Близости - Кэти Китамура

А кого-нибудь задержали? — спросила я.

У них наверняка все под контролем, ответила Яна, думаю, и подозреваемый есть на примете, тут повсюду камеры наблюдения, мимо них и муха не пролетит. Всегда ненавидела эти камеры, они же типа из серии «Большой Брат смотрит на тебя». А теперь мне с ними хоть немного спокойнее, вот так люди и становятся консервативными. Голос у нее звучал уже не так нервно. Когда покупаешь недвижимость, начинаешь волей-неволей воспринимать все по-новому. Даже если у тебя крошечная квартирка, абстрагироваться уже трудно, есть разница между жить в теории и жить на практике.

Она так говорила, словно покупка недвижимости полностью ее трансформировала, словно она засела в квартире как в крепости с бойницами, а вся жизнь вовне отмерла. Но я-то знала, что это не так, что Янина жизненная ситуация по-прежнему зависела от обстоятельств, что вся стабильность вокруг нас — лишь иллюзия. У Адриана могло быть так же, вдруг осознала я, когда он вернулся домой, а дома никого. Я внимательно изучала его через стол и думала: наверное, так он себя и почувствовал, когда привел детей, усадил их и принялся подыскивать слова, чтобы сказать им: ваша мать нас бросила. Самая определенная определенность может дать слабину — без предупреждения. И это правило действительно для всех и вся, даже для Адриана.

7

Яна долго молчала. От усталости и тревоги на ее лице обозначились морщины, я так и представила: вот она лежит ночью без сна, то и дело поглядывает в окно, вылезает из кровати проверить, заперта ли дверь. В ее поведении больше не было ни следа кокетства, ничего показного, даже самой малости, она полностью замкнулась в себе.

Прошла, наверное, целая минута, наконец Яна подняла голову и улыбнулась. Что-то мы о грустном, это все я виновата. Она дотянулась до бутылки, налила себе еще, потом наполнила бокалы мне и Адриану. Я покачала головой и сказала: тут есть о чем тревожиться, или что-то в таком духе — в общем, произнесла какие-то слова без особого смысла. Все начиналось как светская болтовня на безобидные темы — но в итоге разговор каждого из нас запер в собственном царстве, мы пришли к молчаливому согласию: нам больше нечего сказать друг другу.

Давайте о чем-нибудь другом, да? Яна улыбнулась Адриану и мне, как бы подтверждая: все в порядке, все как раньше. Вскоре Адриан глянул в смартфон и сказал, что нам пора, он вызовет такси. Я автоматически спросила: а ты разве не на машине? Он помотал головой. Чуть погодя телефон зажужжал. Такси прибыло, и мы встали из-за стола. Яна проводила нас до двери, напомнила, что у нее через несколько недель открывается выставка и она надеется, мы оба придем. Я кивнула, она порывисто обняла меня и лишь потом добавила: буду рада увидеться снова.

* * *

Мы сели в такси, Адриан взял меня за руку и сказал: мне надо будет уехать на неделю, может, больше.

Это по работе? — спросила я. Мой голос прозвучал вяло, я устала за прошлую ночь, да и ужин вышел утомительным. Слова Адриана меня расстроили, но внутренне я находилась где-то не здесь, мои мысли были заняты этими историями про насилие — и в Суде, и на улице. Город, который я видела из окна такси, как будто переключил регистр, я думала об Антоне де Рейке, как он совсем недавно шел по этим самым тротуарам. Адриан помолчал, потом кашлянул и сказал: нет, я лечу в Лиссабон, повидаться с Габи и детьми. Он еще подержал мою руку и тихо прибавил: я собираюсь просить у нее развода.

Я повернулась к нему. В темноте его лицо казалось сперва нерешительным, потом горестно-мягким. Он застиг меня врасплох: слишком уж велик был контраст между моим ликованием — а при его словах я испытала именно ликование, оно молнией прошило все мое существо, — и его искренней несчастностью. Как он принял решение — неохотно, после многих месяцев тщетных надежд и колебаний, после внутреннего спора, который он скрывал от меня? Адриан вроде бы разглядел мою неуверенность и улыбнулся. Я не очень-то хочу туда лететь, пояснил он, но есть вещи, которые надо проговорить, это не получится в письме или по телефону, только с глазу на глаз.

Я кивнула и просто спросила, когда он улетает. Завтра, ответил он. Я решил, что полечу, несколько дней назад. Рейс ранний, нужно будет выезжать из дома в пять утра. Ты машину уже заказал? — спросила я. Он не ответил и снова взял меня за руку. Слушай, сказал он, а ты не поживешь у меня, пока меня нет? Тебе и добираться по утрам удобнее, а я буду думать, что ты там, и радоваться. Он умолк. Я не хочу тебя бросать. Мы не очень долго знакомы, но я хочу знать, что, когда я вернусь домой, ты там будешь.

Я буду, ответила я. Он взял меня за руки и поцеловал. Тогда я как-то не задумалась, для чего ему эта гарантия и почему недельная отлучка требует такой декларации о намерениях. Хорошо, прошептал он, его явно отпустило, что-то у него в сознании устаканилось. Мы доехали до дома молча, и, когда мы заходили в квартиру, он снова спросил: так ты поживешь тут? Я кивнула. И он опять выдохнул с облегчением. Сказал, что оставит мне ключи. Это всего на неделю, ну или чуть подольше, добавил он, и мне показалось, что он пытается обнадежить нас обоих.

Наутро он, как и говорил, уехал совсем рано. Я проснулась спустя несколько часов в огромной для меня кровати. Я впервые оказалась у Адриана в квартире одна. Я встала и направилась в прихожую. За дверями, выходившими туда, стояла тишина. Мелькнула мысль: а вдруг Адриан передумал, вдруг нет никаких ключей, взял да и не оставил — то ли нарочно, то ли забыл. Но нет, он не забыл: я вошла в кухню, и ключи сразу бросились мне в глаза, они лежали на кухонной стойке, а рядом — записка: «Я буду воображать, как ты там, пока меня нет».

Стоя посреди кухни, я дважды перечитала записку. Взяла ключи и вздрогнула от радости. Решила: дай-ка сварю себе кофе в вычурной кофемашине, пошарила в кухонном шкафу, нашла чашку, налила молока и добавила воды. Машина начала молоть, загудела, потом принялась выбрызгивать кофе