
– Привет, – написала Марта в мессенджере. – Бабуль, ты спишь?
Пять минут она, не отрываясь, смотрела на экран в надежде, что сейчас бабушка появится онлайн и ответит, но красный значок так и не желал становиться зеленым. Оставив эту затею, Марта сходила в душ и с горем пополам сделала уроки. Короткий разговор с отцом лишил ее сил и всякого желания что-либо делать. Ей просто хотелось рухнуть на кровать и обо всем забыть.
– Август, – подумала Марта. – Есть еще Август. Если он, конечно, настоящий. Но он ведь тоже может меня раскритиковать. Скорее всего, так и будет. Скажет, что родители правы.
Чувство стыда и стремление защищать свои границы резко померкли перед желанием найти того, кто сможет ее понять. И это было не только желание Марты, а почти всех людей на земном шаре. Каждому хочется, чтобы его поняли, не прогоняли и не затыкали. Поняли и приняли таким, какой он есть. А когда никого рядом нет, то это начинает казаться невозможным, и приходят сомнения о самом себе. Человеку в голову закрадываются мысли о том, что на самом деле он такой плохой и совершенно не разбирается в том, что правильно, а что нет. Но этот путь ведет только к саморазрушению.
За стеной находились самые родные для нее люди, которые больше напоминали чужаков, не знавших, да и не желавших узнать свою дочь. Бабушка Леся не могла все время находится с внучкой и уж, тем более, не могла защитить ее от всех, но она была единственной, кто мог бы сейчас лишь двумя словами все изменить. Марте хватило бы короткой фразы «Я с тобой» на экране мобильного телефона, но бабушка спала и не знала ничего о том, что переживала Марта.
Можно было написать Снежане, и Марта даже начала, но тут же стерла. Она не могла делиться с ней всем, что происходит у нее на душе, и этот момент не был исключением. Марта любила общаться со Снежаной, гулять, обсуждать школу, фильмы, книги и иногда рассказывала что-то о своих мыслях и чувствах, но в искренности была четкая граница, которую она не могла позволить себе переступить.
Марта казалась себе слабой и глупой, и от того внутри разгоралась злость на себя, на других, на жизнь. Эта черная горячая злость ждала своего часа и капля за каплей медленно копилась в душе подростка несколько лет. Всякий раз, когда Марта терпела и отгоняла от себя прожитые споры и неудачи, злость набирала силу, и сегодня получила шанс вырваться наружу.
В это мгновение Марта была одна на всем белом свете. Накрывшись одеялом с головой, Марта провалилась в глубокий сон.
11
Дождь. Это первое, что услышала Марта. Она ничего не видела, но зато слышала, как тяжелые капли ударяются о стекло, бьют по железной крыше. Затем последовала яркая вспышка молнии, озарившая интерьер дома, а через пару секунд раскат грома накрыл собой все.
Марта испугалась и, вскрикнув от ужаса, заползла под стол, где, съежившись в комочек, закрыла уши руками и зажмурилась. Но даже сквозь иллюзорную стену прорывались новые вспышки молний и рокот небес. Казалось, что даже дождь становится сильнее. Окна слово трещали под его напором и готовы были вот-вот разбиться на миллион осколков. Марта чувствовала, как страх завладевает ей целиком, погружая разум в кипящий океан. Еще немного и она потеряла бы всякий контроль, но кто-то прорвался сквозь пелену и прижал к себе.
– Тише-тише, – это был Август. – Я здесь. Успокойся. Тише, Марта. Слушай только мой голос. Дыши глубже. Вдох, выдох, вдох, выдох. Забудь о дожде, о молнии, о громе. Отпусти их. Я сам с ними справлюсь. А для тебя нет ничего, только дыхание.
– Гроза…, – дрожащим голос произнесла девушка.
– Нет никакой грозы. В твоем мире чистое небо и большая луна. Думай об этом. Вдох, выдох.
Не сразу, но Марта почувствовала, как ужас отступает. Она прислушалась – все звуки исчезли. Август отпустил ее, поднялся на ноги и, пройдя два шага, чуть было не рухнул, но смог удержаться.
– Что с тобой? – девушка вылезла из-под стола и подскочила к Августу.
Он сделал шаг назад, выставив перед собой руки.
– Все хорошо.
– Не хорошо. Ты побледнел, – девушка смотрела на побелевшее, как мел, лицо.
– Все хорошо. Просто я и сам испугался, – Август потер лицо и помотал головой. – Сейчас, я умоюсь, и все будет хорошо. Иди в гостиную. Я скоро приду.
Август исчез в коридоре, оставив Марту одну. Девушка не могла понять, что же именно произошло. Буквально минуту назад на улице творилось какое-то сумасшествие, а Марта потеряла контроль и не могла вылезти из-под стола. Но больше ничто не напоминало о пережитом. Страх