До особого распоряжения - Борис Пармузин

покровители предлагали ему перебраться в хороший дом, но он отмахивался:

- Уже привык... Почти десять лет живу.

Он редко считал годы. Он думал, что задержится на чужбине на год, на два. Вот ведь как затянулось...

Однако никто не пытался сказать муфтию о напрасной трате времени, сил, денег. Муфтий готовился к

войне с Советами, он ждал своего часа.

Садретдин-хан очень боялся «большевистских шпионов». Каждый новый человек, особенно молодой,

тщательно проверялся, за ним следили. Десятки рекомендаций, десятки отзывов о «настоящем,

преданном делу ислама, человеке» по указанию муфтия контролировались. Ему уже давно доложили о

Махмуд-беке.

Махмуд-бек работал в чайхане неунывающего азербайджанца. Хозяин сидел рядом с самоварами,

такой же начищенный. В песнях он тосковал о родине, о большом городе Баку, о какой-то давней

любимой. Сейчас женщины его не интересовали. За тонкой стеной жили и ждали гостей восемь девушек.

Хозяин был строг. Он кормил только ту, которой удавалось завлечь богатого гостя.

Чайхана стояла на шумной улице. Полицейский заглядывал к азербайджанцу по пятницам. Неумело

прятал деньги в широкий карман и старался не смотреть на злополучную стенку, за которой повизгивали

веселые создания. Полицейский был честным мусульманином. В этот день ходил на большую молитву. К

тому же он частенько вспоминал о строгих указах правительства. Но проклятые деньги... Их

азербайджанец вручал честно и вовремя. Кстати, женские голоса раздавались за перегородками и в

другие безобидных учреждениях. Таков мир... Он состоит из грехов и молитв...

Выпив чаю, полицейский уходил.

На ту, вторую, половину Махмуд-бека не пускали.

- Молод еще, - говорил, подмигивая, хозяин.

Там орудовал обрюзгший, молчаливый эмигрант из Ганджи. Он, наверное, приходился дальним

родственником хозяину. Махмуд-бек часто чувствовал на себе тяжелый, испытующий взгляд.

Время от времени Махмуд-бек замечал, что в его вещах рылись. Конечно, азербайджанец делал эти

проверки не по своей инициативе.

Шесть месяцев прожил Махмуд-бек в чайхане Али Акбара. В который раз рассказывал он о знакомых

мусаватистах. Даже о вахтере из институтского общежития. Али Акбар довольно щурился и напевал:

- Живет родной Баку... Живет родной Баку...

Он любил слушать стихи, хотя плохо в них разбирался. Ему нравились «складные» фразы.

- Вай, как люди умудряются! Какая нужна, дорогой, голова?

Однажды в чайхану не зашел, а ворвался туркменский курбаши Маджид-бек. Лицо у него пылало.

Казалось, кровь вот-вот брызнет сквозь толстую кожу.

29

Али Акбар угодливо склонился перед знатным гостем и еле заметно кивнул на стенку. Маджид-бек не

обратил внимания на приглашение и, показав пальцем на Махмуд-бека, громко, чтобы слышали все

присутствующие, произнес:

- Этот молодой, образованный человек не должен работать на тебя.

- Конечно, конечно, - не понимая, в чем дело, согласился на всякий случай Али Акбар.

Хозяин побаивался вооруженных головорезов. Вон какие плечи у этого молодца!

Маджид-бек подошел к Махмуд-беку, который протирал грязной тряпкой поднос.

- Тебя приглашает к себе муфтий Садретдин-хан.

- Но я не знаю этого уважаемого человека, - скромно ответил Махмуд-бек.

- Он тебя знает. . - успокоил Маджид-бек.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В жизни я встречал людей самых различных национальностей. С ними дружил, вместе учился,

работал. Я еще в детстве понял, что такое дружба. Без нее, вероятно, нельзя жить.

Все, кто рвался к власти, кто хотел удержать господство и богатство, в первую очередь пытались

поссорить людей, сыграть на их национальных чувствах.

Я помню Баку двадцатых годов. Лицом к лицу пришлось столкнуться с мусаватистами.

«Мусават» - контрреволюционная буржуазно-помещичья националистическая партия родилась в

Азербайджане в 1912 году. В период Великой Октябрьской социалистической революции, иностранной

военной интервенции и гражданской войны являлась одной из главных контрреволюционных сил в

Азербайджане. Опираясь на поддержку турецких, а затем английских интервёнтов, находилась у власти в

Азербайджане с июня 1918 по апрель 1920 года.

Я был знаком с их программой. Мало чем отличалась она от программы узбекских буржуазных

националистов. Даже того «литературного кружка», где шли разговоры о спасении культуры, языка и

родины от большевиков, иноверцев.

В святом городе я убедился, что муфтий Садретдин-хан был дружен с бывшими мусаватистами.

Они нашли общий язык...

В Азербайджане шла своя жизнь.

...Совсем недавно мне довелось быть в гостях у старого друга, председателя узбекского колхоза.

В этот колхоз приехала группа азербайджанских хлопкоробов. Прославленные люди с орденами на

груди внимательно, как школьники, слушали выступление моего друга о новом сорте хлопчатника.

Потом выступал главный агроном колхоза. В годы Великой Отечественной войны он, украинский

школьник, попал в Узбекистан, рос и учился. Незнакомые люди заменили родителей.

Он пел по вечерам украинские песни. А сейчас на узбекском языке строго, серьезно говорил о

перспективах нового сорта хлопчатника.

Это было то, чего боялись муфтий Садретдин-хан и мусаватисты...

СВЯТОЙ ГОРОД

Когда-то шейх Файз Мухаммед-хан, афганец по происхождению, выходец из Индии, пожертвовал свое

состояние на строительство суннитской мечети в этом святом городе.

Имя шейха как благородного и щедрого человека ежедневно упоминалось муфтием Садретдин-ханом,

ставилось примером верного служения аллаху, обрастало легендами.

В небольшой мечети звучали не только молитвы. Муфтий, он же имам, настоятель мечети, вел здесь

деловые переговоры, встречался и с верующими, и просто с нужными людьми.

Разумеется, каждое дело начиналось с молитвы. И чем значительнее встреча, тем торопливее

звучали святые слова: муфтию хотелось как можно быстрее приступить к настоящему делу.

Мечеть в последние годы стала пристанищем для эмигрантов-суннитов. Здесь молились также

мусульмане из английского консульства, купцы, правоверные, странствующие в поисках лучшей доли.

Эти последние были особо уважаемыми гостями муфтия. Он не верил газетам, а новости,

подкрепленные клятвой мусульманина, внушали доверие. Муфтий знал, что и где творится.

Ему, посвятившему жизнь борьбе за создание мусульманского государства Великого Турана, нужно

было знать все и обо всех.

Сегодня, в пятницу, Маджид-бек приведет нового эмигранта, молодого образованного человека.

Пятница - особый день. В мечети много верующих. Пусть этот парень сразу увидит, какая сила

окружает муфтия Садретдин-хана.

Махмуд-бек заглянул в мечеть, где уже было тихо и пусто: молитва закончилась. Затем вошел во двор

жилой части. В ханаке, помещении для молитв настоятеля, тоже никого не было. Справа во дворе стояло

старое двухэтажное здание. Нижний этаж, видно, занимали хозяйственные помещения, на верхнем

располагались худжры - узкие, темные кельи.

Махмуд-бек поднялся по шайкой деревянной лестнице и прислушался. Из одной худжры доносились

приглушенные голоса. Дверь была открыта.

30

Молодой эмигрант вошел, поклонился присутствующим. Их было пятеро... Муфтий Садретдин-хан,

маленький сухой старик, сидел за низким столиком на коврике и выжидающе смотрел на гостя. Махмуд-

бек решил, что муфтий плохо слышит, и громче повторил приветствие. Жиденькая бородка

вздрагивала... Верный признак, что муфтий чем-то недоволен.

Наступила пауза...

Муфтий слегка нагнул голову. Казалось, огромная новая чалма перевесила, потянула его вниз. Но нет,

это Садретдин-хан исподлобья рассматривал молодого узбека и наконец сказал:

- Ты полгода живешь здесь и не нашел времени зайти в мечеть.

- Уважаемый отец, - спокойно ответил Махмуд-бек, - я каждый день хожу на молитву.

- Ты суннит.

- В шиитской мечети я тоже находил свое скромное место.

- Твое место здесь...

- Тяжела доля чужеземца, - пожаловался Махмуд-бек, - я вынужден был с хозяином ходить в

соседнюю мечеть.

- Ты суннит! - визгливо выкрикнул муфтий.

Махмуд-бек опустил голову. Неужели святой отец не может понять, как ему трудно. Он работает с