Моя сестра - Мишель Адамс

– Все это чертово время. Нужно бы его связать и заколоть ножом для льда, как в том фильме. Как он назывался? – И она пускается изображать неистовые, истерические движения ножом, прыская от смеха.

– «Роковое влечение», – говорю я. Мы продолжаем ехать по прямой дороге. Огромные серые дома возвышаются над нами. Люди. Чьи-то жизни. Место, где я могла бы затеряться. После некоторой заминки я делаю выдох.

– Да, точно. «Основной инстинкт». Там еще был такой скользкий тип, Грег постоянно его вспоминает. Ну, ты знаешь его.

Она, не сбавляя скорости, подъезжает к кольцевой развязке. Я нажимаю на воображаемый тормоз, хватаюсь за дверную ручку, чтобы не завалиться, пока она завершает маневр. Накатывает знакомое ощущение, такое же, как тогда, когда я балансировала на мосту, до того как меня оттуда стащили. Не показывай ей, что ты испугалась. Сзади нас раздаются гудки, и я недоумеваю, куда же делась ее вчерашняя аккуратность в манере вождения.

– В обоих фильмах снимался Майкл Дуглас, – отвечаю я, едва поспевая за ней.

Она щелкает пальцами снова:

– Да. Гордон Гекко. Это на него Грег мечтает быть похожим. – Элли разворачивает машину по широкой дуге и вдаряет по тормозам, чтобы не сбить пешехода. Она раздражена, щеки горят румянцем, дыхание прерывистое. Мы оборачивается назад и видим старушку, которая, видимо, не видела и не слышала машину – так быстро Элли ехала.

– Чертова слепая шлюха, – говорит Элли, перед тем как открыть окно и проорать: – Эй, ты слепая или что?

В ней столько ненависти к старушке, она поворачивается обратно к рулю, ее зубы скрипят, губы плотно сжаты.

– Чертова сука, – она поворачивается ко мне и говорит:

– В любом случае я бы лучше трахнулась с Чарли Шином. Он бы связал меня своими красными подтяжками. – Она хихикает себе под нос и смотрит в зеркало, приводя брови в порядок:

– Поехали домой, я представлю тебя ей.

Я смотрю в зеркало заднего вида на старушку, продолжающую переходить дорогу. Ее поддерживает под руки случайный прохожий, подбежавший к бедняге после того, как Элли резко затормозила перед ней. Она оба смотрят на наш автомобиль, не веря своим глазам.

– Элли, я должна у тебя кое о чем спросить. Я уже столько раз пробовала раньше, и теперь нет смысла уже это скрывать. Не теперь, когда она уже мертва. – Я с трудом проглатываю ком в горле, стараюсь быть посмелее:

– Просто расскажи мне. Почему наши родители отдали меня?

Она немного сбавляет скорость и поправляет ремень безопасности. Облизывает губы.

– Что?

– Почему я? Что случилось?

– Это было давно. И как, по-твоему, я должна это помнить? – Она машет головой, смеется, но ее смех звучит не весело, а, скорее, неловко.

– Ну, ты же была там. И была достаточно взрослой, чтобы понять, о чем идет речь. И теперь ни к чему кого-то защищать. Если тогда случилось что-то значимое…

Она не дает мне закончить:

– Например?

– Не знаю. Просто «что-то».

– Что значимое? – Она вдруг хватает меня за запястье. – Что рассказывала тетя Джемайма? Точно тебе говорю – она все наврала.

Я бросаю взгляд на спидометр и вижу, как падает скорость.

– Джемайма – стерва поганая. Говорю тебе.

– Она говорила, что наша мать была в депрессии, и все. Но теперь мама умерла, и нет причин держать что-то в секрете. – Хватка Элли усиливается. – Мне просто нужно… Эй, остановись. Элли, отпусти меня. Мне больно.

Я нервничаю от того, что она меня схватила. Слышу звуки гудков и вижу в боковое зеркало, что нам моргают фарами дальнего света. Элли останавливается посередине дороги, и нас тут же обгоняют.

– Элли, отпусти. – Без единого слова она разжимает руку, заглядывая в зеркало, потом демонстрирует средний палец одному из водителей, который счел допустимым выразить свое недовольство. Слава богу, он не останавливается. Наш автомобиль вливается обратно в поток машин, и я облегченно вздыхаю.

– Говорю же, меня там не было. Я была не дома, – огрызается она. Я слышу ее быстрое и прерывистое дыхание. Она смотрит на меня:

– Меня там не было, – повторяет она, точно упрямый ребенок.

– О'кей, Элли. Забудь.

Не надо было давить. Я отвыкла. Забыла, на что она способна, и я ничего не добилась.

– Поговорим потом. – Просто хочу закончить этот разговор.

Она царапает свой лоб. Кожа покраснела, и я тянусь к ней и мягко отвожу руку, обнаруживая, что она начесала себе уже почти что дырку.

– Не трогай, – советую я, и она позволяет мне убрать ее руку. – Ты только больше травмируешь кожу.

Она поворачивается и смотрит на меня, улыбаясь так искренне и благодарно, что я невольно опускаю руку и поглаживаю ее по ноге, как любимую кошку. Она отвечает тем же.

– Чудесная Айрини. Ты всегда обо мне заботилась. Я всегда это знала, да. Никогда не забывала.

Она подносит пальцы к губам и обкусывает вокруг них кожу.

Именно ради таких моментов я возвращалась. Редкие проблески той Элли, которую я считала настоящей. Доброта и взаимосвязь. Я хотела, чтобы мы были такими. Даже сейчас я рада такому моменту, хотя теперь уверена, что эта ее смягченная версия – не что иное, как маска. Но сегодня я не боюсь ее так, как раньше. Осознание того, что мы с отцом чем-то связаны, пусть даже это чувство стыда, дало мне определенную власть. Оно отделяет Элли от нас, наделяет силой изнутри.

– Мне нужно позвонить Антонио, – говорю я, используя это как отвлекающий маневр. Она дает мне свой телефон. Не спрашивая, почему у меня нет телефона и кто такой Антонио. Я набираю номер, идут гудки. В последнюю минуту перед тем, как он отвечает, я вдруг понимаю, что включен «Bluetooth», и успеваю его отключить. Она не скрывает разочарования, руки впиваются в руль, она недовольна, что ее отключили от разговора. Ее ярость практически осязаема. Настоящая Элли вернулась.

– Это я. – Мы едем по извилистым дорогам, мимо раскинувшихся на холмах особняков, оставляя позади деревенский шум.

– Буонджорно, – отвечает он, его голос звучит блекло и безразлично. Плохой знак. Язык – это тот барьер, который он использует, когда не очень хочет говорить со мной, или когда он хочет говорить обо мне. К тому же в его дыхании мне слышатся колючие нотки досады.

– Прости, что я долго не звонила.

Смотрю на часы: почти шесть часов вечера. Уже слишком поздно, не прокатит.

– Я звонил на домашний. На номер, с которого ты вчера звонила. Думаю, мне ответил твой отец.

– Ты звонил туда? Что он сказал?

– Что тебя нет дома. И что он не знает, когда ты вернешься.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Люблю тебя. А. (итал.)